Проклятье дома на отшибе. Мистика

Проклятье дома на отшибе. Мистика
Елена Касаткина

Старый дом – это место, где обитают духи и призраки. Здесь происходят странные вещи, которые невозможно объяснить с точки зрения науки: слышны шаги и голоса, которые не принадлежат никому из живущих в доме, иногда можно увидеть странные тени и силуэты, которые исчезают при приближении к ним. Возможно, в доме живет дух умершего хозяина или какого-то злого существа, который хочет навредить людям. Ясно одно: этот дом хранит в себе множество тайн и загадок, которые ещё предстоит разгадать.

Проклятье дома на отшибе

Мистика

Елена Касаткина

Корректор Галина Васильевна Субота

© Елена Касаткина, 2024

ISBN 978-5-0064-7766-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Очень трудно представить, что ведьма, которую сейчас сожгут – ты.

Пролог

Ночное небо тихое, глубокое, прохладное и неисчерпаемое, как и их разговоры. Пусть они будут подольше…

– Ты не серчай на меня, сынок, – Евдокия тяжело вздохнула и оперлась на клюку. – Всё-таки Зинаиде дом нужнее. У неё детишек, вон, полон двор. И хозяйство она вести будет. А ты человек вольный, ни жены, ни детей, по полгода дома не бываешь. И потом… Ты мужик, сам себе дом построить сможешь. Ты же у меня вон молодец какой.

Григорий посмотрел на безмолвное небо. На синем холодном фоне белые быстрые облака летели с лёгким звоном. Самые хрупкие натыкались на звёзды и исчезали.

– Да я, мать, не сержусь.

– Вот и хорошо, Гриша, прям камень ты у меня с души снял. Я хоть и знаю, что ты не из злобливых, что только с виду такой лихой да разбитной, но всё же как-то неуёмно мне было. Вроде как обидела я тебя своим решением. Обделила.

– Да ладно, мать. Твой дом, твоя и воля, чего уж. – Григорий подхватил её под руку. – Не устала?

– Да. Пора возвращаться. – Евдокия оперлась о руку сына. – Какой же ты у меня хороший, Гришенька, душа у тебя открытая, добрая и тёплая, как вот рука твоя.

Погладила шершавую кожу тыльной стороны его ладони и прильнула к ней щекой.

– Ну что ты, мать, перестань. – Григорий погладил седину склонённой головы. – Горло пересохло, давай до колодца дойдём, а там уж и домой повернём.

Они двинулись дальше. Шли молча, каждый думая о своём. Или не думая вовсе, а просто наслаждаясь тёплым сентябрьским вечером, быстро переходящим в ночь, любуясь желтоглазым месяцем в чёрной прорве неба.

– А звёзды-то какие сегодня, сынок! – Евдокия прислонила клюку к бревенчатой обивке колодца, поправила отворот суконного сушуна.

– Ага, – Григорий заглянул в колодец. – А в воде… что алмазы! Глянь.

Евдокия просунула голову за свайку ворот и заглянула в чёрный неисчерпаемый квадрат колодца. В полумраке застывшая вода похожа на жидкое серебро.

Она хотела стряхнуть с лица неведомо откуда взявшуюся паутину, подняла руку, и в этот момент дюжая молодецкая сила подняла её над землёй и перебросила через сруб.

Время – безграничная мистическая сущность, которую невозможно ни остановить, ни ускорить извне. Оно живёт по своим законам. Время – лишь игра восприятия, и сейчас оно остановилось.

Она падала в бездну. Почему-то вспоминалось то время, когда её сын заболел ветрянкой, а она вдруг решила, что он в смертельной опасности, и стала кричать. Она и не представляла, что способна так страшно кричать. И даже то, что она своим криком напугает сына, не останавливало её. Что-то запредельно страшное, глубинное рвалось из неё наружу. И она не могла сдержаться. Она помнит испуганные глаза трёхлетнего малыша и белое от ужаса лицо мужа. Что это было тогда, сказать трудно. Было ли это предчувствием грядущих событий? Или предвестием её душевного нездоровья? Теперь не имеет значения. Потому что всему своё время. И её время пришло.

Чёрный провал принял и поглотил её.

Часть первая

Глава первая

– Здесь! – Он воткнул в землю кол и стукнул сверху молотом.

– Но почему здесь, Гордей? – спросила высоким взволнованным голосом женщина и поёжилась. – Место какое-то холодное, неуютное. Это же яр.

– А на яру и смерть красна! – Мужчина поднял голову, подставляя лицо ветру.

– Вот именно. Пугает меня место это безлюдное. Ни животных, ни души человеческой. Вона даже птиц не видно. Будто стороной обходят.

– Так мы первые будем. А там, глядишь, и другие подтянутся. Места сколько! Ого-го! – Мужчина раскинул руки и обернулся вокруг своей оси. – Земля здесь хорошая, плодородная и ничейная. Бери, сколько можешь.

– Отшельник ты, Гордей. Людей не любишь, сторонишься.

– А за что их любить, Глуша? Я их нутро знаю, насквозь вижу, потому и не люблю. – Он приобнял её за плечи, прижал к себе. – Мягкая ты! Аппетитная! Сейчас колья вобью и… – глянул на молодое с раскидистой кроной дерево. – Вот тут, под каштаном, попежимся, ать? Семя своё надо тут оставить, чтоб дети наши и их дети здесь жили и дом свой любили.

– Как же тут? На земле, што ль?

– Так на траве, не на земле, платок свой расстели да кофту брось… Ай, – откинул молот. – Успеется с кольями. – Расстегнул пуговицу на штанах.

Гликерия как раз вошла в ту пору женской красы, когда уже и не девочка, но ещё и не старуха. Хищное время пока только готовилось наложить свою лапу на её сияющую красоту. Но это произойдёт нескоро.

В любви он был неистов. Она податлива. Осознание своей женской силы придавало ей особую прелесть, которую ему хотелось выпить из её приоткрытого рта всю, без остатка. Выпить и наполнить снова, именно здесь, под шелест молодого каштана, единственного свидетеля их любовной утехи.

Гордей встал, поправил ворот съехавшей набок рубахи, натянул штаны, застегнул пуговицу, подобрал молот и мешок с кольями и пошёл размечать территорию.

Прикрыв глаза в истоме успокоения, растворённая каждой клеточкой своего тела в безмятежности, Глуша замерла. Он был с ней. Он был внутри неё. Это ли не счастье?

Замуж Гликерия вышла в двадцать один год. Это была большая любовь, настолько большая, что она боялась в ней утонуть. Раствориться без остатка. Понимание того, что это невыразимое счастье, невероятное чудо, явленное только ей одной, приводило в отчаяние. Страх потери был настолько силён, что она старалась не выпускать из своих ладоней руки любимого. Вскоре желание быть рядом с ним переросло в пытку сладкой зависимости, когда отчётливо понимаешь, что ближе уже невозможно.

Первой родилась Аннушка, через пять лет Вовка. С рождением сына стало понятно, что делить территорию с родителями Гордея больше нельзя. Тогда и решили построить свой дом.

Гликерия сжала ноги и немного полежала, наслаждаясь ощущением наполненности. Ей нравилось чувствовать внутри себя его семя.

Гордей вбил последний кол и глянул на жену.

– Сына мне родишь, ещё одного. – Вытер пот со лба. – Лёнькой назовём.

– А если девка?

– Сына, я сказал! – Выпрямился, посмотрел в небо. – Звёзды-то какие… Развесились, прям как бусы твои, стеклянные.