Древнее проклятье

– Я рад видеть тебя живой! – император спустился со своего места. – А где собаки?

– В питомнике.

Брать их с собой лишний раз не хотелось, особенно после того, что случилось в Террахе.

– Жаль. Я соскучился. Думал, повожусь немного, отдохну…

– В следующий раз приведу. Ваше величество, доклад о…

– Завтра. Все – завтра. Я просто хотел удостовериться, что ты в порядке. Вести прибывали тревожные. Думал, с ума сойду! И не только я, – он с улыбкой посмотрел на Хансо-рана и осекся.

Ёнмиран сидел, словно кол проглотил. Во взгляде читалось напряжение.

– Что случилось? Хансо… Стелла? – Император переводил взор с меня на ёнмирана. – Вы что, поругались?

– Нет, – пожала плечами.

Ёншин помрачнел:

– Очень на это надеюсь. Не хотелось бы постоянно видеть такое выражение лиц.

Хлопок в ладоши прозвучал, как выстрел. Слуги тут же переставили ближе к центру комнаты круглый стол, придвинули к нему табуретки, больше напоминающие барабаны, принесли подносы с едой и испарились.

– Я хочу выпить! – Ёншин лично разлил вино из узкогорлого кувшинчика. – Выпить за то, чтобы друзья всегда возвращались живыми!

Императору не отказывают. Да и тост… хороший. Мы осушили чарки до последней капли. Вино пахло душистыми травами и немного медом.

– Хансо! Твоя очередь!

– Да.

Он словно от сна очнулся. Плотно сжатые губы, в лице – ни кровинки. И этот взгляд, полный боли.

В груди заныло. Захотелось подойти, обнять, успокоить… Но пучок из гладко зачесанных волос останавливал вернее крепостных стен.

– Так!

Ладонь Императора ударила о столешницу. Посуда жалобно звякнула.

– Мне надоела ваша игра в гляделки. Как дети, честное слово! В общем, так, вот вам мой указ!

Пришлось встать. Хорошо, что это не зал советов, там требовалось еще и склонить колено, принимая императорскую волю.

– Я сейчас запру вас здесь до тех пор, пока не разберетесь между собой. Смотреть на постные лица – еще то удовольствие.

И, выполняя угрозу, Ёншин вышел. Деревянная перегородка чуть-чуть заглушила приказ: не выпускать ёнмирана и Мастера над собаками до особого распоряжения.

Мы стояли друг напротив друга и не смели поднять глаз. Я чувствовала себя идиоткой. И очень злилась. На Императора, на Хансо-рана и на неведомую мне женщину, которая теперь имела полное право назвать его своим мужчиной. Но больше всего проклинала собственную судьбу: она сначала лишила меня Родины, а теперь отняла и любимого. А самое противное, что здесь, в этом мире, меня не поймут – в Ранко практиковалось многоженство.

– Стелла!

Я отшатнулась от протянутых рук.

– Да что с тобой? Что случилось?

А я смотрела на его прическу и не знала, что ответить.

– Из-за этого? – Хансо-ран прикоснулся к пучку на голове. – Из-за того, что женился, да? Ну ты меня и напугала.

Смех, в котором слышалось облегчение и искренняя радость, полоснул по сердцу ударом острого ножа. И я снова отступила, уклонившись от объятий.

– Стелла! – смех захлебнулся. – Да объясни же! Ты что, ревнуешь? Обиделась? Глупая! Какая разница, какая жена по счету, если мы вместе?

– Боюсь, я вообще не смогу стать твоей женой. Ни первой, ни второй. Ни, тем более, наложницей.

– Да почему? – ёнмиран действительно не понимал. – Боишься Туанти? Она хорошая девушка и нам не помешает!

– И ты… так спокойно переступишь через её чувства?

Я изучала обычаи. Многоженство не стало сюрпризом. Но о том, что мой Хансо может вот так отзываться о женщине, которая стала его супругой?

– Она знала, на что шла. Договорные браки редко бывают счастливыми. Но я постараюсь, чтобы она ни в чем не знала нужды. Это долг мужа.

– Ты не любишь её, – оставалось только пожалеть бедняжку.

– Нет, – легко согласился Хансо-ран. – Люблю я тебя. А её – уважаю. Прости, что не смог жениться сперва на тебе. Родители настояли, чтобы в мой дом сначала вошла Туанти.

– А потом приводи кого хочешь? Хоть хромую козу? – горько поинтересовалась я.

Хансо вскинулся отрицать, но стих. Не умел он этого – доказывать свою правоту. Потому что редко ошибался.

– Ты же знаешь заповеди ёнмиранов! «Верность государю. Разборчивость при убийстве. Искренность с друзьями…»

– Почтительность к родителям! – закончила я за него.

Хансо-ран не лгал. Если старшие в семье приказали, выбора не оставалось.

– Помнишь, я рассказывала тебе о моем мире? О людях? О традициях?

Горько было видеть, как сползает с его лица ласковая, чуть снисходительная улыбка. Так относятся, к детям когда они чего-то не понимают. Но теперь ошибся сам Хансо-ран.

– Ты… это серьезно? Хочешь сказать…

– Я принадлежу к народу, в котором женщины не делят своих мужей с другими.

– Но ты сейчас в нашем мире! Вот и живи по нашим законам!

– Нет, – пришлось собрать всю волю, чтобы не закричать, не затопать ногами, не кинуться на Хансо с кулаками. – Я никогда не смогу делить с кем-то… – захотелось сказать «тебя», – …своего мужчину. Вот такая… собственница.