Соза

Добежав до домов, он петлял еще минут десять по знакомым дворам. Погони уже давно не было слышно, но страх гнал вперед. Наконец, он остановился посреди двора и там же сел на асфальт. Сердце стучало, дыхание свистело, со лба градом лил пот. Документы, сумка, все осталось на автовокзале. Как быть дальше он пока не знал. Теперь его объявят в розыск.

Альберт отсиделся на скамейке, дожидаясь пока восстановятся дыхание и пульс. Безумно хотелось есть. Спортивную куртку он снял и засунул в мусорный бак. Оглядываясь по сторонам, Альберт направился дворами в сторону центра. Надо было разжиться деньгами, новой одеждой, а главное сигаретами.

* * *

Сразу после побега Альберт подался в Старую Руссу. Там жил давнишний приятель Серега по кличке Седой. Зазнакомились они еще в юности, в Орле, куда Серега регулярно приезжал к родственникам. И хотя Седой был старше, из благополучной семьи, и к криминалу не имел никакого отношения, с Альбертом у него сложились хорошие отношения. Некоторые даже считали, что Серега и есть тот самый брат из Питера: было у них что-то общее, хотя каждый шел своей дорогой. Седой отвоевал в Афгане, из-за чего и получил свое прозвище. Вернулся и даже женился, но жизнь не задалась. Через год он развелся, сменил квартиру в Питере на небольшой домишко в Старой Руссе и начал вести замкнутую угрюмую жизнь, которая сводилась в основном к работе частным охранником и постоянному пьянству.

Альберт верно рассудил, что у Седова его вряд ли станут искать.

– Алмаз, ты что ли? – прищурив пьяный глаз и пытаясь сфокусироваться, спросил Седой, когда Альберт внезапно возник на кухне, – как вошел?

Седой раскачивался из стороны в сторону, тяжело опираясь на стол. На кухне стоял невыносимый запах спиртяги и тухлятины.

Альберт покачал головой и улыбнулся:

– Я, Седой, я. Как чувствовал, к тебе надо ехать.

На следующее утро Альберт закатал рукава и надраил весь дом сверху до низу.

– Ну и свинарник ты тут развел, – усмехнулся он, когда Седой появился на кухне с мокрым полотенцем на голове, – жрать у тебя есть?

Седой отрицательно покачал головой.

– А деньги?

– Какие деньги, Алмаз, третью неделю не работаю?

– Ну водяра-то имеется, – Альберт кивнул на полупустой ящик водки под столом.

Седому Альберт рассказал все как есть. Так у них было заведено. Тот только головой покачал.

– Живи, сколько хочешь. Если что, я не в курсах.

Неотвратимость наказания сделала Альберта еще более дерзким и злым. Он промышлял взломом местных зажиточных дач. Вскрывал как консервные банки. Седова не впутывал, но однажды тот сам завел разговор:

– Алмаз, меня с собой возьми. Что за жизнь? Все равно сдохну скоро.

Альберт покосился на него и продолжил выкладывать на стол продукты. С тех пор как Альберт появился в доме, холодильник никогда не был пустым. На плите стояла кастрюля супа, на подоконнике мариновалось мясо для шашлыков. Краденого не приносил, только деньги.

– Ты давай, Серега, не загоняйся, – сказал он, наконец, после продолжительного молчания, – тебе это не нужно. Завязывай с бухлом и иди на работу. А мне тут недолго осталось.

С местными ментами у Сереги были хорошие отношения, но в конце концов Альберт засветился и на него стали косо поглядывать. Поэтому он принял решение вернуться в Питер.

– Храни тебя Бог, – сказал Седой, на прощание пожимая руку, – надеюсь, еще увидимся.

В Питер Альберт вернулся уже осенью. Удача к тому времени совсем отвернулась от него. Под ложечкой непрерывно и невыносимо сосало неприятное чувство, которому он не мог найти название. Чутье подсказывало, что гулять осталось недолго. Питерский период Альберт запомнил плохо. В основном спускал деньги на проституток и наркотики. У девочек он пользовался особой любовью, а употребление старался контролировать, памятуя о том, что скоро закроют и придется ломаться.

И вот однажды, серым декабрьским утром, когда за окном сыпал мерзкий дождь вперемешку со снегом, Альберт набрал знакомый номер. После продолжительных гудков трубку, наконец, сняли.

– Привет, мам.

– Альберт? – спросил удивленный женский голос, – откуда ты звонишь?

– Зайти можно?

– Ты что в городе? – в трубке на заднем фоне слышался мужской голос, Ромка тоже был дома.

– Да. Так можно зайти?

– Прямо сегодня?

– Да.

– Когда?

Альберт посмотрел на часы и, немного подумав, ответил:

– Через два часа.

Мать и Ромка ждали его, отчима не было. Так, поговорили ни о чем, чай ему предложили. Про то, что он в розыске никто не упоминал. Когда уходил в прихожей заметил мобильник на тумбочке. Мамкин мобильник. Мать, судя по всему, хорошо поднялась. Так-то он был рад. Еще с детства у него отложилась в голове мысль, что мать должна быть счастлива и теперь какой-то счетчик в голове постоянно засчитывал очки то в пользу этого, то против. Дорогой мобильник – это хорошо, плюс очко. Но телефончик все-таки прихватил. Через двадцать минут его взяли возле торгового центра неподалеку. Альберт не сопротивлялся. Послушно дал себя распластать на капоте полицейской машины. Молча смотрел как выворачивают карманы и кидают рядом бумажник, ключи, сигареты и наконец мобильники. Его и мамкин. И кто его сдал было неважно: близились новогодние праздники, и зиму в этом году обещали суровую.

Иногда Альберту казалось, что это не его жизнь, ну или какая-то ненастоящая. Он спит, и сейчас бабушка растолкает его за плечо и заворчит, что полдень на дворе и она уже сделала чай. И пирожки его любимые тоже есть, вон стоят на столе. Только его, соню, дожидаются. Бабушка была суровая только с виду, а на самом деле во внуке души не чаяла. Альберта она забрала, когда Ирина, ее дочь, вышла второй раз замуж. Не то, чтобы мать им пренебрегала, но все негласно решили, что ей надо устроить личную жизнь, раз уж такой шанс подвернулся. Альберт слушал по ночам, пока еще не успевал заснуть, как бабушка обсуждала с дедом разное. То, что ему слышать и знать не полагалось. Точнее, бабушка говорила, а дед только кряхтел и сопел. Не любил он болтать, да и мнение особо не высказывал, все равно никто не слушал. С одной стороны все понимали, что не дело это, что ребенок у них, а мать в другом городе, но с другой стороны, там тоже дочь родная. Хотелось и ей счастья. И Альберт знал, что мать была бы счастлива, если бы не он. Против дяди Саши, нового маминого мужа, он ничего не имел. А если точнее – ему было все равно. Во взрослые дела он не лез, с малых лет предоставленный сам себе, пока мама устраивала то карьеру, то личную жизнь. Но в отношениях и во взрослой жизни он понимал больше, чем могли бы подумать. Просто высказываться не любил. Пусть сами разбираются, не его это дело. Про его родного отца в их семье никогда не говорили. Он ушел еще до рождения Альберта, хотя и не возражал, чтобы в свидетельстве мальчика были указаны его данные. Но это, пожалуй, все. Иногда Альберт задумывался о том, как сложилась жизнь отца, но дальше мыслей дело не шло.

Он помнил, как еще там, в Орле, бабушка пыталась найти его. Все держалось в тайне, но кто ж сможет утаить что-то от пытливого мальчишеского ума? Бабушка даже в Москву ездила, соврав, что к родственникам. Но Альберт знал, что нет у нее там никаких родственников. Вопросов не задавал, делал вид, что верит всему, но по ночам слышал, как дед и бабка ругались. Это был, пожалуй, единственный случай, когда дед так ясно заявил о своем несогласии. Он отговаривал жену от поездки, кляня несостоявшегося зятя и убеждая, что лучше с голоду подохнуть, чем ехать милостыню просить. Но бабка, конечно, его не послушалась, сделала все по-своему и поехала. Вернулась мрачная и молчаливая, видимо получила от ворот поворот. С тех пор она больше эту тему не поднимала. Жили они трудно, две пенсии, да мать присылала деньги. Поначалу хорошо присылала, а потом стала все реже и меньше. Не то, чтобы у нее денег не было. Альберт знал, что мать хорошо зарабатывает, да и отчим хорошую должность занимал. Они машину купили и встали в очередь на кооперативную квартиру. Но вот его, Альберта, отчим не слишком жаловал. Вроде как постоянное напоминание о том, что мама не только его была. Уж больно ревнивый. Конечно, рассуждал Альберт, дядя Саша нормальный, адекватный мужик, но чувства не спрячешь. Да и как иначе. Мама у него красавица, на нее многие западали, он же видел. Высокая блондинка, с зелеными глазами. Альберт в нее пошел. А потом родился Ромка. К тому времени Альберту исполнилось восемь. Мама все тянула с обещанием забрать его в Питер. Все, о чем смогли договориться, так это о том, чтобы Альберт на месяц приезжал каждое лето. И со школы дергать его не хотелось. Но это была официальная версия. Альберт понимал, что это его там не хотелось. Не то, чтобы его плохо принимали, даже наоборот, принимали по-королевски. Водили по кино и аттракционам, покупали подарки в таком количестве, словно за год хотели возместить. И мама и дядя Саша были вежливы и предупредительны. Настолько, что Альберт начинал сомневаться, что так в жизни бывает. Скорее уж в каком-нибудь кино, и то не в русском. Они давно стали чужими. Альберт старался угодить со своей стороны, но все выходило не в масть. Ему ничего не говорили, но по сдвинутым бровям, поджатым губам и молчаливым взглядам, которыми обменивались мама и отчим за его спиной, Альберт понимал, что не то все, все не то… не к месту он тут…

Однажды он слышал, как мама вполголоса говорила мужу на кухне: «потерпи, еще неделя осталась», «бабушка воспитывает как может, мы ей и так спасибо должны сказать». Альберт тогда специально уронил скамеечку в коридоре, чтобы эти на кухне услышали. И когда вошел, его встретили теплой улыбкой. А он не смог улыбнуться.

Эти обрывочные воспоминания лениво крутились в голове пока ехали в участок. Все прекратилось потом, когда за ним захлопнулась дверь камеры. Это неприятное чувство, что так долго сосало под ложечкой, наконец, замолкло. И он больше не думал о том, как оно называется.

5. Вера, 2008 год

Вера оглянулась на подругу, потом переступила порог и вошла. В руке она сжимала свежий номер журнала «Досуг». Сквозь высокие окна-витрины хорошо просматривалась улица. Вдоль окон, снаружи, спешили люди. Они шли по одиночке и парами. Кто-то остановился и заглянул в окна ресторана. Ее ресторана. Вера села за ближайший столик, провела ладонью по гладкой поверхности. И только сейчас почувствовала, насколько взволнована. Глаза наполнились слезами, и Вера поспешно наклонила голову, стараясь не смотреть на подругу. Но даже Ира, всегда шумная и бесцеремонная, почувствовала особенность момента.

– Ну ну ну, – Ира взмахнула руками и сорвалась с места, – вот только слез нам сейчас не хватало!

Она с грохотом отодвинула стул и села. Выхватила журнал из Вериной руки и начала его листать. Ира терпеть не могла чувствительные сцены. В такие моменты она терялась и, чтобы переломить настроение, начинала вести себя нарочито шумно и грубовато.

– Ну-с, – усмехнулась она, – мы теперь с тобой знамениты. Какую статью про нас накатали! А? Самая длинная!

– Да ладно, – Вера осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза, – она ж проплачена. Заплатишь за десять страниц, значит столько и напишут.

– Да какая разница? – подруга махнула рукой, – За то, какие слова! Вот смотри, – она склонилась над разворотом и зачитала – «интеграция современного изобразительного искусства и гастрономического заведения высочайшего класса». Вот еще: «Оригинальное комплексное решение двух молодых предпринимательниц Веры Орловой и Ирины Самойловой». Даже про меня написали!

– Ну как же без тебя? – улыбнулась Вера, почти с нежностью наблюдая за подругой.

– А что у нас и мастер-классы по фотографии будут? Это про что тут? Семинары, встречи с художниками, какой-то просветительский центр – цитировала Ира статью.

– Это пока в будущем, – отмахнулась Вера, вставая, – журналист меня кучей вопросов закидал, все требовал какой-то уникальности, отличий. Ну я и придумала, пока интервью давала. А что? Неплохая идея.