Держись подальше

Я перевёл дыхание и осторожно обнял её за талию, потянул к себе.

– Ты нужна мне здесь. Ты нужна мне…

– Эй, народ! Держите дистанцию! – послышался из-за спины голос Джеймса.

Я уронил руки, с силой сжал кулаки. Юли сделала шаг назад и отвела взгляд в сторону, улыбаясь:

– Всё в порядке, Талгат. Я никуда не денусь.

Я ей поверил.

***

В метро теперь свободно, благодать. Повсюду на полу и сиденьях зелёные и оранжевые стикеры: где можно стоять, куда нельзя садиться. Я бы оставил их навсегда. И в центре сити теперь приятно прогуляться вечером: ни толкотни, ни шума, лишь мягкий гул доносится от автомагистрали. Стало заметно свежее. Воздух очистился от жирного запаха человеческих испарений. Я оглянулся по сторонам и снял с лица маску, постоял немного, посмотрел в небо. Обычно над сити яркое зарево и звёзд не видно. Теперь, когда огни приглушили, можно различить созвездия. Я не знаток астрономии, могу распознать только Медведицу, но ковша в здешнем небе не увидеть, и серп луны лежит на боку. Чужое небо – одним словом.

Мыслями который раз за сегодня вернулся к матери. Надо бы позвонить ей, предостеречь, чтобы сидела дома, не шастала по магазинам и купила в аптеке хирургическую маску. Хотя она вряд ли послушает, только покивает, мол, ладно, а сама как жила, так и будет жить, привычкам не изменит. Я звоню ей нечасто, может, раз в две недели. Разговоры у нас странные, больше молчим. Она мне уже не рассказывает про одиночество в четырёх стенах. Ей даже кошку не завести – астма. И я ей почти ничего не рассказываю: работа – в порядке, устаю, денег хватает. Про девушек она не спрашивает. Как-то мы поругались на этой почве, с тех пор вопрос женитьбы и внуков закрыт. Когда ждать в гости, она тоже уже не спрашивает. Последний раз я приезжал года три-четыре назад, не вспомню точно. Просидели с ней две недели у телевизора – пойти некуда, с одноклассниками я связи не поддерживаю, с роднёй мы завязали так давно, что и не вспомнить лиц. Кажется, в тот приезд мы с матерью и поссорились, а может, раньше, по телефону. Что за блажь – жена, дети, дом, машина, кредит… Это их поколение: семью не создал – считай калека. И не важно, что жена тебя всю жизнь презирает, пилит, изменяет или даже поколачивает. Семья – нерушимая ячейка, ведь снаружи всё должно выглядеть красиво или, во всяком случае, не хуже, чем у других. Сейчас не женятся, а счастливых пар больше, я в этом уверен. Матери не понять. Соседка у неё незамужняя родила и с коляской возле дома прогуливается, не стесняется сучка, что нагуляла. Мать с ней здороваться перестала. А сама-то незамужняя залетела. Расписывались они с отцом, студентом по международному обмену, уже когда пузо торчало – на фотографиях видно.

– Что это? Ты беременная тут? – я сунул матери под нос фотографию.

Она надулась и два дня со мной не разговаривала. Не понять её. Она всегда любила меня вопреки. Вопреки чему конкретно, я никогда точно не знал, но всегда догадывался, что этих вопреки много. Иногда мне кажется, что она любит меня даже вопреки тому, что я её сын. В этом простом и естественном факте я всегда чувствовал какую-то вину. Наверное, я не должен был родиться, но вот родился, и с тех пор она обречена любить меня до конца своих дней, но самого факта рождения простить мне не может.

В прошлый приезд я открыл для неё счёт в банке, положил денег и завёл платёжную карту. Мать после долгих уговоров взяла, но так ни разу и не воспользовалась. Спрятала подальше в шкафу под простынями. Я время от времени напоминаю ей про деньги, а она: «Да-да, пусть лежат, пока справляюсь». Знаю я, как она справляется: подгнившие яблоки в супермаркете покупает, да самые дешёвые бумажные сосиски. Мать никогда не жалуется, только любит меня в укор за то, что я пытаюсь ей помочь. Я тоже не жалуюсь. Она меня научила. Однажды заявила: «Это хорошо, что ты – молчун, я за тебя не волнуюсь, а так бы переживала, мучилась, а помочь и нечем». Тогда я подумал и понял, что тоже люблю её вопреки.

А сегодня почему-то хочется позвонить ей: «Мам, я встретил девушку, кажется, я ей тоже нравлюсь».

Достал телефон, нашёл номер матери и передумал звонить. Ничего ещё не случилось, а случится… Обязательно случится! Завтра понедельник и у нас с Юли рабочий день. Мы пойдём обедать вместе, и я клятвенно обещаю открыться ей. Да ведь я уже открылся! Она всё поняла и не оттолкнула. Она никуда не денется. Завтра…

Я потыкался ещё в телефоне, механически открыл почту. Там было несколько сообщений: какой-то спам и очередная корпоративная рассылка. В теме письма значилось: «Переходим на работу из дома начиная с понедельника».

Я остолбенел.

– Только не сейчас! Ну почему именно с понедельника?!

И как только я не увидел этого сообщения раньше, ведь пришло оно почти три часа назад. Зачем-то вбил себе в голову, что некрасиво при Юли копаться в телефоне. Разве ушёл бы от неё, знай, что завтра уже не будет! Нам и встретиться-то больше негде: несколько остановок метро теперь как другая планета. Ограничения по передвижению вступают в силу с понедельника, технически они уже работают, время – за полночь. Я возвращался последним поездом. Хотелось прямо сейчас позвонить Юли, но решил и этого не делать – она могла уже лечь в постель. Когда прощались, выглядела усталой.

Я побрёл к своему дому – пятиэтажке с чёрными на фоне света ламп решётками на окнах за стеклом. Дом казался тюрьмой, хотя раньше я мечтал работать не выходя из квартиры двадцать четыре на семь. Центр моей вселенной кардинально сдвинулся, я больше не чувствовал себя целым и самодостаточным. Ощущение было новым, беспокоящим и неприятным, как зуд под лопаткой.

Утром я тоже не позвонил, хотя порывался несколько раз. Внутренний зуд не прекращался, меня распирало изнутри. Я был один в квартире, но как будто не один. Она смотрела на меня из всех углов, из каждого закутка, стесняла, делала неловким и тупым, не давала сосредоточиться ни на работе, ни даже на обычных развлечениях. С горем пополам я отработал пару часов, почти ничего не сделав из запланированного.

Около полудня Юли позвонила по скайпу сама.

– Я обедаю, – сообщила весело.

Веб-камера у неё так и не заработала. Неужели не могла установить скайп на телефон или планшет, ведь сейчас с любого утюга позвонить можно!

– Обожаю сэндвичи с тунцом. А у тебя что? – Голос её звучит нарочито бодро.

– Ещё не знаю, – отвечаю угрюмо, глядя на своё помятое изображение на экране. Волосы торчком, щетина на подбородке уже полезла.

– Покажи холодильник, я живо придумаю!

Я поплёлся с телефоном на кухню, открыл холодильник и развернул камеру так, чтобы Юли увидела его скудное содержимое. На стеклянной полке кольцо засохшего томатного соуса. В дверце полупустые банки и пакеты с какой-то бурдой – давно пора выкинуть. Какого чёрта я показываю ей свой холодильник!

– Отлично! Предлагаю сделать яичницу с сыром и помидорами. У тебя есть бекон? – радостно тараторит она, будто не замечая беспорядка.

– Я завтракал яичницей.

– Тогда омлет!

Её наигранная весёлость только раздражает.

– Слишком много холестерина. Вот, лучше яблоко, – хватаю яблоко и хлопаю дверцей холодильника.

– Ты какой-то хмурый сегодня. Много работы?

Работы – конь не валялся, и всё благодаря тебе!

– В общем, да… – мычу я.

Какое уж тут признание? С кем разговаривать? Со своей тупой мордой… А она чего развеселилась? Смешно ей после моей вчерашней выходки?

Хотелось сбросить звонок прямо сейчас, но это было бы совсем не вежливо.

– Ладно, тогда созвонимся позже, – сказала она потухшим голосом. – Не пропадай.

Я отключился. Кажется, Юли обиделась. Мать тоже всегда обижается. И нет бы прямо сказать, что не так. Будет дуться и молчать. Юли наверняка такая же, все они такие. Сейчас позвонит Джеймсу, уж тот умеет вести пустопорожние беседы.

***

Работать дома оказалось куда приятнее, чем в офисе. Никакого недосыпа, никакого транспорта, никакого дресс-кода, никаких внезапных совещаний, проверок и давления сверху. Несколько раз в неделю созвон с командой, короткий отчёт и планёрка – всё! Работать, как ни странно, стал больше. Такой работоспособности от себя не ожидал. Взял за правило не отвлекаться на социальные сети, пока работаю, – настоящий рекорд для меня. Только вечером позволяю себе расслабиться.

Всезнающий Фейсбук предложил подружиться с Оливией. Я зашёл к ней на страничку. Оказалось, вчера у неё был день рождения: вся стена расписана пожеланиями, цветочками, сердечками и прочей дребеденью. Я решил тоже поздравить с прошедшим, присовокупить пресный «Happy birthday!» к толпе других таких же. В конце концов она всегда меня поздравляет, наверное, и я должен отреагировать симметрично. Я полистал вниз её ленту и вдруг увидел многострочный текст, полный восклицательных знаков, няшных эмодзи и смайликов. Прочитал первую строчку, и челюсть отвалилась сама собой – Оливия замужем! Я принялся лихорадочно просматривать её фотографии – и точно! Она таки замужем за европейцем – здоровым мужиком, широкоплечим и скуластым, с лицом типичного американца вроде Кеннеди.

Это что же получается? Она увивается за мной, как кошка, а муж объелся груш… Кто бы мог подумать, что тихоня Оливия из таких.

Я не удержался и написал русофилу:

«Адельберто, ты знал, что Оливия замужем?»

«Конечно! – отозвался тот. – Боб – отличный парень. Очень отзывчивый».

«Меня немного смущает внимание Оливии, – начал я осторожно. – Она постоянно дарит мне всякие мелочи».

«О! Она такая! Когда я только приехал, Оливия нашла мне хорошего агента, чтобы снять квартиру. Потом они с Бобом помогли мне с переездом».

«Неужели?..»

«Да! Она очень добрая, хотя её легко смутить – это правда. Она мне как-то сказала, что иногда ты выглядишь грустным, и ей хочется тебя подбодрить».