Эмиссары смерти

Танцевать стриптиз ей по-прежнему нравилось, но занятие сие перестало быть главным в жизни, перестало быть отдушиной. Маринка радовалась за подругу, даже перестала предлагать ей кайф, зная, что Женькин жених категорически против.

– Ну какой там жених, просто мужчина, – улыбалась и краснела Евгения, – две недели как встречаемся.

– Встречаются малолетки, а вы живете вместе, и это диаметрально противоположные понятия, понимаешь, нутром чувствую, все хорошо будет, – заверила подруга, смачно затянувшись.

– Тебе видней, – недоверчиво согласилась Женя, втайне мечтая, чтоб Марина оказалась права…

К сожаленью, на длительность отношений влияет множество самых разнообразных факторов, зачастую самых неожиданных: ну какая может быть война сейчас, в 2016 году? Ладно там Сирия с Ливией… Но чтоб так близко…

Вернувшись в один прекрасный день с работы, усталая, но счастливая Женька влетела на СТО. Отсутствие Синдбада не показалось ей странным: скорее всего, любимый уехал на авторынок – он давно хотел поменять ветровое стекло на своем «Вольво». Правда, напарник Егора, Колька, как-то странно с ней разговаривал, избегая смотреть в глаза. Но спустя битый час, проведенный в уговорах вперемешку с допросами, Колян раскололся и выдал, что Егор Тонких, он же Синдбад, сел сегодня на поезд и махнул, как он сам выразился, за счастьем в Донецк… За каким таким счастьем? Разве с ней, Женькой, он счастлив не был? На ватных ногах Юджи прошла в свою комнату и, уткнувшись в подушку, до сих пор хранившую его запах, отключилась…

…Полусвет, это даже не сумерки… И не тьма… Игра лиц на границе тьмы и света, очерченного первыми электрическими солнцами, такими чудесными, такими неверными, прорезающими зачумленный заводами воздух… Во тьме нет интереса. Ну, разве что совершать особо тяжкие преступления. А полусвет – это иное явление. Здесь видны лица, но не видно глаз, видны маски, но не видно лиц… Все кошки серы, но серы по-своему. Все видят тебя, но никто никогда не узнает, кто ты есть… Можно влюблять в себя, но никогда не влюбляться. В полусвете не страшна даже смерть. Полусвет – это не полутьма. Любой ущербный свет лучше неполной темноты. Неполная темнота показывает изъяны, а ущербный свет их мастерски скрывает. Не видно слез, видны лишь бриллианты. Чем свет ущербнее, тем лучше. Чувствуешь себя безнаказанно. И почти незаметно. Незаметно и невесомо… Остаться бы здесь навсегда. Лишь бы только он… И больше ничего-ничего не нужно…

Бесконечная череда звонков и смс также осталась без ответа.

– На войне не до манирлихов, – утешала верная подруга, – выкроет время – позвонит.

Но Синдбад все молчал.

Женька стала забываться, благо работы хватало: их стрип-клуб открыл теперь (подумать только!) театральную студию по обучению современным танцам и, конечно, стриптизу (куда без него?). Учениц, коих набралось воз и маленькая тележка, доверили им с Маринкой. И если товарка принялась за дело без особого рвения, предварительно обрушив свой гнев на несчастного Арменку (именно ему принадлежала «Роза Шираза»), то Юджи могла днями, ну или ночами, когда не нужно было отплясывать перед публикой, посвящать себя трудовой молодежи. Она даже стала иконой стиля, образцом этакой грациозной стервозности для многих начинающих танцовщиц. С некоторыми у Женьки даже сложились приятельские отношения. Вот и сейчас новенькая восемнадцатилетняя Белочка прочирикала-спросила, дескать, не могли бы вы, фройляйн Лиске, подвезти меня сегодня до дома?

– Почему нет, и могу, и хочу, – с улыбкой ответила новоявленная педагогиня (от судьбы не денешься – преподская деятельность нашла ее даже в стрип-баре), – я никуда не спешу, завтра в «Шираз» только к обеду, так что могу и по городу покатать.

Белочка соглашается и упархивает в машину…

Что было после того злосчастного выпуска утренних новостей, Женька помнила чрезвычайно паршиво: события, люди, лица – прыгали, кружились и собирались в причудливейшие пазлы, разглядеть, расшифровать, а порой и развидеть которые у нее не было ни желания, ни сил. Но, как водится, в начале было слово: румяная дикторша что-то бойко лепетала о визите некого депутата в некий провинциальный городок и о бесконечной радости его жителей. Немного рекламы: пепси-прокладки-паста, затем сообщение с пометкой «Молния»: дикторша постаралась придать румяному лицу максимум серьезности, откашлялась, и понеслось: …утром в шесть двадцать по местному времени в Донецкой областной больнице прогремел мощный взрыв, столько-то в тротиловом эквиваленте, разрушен весь второй корпус, повреждены прилегающие постройки. Столько-то десятков погибших и две сотни раненых (разумеется, первые подсчеты всегда неверны). Среди обломков найдено и опознано тело снайпера батальона «Гренада» Егора Тонких, известного как «ополченец Синдбад». Известно, что погибший приходился доверенным лицом командиру батальона Николаю Захарову. Незадолго до этого Тонких получил осколочное ранение в ногу. Не исключена версия теракта.

Женька в тот день была на работе – готовилась к вечернему шоу. Что было после? А ничего – провал в темную липкую бездну. И отчего-то так больно стало в груди. А по телику опять веселые мамаши, румяные карапузы… А у них с Егором детей никогда не будет. Не будет вообще ничего… Потому что он мертв. Ее Синдбад мертв. Нет, это ошибка, и завтра непременно будет опровержение… Да, он уехал в Донецк, но это не значит, что сбежал от нее. Егор просто хотел воевать, как ему казалось, за справедливость. И воевал достойно: недавно приехал – и уже доверенное лицо командира. «Гренада» – что-то испанское… Синдбад всегда любил все необычное, не наше. И портрет Че на капоте Женькиной «бэхи», наверное, волновал его даже больше, нежели сама Женька. А теперь… Что будет теперь? Нет, это несправедливо. И завтра будет опровержение. А вечером – шоу… Так мало осталось… Ну что ж, успокоительное, выпивка и шоу маст гоу он… Потом сразу домой, в их с Маринкой квартиру… Зарыться в одеяло, напиться и реветь…

Так легко Женьку затянуло в круговорот слез, выпивки и блевоты. Но мудрая Маринка положила этому конец, настоятельно предложив травку. И Женя курнула – стало лучше. Грудь не болела.

«Может, стоит пересмотреть мое отношение к кайфу?..»

– Что ты плачешь, девица?

– Смерть забрала милого…

– Ты не плачь, голубушка,

А попробуй морфию…

…Нестерпимая резь в глазах. Зажегся яркий свет. Гул аплодисментов. Музыка. За барабаном в студии, наряду с двумя вусмерть обкуренными парнями (как их только сюда пустили – передачу ведь смотрят и дети), стоит она, Женька. «Странно: часом раньше сидела на кухне у Маринки и решительно никуда не собиралась…» – удивленно размышляла девушка.

Непонятно откуда возник Якубович. Объявил задание. «Ничего не понимаю, ничего не помню…» – пронеслось в Женькиной голове. Кто-то навалил на барабан всяких яств-вкусностей, а ведущий настойчиво просил первого утырка попробовать лубочную кашку. Затем кормил с ложечки и Женьку.

– Что это? Почему это я в ночнушке? – спросила Юджи у Якубовича.

Хлопок! Аплодисменты – утырок номер один назвал правильную букву. Какую – убей не видно.

Длинноногая и беловласая наяда зачем-то ходит возле стенда… Ниче себе, нарик называет еще одну букву! Сектор «Шанс»: с потолка падает телефон. Утырок берет трубку и требует выдать ему дозу, миллиард баксов, самолет до Ростова, кучу ненужной нормальным людям фигни и, наконец, выкрикивает букву.

Женьку шатает. Длинноногая блондинка вызывает ее на бой. Наяда вливает в себя бокал шампанского. И в этот момент что-то больно шлепает Евгению по макушке. Она уже хотела навалять утырку номер два, но тот, подлюга, спрятался под барабан.

«Фляжка егеря!» – осенило девушку. Странная емкость со странным напитком подлетела к Юджи. Та, быстро отхлебнув и почувствовав невиданную доселе удаль, белкой вскочила на барабан. А блондинка все норовила хлестнуть ее по заднице лучком-пореем.

Снова взрыв – Женька с грохотом падает. «И кто меня успел связать?» – только и успела подумать она. В следующее мгновение девушку подхватывает Якубович и сажает пред собой на коренастого пони. Несутся, несутся галопом! Тут главное – не упасть! Вой, рев и треск. Красно-синий попугай, кружа над барабаном, нагадил на окуляры утырку номер один…

Откуда ни возьмись в студию врываются жандармы, наверное, соседи позвонили. Якубович, вернее, Якубович-парфюмер, вознесся и теперь парит над зрителями. Утырки с жандармами берут Женьку под белы рученьки и заставляют кружиться в диком хороводе. Парфюмер машет тростью. Прожектора! Хоровод кружится все быстрее…

«По закону жанра я должна совокупляться с ними, но сейчас ой как не хочется», – заторможено размышляла Женя, когда чьи-то волосатые, разумеется, жандармские руки забрались к ней под ночнушку…

Женя чувствовала себя хорошо, насколько это представлялось возможным в ее ситуации. Кайф стал постоянным ее спутником: дома, на работе, в дороге. Только вот в союз их нерушимый время от времени нещадно врывалась реальность с ее гнетущей болью в груди и образом, от которого девушка мечтала поскорее отделаться. И вновь: не видеть, не слышать, не помнить… Вроде бы все на своих местах, да, как на грех, еще одна проблемка стала терзать расшатанные Женькины нервы: кайф как-никак денег стоит. Лиске решила справиться с этим траблом завтра: «Будет день, и будет травка», – ухмыльнувшись, подумала она.

В обед девушка почти ничего не ела: аппетита не было, да и курить хотелось больше, нежели тратить время на харчи. И вот, усевшись в машину и ненароком глянув в зеркало, Евгения расстроилась. Но не настолько сильно, чтобы отказаться от затяжки. В очередной раз забывшись под «Дельфина», Лиске медленно смяла в пепельнице окурок и завела мотор.

Невыносимая легкость бытия, ставшая ожидаемой и привычной, пронзила все ее тело, разогнула спину, наполнила светом. Даже секс с Синдбадом не доставлял ей таких щекотно-сладостных ощущений.

– Ненавижу, – процедила Евгения, вдавливая педаль газа в пол, – я выстояла и теперь сама по себе, никого мне нафиг не надо…

Даже машина ее, старушка «бэха», вела себя по-хорошему странно: плавно входила в повороты, ни разу не заглохла на светофоре, мотор не звенел и не постукивал.

Скалящаяся, презирающая все и вся, Евгения откинулась на спинку кожаного сиденья, удерживая руль одной рукой. Другой по привычке сминала в пепельнице истлевший окурок…

«Зачем ждать зеленого, если перекресток почти свободен?!» – удивилась Женя, проскакивая на красный. Внезапно, как показалось, перед самыми ее глазами повисла детская головка, упакованная в смешной коричневый берет. Сей грибок-боровичок завис аккурат посреди полосы.

«Переход?! Какого черта?! Откуда он здесь?!» – в голове бешено застучало и запульсировало. Женька бьет по тормозам, но даже под кайфом понимает: на такой скорости ребенка с чудовищной силой отбросит в сторону или (что еще ужаснее) протащит по всей длине тормозного пути. Закусив губу, девушка выворачивает влево. Машину заносит и прокручивает несколько раз вокруг своей оси. Сигналы встречных, визг шин и крики прохожих сливаются в один жуткий рев… Наконец, вечность спустя, все стихло. «Бэху» словно отпустило, перестало кружить. Женя, шатаясь, вышла и огляделась: гриб-боровик успел испариться, встречные, сбавляя скорость, объезжали «камикадзе». Только перед самым носом Женькиного авто, аккурат в нескольких сантиметрах, застыл маленький «Пежо» цвета «синий металлик». Из недр малолитражки выскочила черноволосая девушка в ажурных перчатках и вплотную подошла к Юджи. Большие психоделические глаза, подведенные черными стрелками, внезапно сощурились, и девица отвесила нарушительнице ощутимую оплеуху. Та от неожиданности покачнулась и присела на капот БМВ.

– Извините, надеюсь, вы не пострадали, – коряво начала Евгения, – так случилось: превысила скорость, а впереди ребенок, простите, – девушка облизнула прокусанную до крови губу.

– Это ты у меня сейчас пострадаешь, – грозно прошипела волоокая шоферка и приготовилась было нанести еще один удар, но Женька, готовая к такому повороту, отступила, и валькирия, рассекши воздух, едва не упала в лужу.

«Надеюсь, биты у нее там нет или…» – встревожилась Юджи, но не сильно, так как все еще находилась под кайфом.

В это время владелица «Пежо» подошла к ней и ощутимо ткнула ажурным пальчиком в грудь.

– Ненавижу, – процедила она, – зачем так беспричинно просирать жизнь? Это дерьмо еще никому не помогало! Лечись другими способами! – закончив тираду, девушка села в авто и, громко хлопнув дверцей, сдала чуть назад и аккуратно обогнула «бэху».

Женька тоже ретировалась. В голове звенело. Может, от пощечины, нет, скорее от бешеного заноса. «Слава богу, камер нет, не хватало еще штраф схлопотать. И так денег раз два и обчелся… У Арменки занять, что ли?» – хаотично соображала Лиске. Казалось, вся ее жизнь теперь – гонка, опасная и бессмысленная, наполненная сомнительной радостью… До клуба Юджи доплелась на черепашьей скорости.

– Расслабься, чэпэшница, выпей – не повредит, – похлопав подругу по спине, предложила Маринка.

– Нет, я не могу так больше, – Женька села поглубже на диванчик, чувствуя, что ее разбивает дрожь.

– Тогда затянись – сам Бог велел, – резюмировала товарка, – а эта… ну и дрянь, наваляла тебе, а, шалава придорожная!

– Нет, Марин, она права, – подавленная Лиске обхватила голову руками.

– Права?! Я бы на твоем месте… – распалялась подруга.