Синие горы

– Сказал, чтобы сегодня всё испробовала. А если будет неудобно, он завтра снова мною займётся.

– Короче, ты с утра уже топай к нему в гипсовочную и говори, что неудобно, мол, займись мною ещё раз, – со смехом рекомендовали ей подруги по палате.

Вечером тётя Нэлля, рука которой была загипсована, как у примерного школьника, поднявшего руку вверх, звонко закричала:

– Четырнадцатая команда, на выход!

Варюха скосила глаза на дверь. Все, кто был не привязан к кровати вытяжками, приподнялись с постелей и, достав костылями из-под кровати судна, костылями же потихоньку погнали их к туалету. С санитарами в больнице был полный швах. Полы мыли приходящие к кому-либо родственники, они же выносили судна за лежачими. А те, кто двигались, утром и вечером «играли в футбол», гоняя судна под предводительством тёти Нэлли, гордо несущей чьё-то «неходячее» судно в руке. В коридоре порой сталкивались с командой 13 или 12 из соседних палат. Веселее было, когда шла 12-я палата, – мужчины после аварий. В коридоре раздавался громкий гогот, и Варюха немного завидовала ходячим. Ей было нельзя погонять судно вместе со всеми. Только лежать и семафорить глазами в потолок.

С судном, будь оно неладно, история была почти плачевная. Представить, что кто-то понесёт Варюхины «накопления», было неприятно. Решила потерпеть – всё равно кто-то из своих приедет. Терпение давалось не в тягость – есть, лёжа на спине, было неудобно. А значит, и судно по серьёзным делам пока не к надобности. И лежала Варюха почти впроголодь, попивая жидкий противный чай из поильника, таская с тумбочки баранки и сухарики. Когда всем приносили суп, ей давали только кашу. Однажды она попросила себе первое. Поставленная на грудь тарелка опасно колыхалось. Дело закончилось мокрыми щеками, облитыми каким-то рыбным супом. С первым пока решила завязать.

Пришедший как-то вечером медбрат спросил:

– А может, волосы обстрижём? В крови ведь всё. Ещё вшей заведём.

– А, режьте, – махнула рукой Варька. Сама себе она представлялась страшным поцарапанным чучелом с грязным колтуном на голове. Ей было всё равно, что чистенький, в белоснежном халате медик с красивыми добрыми глазами касается её волос своими длинными пальцами с аккуратными ногтями. На Варюху вообще накатило какое-то безразличие.

Виктор, так звали медбрата, достал из кармана халата ножницы, отрезал добрый хвост прядей, для удобства сдвинув все волосы на одно плечо. Варя просто приподняла голову и прикрыла глаза. Волосы у неё были до пояса, и она ими очень гордилась в доаварийной жизни. И она боялась, что, взглянув в момент «обрезания» на медбрата, попросту разревётся.

Хоть и не видела перед собой зеркала, пальцами рук она ощущала, что в волосах песок и запекшаяся кровь. Осколки лобового стекла здорово поцарапали шею и висок.

– Нагрею тебе завтра воды, попробуем ещё и помыть, – пообещал медбрат. Улыбнулся виновато, видя её сожаление по поводу упавшей на кусок клеенки бывшей косы.

Бабки-разведчицы вечером вовсю подшучивали:

– Приглянулась, однако, медбрату. Нам ничо не намывает, ничо не стрижёт. А тебе, вишь, воды нагреет. – Тётка Нэлля закатилась смехом.

А Варе было не смешно. Ей казалось, что в этой больнице она валяется всю свою жизнь. Недавние дни, когда она крутилась в огороде, бегала на речку или в клуб, казались нереально далёкими, сказочно счастливыми. По вечерам, когда в палате зажигали свет, особенно сильно хотелось домой. При мысли о далёкой бабуле, о её припасах, заботливо уложенных в чемодан, слёзы сами по себе начинали катиться из глаз.

– Студентка! Хвастуша несчастная. Ещё и папку подставила. «Обгоняй, успеешь. Мы же торопимся», – вспоминала свои последние перед аварией слова и готова была саму себя раздавить за них.

По счастью, утром следующего дня в больницу прибежала старая знакомая, бабушкина квартирантка Наталья. Похожая на взъерошенную ворону, она влетела в палату, быстро нашла Варюху и, обняв, прошептала:

– Слава богу, нашла. Твои позвонили мне домой, с почты. А сами ни больницу не знают, ни отделение. Обзванивала, нашла, сообразила, где ты.

Узнав, что у Варюхи затевалась «баня», попросила воды, тазик. Медбрат разрешил перевернуться на живот, помог сместиться поперёк постели, а между кроватями поставил тазик с водой. Варюхина горемычная голова удостоилась тщательной помывки. Наталья осторожно ощупывала голову, массировала с пеной кожу, смывая дорожную грязь, насохшие корочки…

– Бедненькая ты моя. А я тут совсем рядом живу и ничего не знаю. Беда с вами. Есть же мой телефон у родителей, почему же сразу не позвонили?

– Растерялись, наверное. Как они там?

– Нормально. Переживают, конечно, мать плачет. Я им всё расскажу, как ты и где. Прибегут.

– Нет, нет! Скажи, чтобы не ездили. Я не хочу их пугать. Пожалуйста, скажи, что всё нормально, но посетителей не пускают особо!

Мягким полотенцем Наталья протёрла Варюху. Дойдя до коленей, испугалась:

– Это ещё что?

– Ничего страшного. Из машины выползала, стеклышки поцарапали.

– Ты покажи хирургу. Ранки как свежие. Может, там стекла ещё много?

– Ладно! Покажу. Они с моей спиной возились, а про коленки я и не жаловалась, – созналась Варя.

Пришедший вечером на вечернее дежурство медбрат с удивлением посмотрел на Варю:

– Да ты у нас красавица! Пушистая, золотистая, – рассмеялся он, – зря я тебя обкорнал-то, ой зря! Может, помыли бы сегодня, и всё было бы хорошо.

Варюха и впрямь выглядела в этот день куда лучше, чем в первые дни. Укороченные волосы, отмытые от налипшей крови и песка, распушились. Неумелая стрижка – справа до плеча, слева до середины лопатки, неожиданно сделала её какой-то хрупкой и немного неземной. Волосы пушились вокруг головы. Даже лицо, казалось, посветлело, утончилось, и глаза стали больше.

Виктор, привязывая Варюху на ночь, задержался чуть подольше и даже присел рядышком.

– Ты не переживай, Варюха-горюха. Переломы нестрашные, спинной мозг не задет. Главное, не садись рано, чтоб осколки не сместились. И всё заживёт. Завтра тебе разрешат переворачиваться и лежать на животе. Начнут с тобой делать лечебную физкультуру, специалист у нас есть такой, инструктор ЛФК, – тронул он узенькое запястье Варюхи.

– Судно мне подай, – проскрипела некстати соседка.

– Я один не справлюсь, сейчас с помощью приду, – пообещал Виктор и, досадливо улыбнувшись, убрал свою руку.

Баба Надя славилась не только плаксивостью и жалостью к себе. Процедура укладывания её на судно была целым ребусом. Как ни старались два медбрата, устанавливая судно под её телом в положенном для этого месте, как не подтыкали со всех сторон холодные клеёнки, на простыне в любом случае образовывалось мокрое пятно. Это приводило медбратьев в ступор.

– Бабуль, у тебя, может, дырочка в другом месте? Ты ж феномен! Мы всё перекрыли, а у тебя опять потоп, – изумлялись они. Потом начиналась процедура замены белья на кровати. Баба Надя вопила на все три этажа, и у всех, даже неходячих, была мечта выйти из палаты.

После того как эпопея с туалетом и сменой белья окончилась, Нэлля ворчливо заметила, повернувшись к бабе Наде:

– Всю малину ты сбила со своим судном. Какая тебе разница, подадут судно или нет? Всё одно мокрая. А тут така любовь намечалась.

Варюха уставилась в потолок и сделала вид, что разговоры вовсе и не о ней. Отвернуться и зарыться в одеяло было невозможно.

Но зато на следующий день был настоящий праздник. Ей разрешили переворачиваться на живот! Спина от непрестанного лежания уже чувствовала стыки досок под матрацем. И очень хотелось поменять позу. Инструктор лечебной физкультуры, симпатичная усталая женщина с рыжими кудряшками, помогла перевернуться на живот. И сразу показала несколько упражнений, которые разрешено делать. Правда, стоять на коленях было невозможно. Докторша заинтересовалась Варюхиными коленками, пригласила хирурга. Тот, осмотрев колени, убежал, а вернулся с лоточком и инструментами. Из поцарапанных коленей достал несколько крупинок стекла размером с гречку. Коленки густо замазали зелёнкой.

Но зато после этих болючих процедур принесли обед. И впервые за пять дней Варюха поела суп. Это был обычный больничный суп с крупной перловкой и какими-то лохмотьями в виде мяса. Но какой же он был вкусный! Она съела его весь, а остатки ещё и помакала кусочком хлебушка.

В положении лёжа на животе можно было не только мыть голову, но и рисовать, и писать, и есть. Жизнь потихоньку налаживалась.

Сергей по Вариной просьбе принёс испорченные листы фотобумаги, на обороте которой она с удовольствием рисовала лица своих соседок, а на память – бабушкино лицо. А первым делом написала письмо домой, маме и бабушке, чтобы сильно не переживали. «В гости ко мне не надо, всё хорошо. Еды хватает. А в палаты сильно не пускают, ворчат», – приписала в конце. Больно уж не хотелось, чтобы мама и бабушка увидели её, беспомощно лежащую на этих досках и сиротски тощем матраце. Будут потом слёзы лить. Письмо сходила и сбросила в почтовый ящик тётя Нэлля, у которой были с собой конверты. Оказывается, лежала она уже второй раз. А переломы получала, падая в приступе эпилепсии. Разговорилась как-то вечером:

– Да, девки. Такая вот беда со мной. Завалюсь, так не пугайтесь, медбратьев зовите, – грустно улыбнулась она. – Три месяца ходила с одной рукой. Выписалась, две недели дома побыла, а тут снова приступ. Упала и сломала вторую. А ещё говорят, что бомба в одну воронку не падает. Падает, ещё как! Потому я тут все ходы-выходы знаю, куда сходить, кого спросить. Как родная тут стала. Конверты, открытки и с 7 Ноябрём, и с Новым годом заодно беру – мало ли когда лихоманка опять затреплет.

Тот ужас, что возник у Вари в первые часы от аварии, от звучания диагноза, от мрачных перспектив и внезапно обрушившихся планов и надежд, стал проходить. В больнице увидела, что травмы бывают куда страшнее, случаются и у старых, немощных людей. А самая страшная, изломанная судьба была в седьмой палате – подключенная к бесчисленным проводкам и аппаратам девчонка с забинтованной головой, о которой как-то рассказал врач. Её мать все эти дни была рядом, порой приходила и в 14-ю палату, мыла полы, повторяя: «Выздоравливайте, ради бога».

И получается, у Варюхи ничего особо страшного не случилось, и впереди целая жизнь. Будто бежала-бежала и запнулась. Упала. Лежит на земле, и вот-вот встанет, понесётся дальше. А самое главное, поняла, что добрые, участливые люди есть везде, и в больнице тоже.

Вездесущая тётя Нэлля вечером строго спросила:

– Варька! У тебя когда стул был?

– Какой стул? – прикинулась непонимающей Варя.