Она легонько поцеловала его в шею. Потянула носом запах волос.
– Осенью пахнут, грустью и прощанием…. Странное время года… Осень окружает себя теплыми, жаркими красками,… как будто пытается согреться…. А все не выходит…
Рыжая вздохнула. Сильные руки обняли ее.
– Те, кто носит тепло в сердце, редко могут согреться сами…
– Тогда зачем его хранить?
– Чтобы было чем поделиться…
– Делиться?.. Это приятно… – замурлыкала Рыжая…
…Утренняя свежесть разбудила Рыжую. Рейна рядом не было. Но была ее записная книжка.
Рыжая взяла ее в руки. Между страницами лежал желтый кленовый лист. Рядом:
«Малышка!
Красота глаз – не в ресницах, не в радужке. Она – в оттиске боли.
Нежность рук – не в бархате кожи. Она – в ласке, стекающей с кончиков пальцев, в тепле касаний и трепете нетерпения.
Грация тела – не в изгибах и линиях, а в способности отзываться на призыв страсти, в потребности дышать в такт с другим совсем не идеальным, но таким же прекрасным телом.
И время этой красоте не враг, а союзник.
Она – вечна.
Потому что – истинна».
Рыжая перечитала письмо несколько раз, повертела в руках кленовый лист. Он был гладкий и очень хрупкий, как ее счастье. Положила его на ладошку и накрыла сверху другой. Как бы защищая. Размеры совпали. Почему-то это очень понравилось Рыжей. Поднесла руки к лицу: они пахли осенью, грустью и прощанием…
…Рейн возился с мотоциклом.
– С добрым утром, Солнышко! Выспалась? Теперь – пора домой.
Почему-то необходимость возвращаться уже не вызывала такого панического страха у Рыжей. Что-то изменилось, что-то внутри выросло и окрепло…
…Влажное утреннее шоссе извивалось под колесами, как будто пыталось вырваться.
Клочья тумана облаками сползали на дорогу…
В одном из них возник грузовик…
Столкновение оказалось неизбежным…
…Рыжая долго не могла понять – спит она или нет. Если это был сон, то следовало скорее просыпаться, потому что это был кошмар. В голове шумело. Тело казалось каким-то чужим. Любая попытка пошевелиться приводила к боли.
– Тихо, тихо…. Не надо двигаться. Вы еще не оправились от наркоза. Я – Ваш врач, я Вам помогу…
«Опять врачи…» – пронеслось у Рыжей в голове. И от этого стало хуже, чем от непонятной тупой боли.
Сознание понемногу возвращалось. Но проявляющаяся реальность не радовала. Все ее атрибуты – звуки, запахи, предметы – все говорило о том, что это была больница. Привычная и ненавистная.
Но что-то было не так. Это не было похоже на дежурное обследование. И откуда эта слабость и боль?..
…Какое-то время сон и реальность поочередно морочили ей голову. Но пришел момент, когда она кое-как начала осознавать свое тело и смогла пошевелиться.
Подключенная аппаратура ограничивала движения, но кое-что новое о своем положении Рыжая все-таки узнала. Правда, это «кое-что» поставило больше вопросов, чем дало ответов.
На теле было много повязок. По-видимому, она была ранена. Но основное беспокойство вызывала повязка на груди.
Это не была боль.
Это было что-то иное.…
Не физическое…
Ощущение странности, инородности, присутствие чего-то чужого, но, в то же время, близкого. Как часть чужого опыта, чужого чувства, чужой души…
…Врачи приходили, что-то объясняли, утешали…
Рыжая выуживала осколки информации, пытаясь сложить полную картину.
Она попала в аварию, ее оперировали. Но брешь оставалась. Врачи чего-то не договаривали.
И вдруг…
Рейн!
Что с ним?
Где он?
Так вот о чем молчат врачи.
Все попытки выяснить это разбивались о вежливое молчание и настоятельные просьбы не волноваться…
…Она совсем потеряла чувство времени и отчаялась добиться правды. Дни слились для Рыжей в одно тягучее ощущение глухой безысходности. Время текло по кругу между промежутками серого сна и такой же действительности…
…Рыжую разбудил громкий звук и порыв ветра.
Сильный сквозняк распахнул окно в палате, и холодный воздух вихрем закружил в белых стенах.
За окном шел дождь. Гремел по карнизам. Стучал в стекла и расклеивал по ним желтые листья. Такой же листок влетел и в палату к Рыжей.
Она попыталась его достать. Но чей-то голос ее остановил: