Водитель Виталий отметил, что отец и сын похожи внешне, но характер кому-то достался мамин. Сам Карл чувствовал себя виноватым перед женой. Он соврал ей про деловые переговоры в Москве, на которые не смог ее взять. Впервые он уехал куда-то без нее, а она даже не спросила о причинах. Просто кивнула и сказала поступать так, как граф считает нужным. В ее голосе не было обиды или недовольства, и это была не его Александра. За столько лет совместной жизни эта женщина не оторвалась от него ни на день, и ему не позволила. С первой встречи они пропали друг в друге, обрели свой собственный мирок. Он вспоминал, как дрожал, боясь, что ему не позволят жениться на ней. Потом усмирил страх, потому что выкрал бы ее, если бы так произошло. Потом она забеременела Артуром и ему хотелось положить все самое ценное к ее ногам. Он отменил все разъезды до того момента, как жена не сможет его сопровождать, заперся с ней в доме и кажется, был самым счастливым человеком на этой земле.
А теперь она отпускает его одного на переговоры, не спрашивая, почему ей ехать нельзя. Вдруг, она разлюбила его?
Эта страшная мысль, которой он не разрешал укорениться в своей голове, съедала его весь сегодняшний день. Он звонил жене, она отвечала, была такой же, как и раньше, смеялась и ни о чем не спрашивала. Неужели их брак дал трещину? Как он не заметил этого?
Красный особняк показался скорее, чем Карл успел привести доводы о причинах изменения поведения супруги. Резные ворота, охрана. Слишком много деталей хорошей жизни, граф любил простоту. Внутренний двор тоже показался ему слишком большим, но его теща любила масштабность. С ней его связывали хорошие, но далекие отношения, поскольку принять взбалмошность уже немолодой леди стоило ему нечеловеческих усилий.
Как только тяжелая дверь открылась, спустя 2 настойчивых стука, он увидел Светлану с неизменной косой, которая смотрела на него без стандартных улыбок или лицемерия дворецких.
– Здравствуйте, – его еле разборчивый русский не смутил женщину, которая уже пропускала его внутрь. Все здесь ходили босиком, отчего граф удовлетворенно выдохнул. Несмотря на высокий чин, он оставался шведом, поэтому в его доме сапоги внутрь не проникали, не считая редких визитов племянника из Лондона. Но ему фон Нирод прощал такую малость, потому что близость их взглядов окупала все расхождения.
Гостя оповестили, что хозяйка и молодые господа уехали по делам, вернутся к обеду. По пышным коридорам, от которых бежали мурашки, графа проводили в спальню. Очевидно, ему была выделена комната с минималистичной отделкой. Но даже это было слишком. Нирод принял душ и улегся на кровать. От жены не было ни одного сообщения и на звонок она не ответила, что вывело его из себя. Карл позвонил дворецкому, который ответил, что графиня вышла спустя час после отъезда графа. Плюгавый мужчина служил еще отцу фон Нирода, заметно постарел и обязанности давались ему с трудом. Поэтому был нанят помощник, но его оставили на той же должности, поскольку найти человека более верного графской фамилии было сложно.
Карл чертыхнулся на жестком шведском и снова набрал жене. Ее телефон был недоступен. Последний раз такое было десять лет назад, и тогда он так перепугался, что устроил скандал, как только Александра вернулась домой и четыре раза за ночь проверял, спит ли она рядом.
Подозрения, которыми обрастала его душа, жгли нутро, поэтому цель приезда становилась все менее значимой. Что если жена нашла другого? Нет, нет, она бы никогда так не поступила, нет, нет. Может, ей просто наскучила тихая жизнь в глуши. Стоило все-таки принять приглашение Мартинов в Лиссабон. Александра всегда любила Португалию, давно засела в доме. Может, стоило ее отвезти туда? Но ведь они вместе решили отказаться от этой идеи! Они же все и всегда решали вместе. Кроме этого приезда у него не было тайн, никаких секретов.
В это время Артур на крыльях влюбленности в своего администратора выбрал самый шикарный букет в киоске и вышел под снежную бурю, забыв натянуть шарф. Сегодня вечером он поведет Дану на выставку какой-то знаменитой художницы со сросшимися бровями. Честно говоря, подробности его мало интересовали, потому что это всего лишь прелюдия к главному действию этого дня. Как только они окажутся наедине, все приобретёт смысл, ах как он скучал! Если бы можно было сузить мир до размеров спальни, обоев которой он не помнил. Если бы можно было закрыться в этой квартире на окраине, чей адрес он с упоением повторял таксистам. Если бы можно было не отвлекаться на малосущественную реальность, а просто овладевать ее восхитительным телом снова и снова без усталости и голодного желудка.
С этими мыслями он зашел в офис, прошел мимо стойки, лукаво подмигнув своей страсти, оставил букет на ресепшн и под восхищенным взглядом коллег прошел в свой кабинет. Он не скрывал служебного романа, не пытался увиливать ни от кого, кроме своей семьи.
Князь Юсупов ждал брата на кресле из мягкой молочной кожи. Тот вошел не касаясь ковра и опустился на свое место, мечтательно прикрыв глаза.
– Артур, – Феликс все еще произносил его имя так, как делают это англичане. – Как дела?
Молодой человек вздрогнул и повернулся. Его двоюродный брат раскинулся в кресле у окна, попивал виски и смотрел так, что мороз бежал по коже. Этот взгляд не приносит ничего, кроме проблем. Артур был готов к нападению, чувствовал себя окрыленным, полным сил и решительности. В дверь нырнула Дана, явно желающая поблагодарить своего возлюбленного за шикарный букет.
– Девушка, вас не учили стучаться, когда вы входите к начальнику в кабинет? – Феликс не удостоил ее взгляда, он внимательно изучал, как Артур наполняется злобой.
– Феликс, – фон Нирод был вспыльчив, даже уважение к брату не могло заставить его стерпеть такое обращение с любимой девушкой.
Спор остановила рука Юсупова, которой он показал, что спорить не стоит, не сейчас.
– Я попрошу вас выйти, нам нужно уладить семейное дело. Посторонних ушей быть не должно, – князь выждал минуту, но девушка не двинулась с места от ужаса. – Не все так просто, я понимаю, – он встал и подошел к переговорному столу из темного дерева со свежими цветами в фарфоровой вазе. – Уйдите с моих глаз, пока я не стал очень неприятным, – карие глаза излучали надменность и презрение. Дана скользнула в дверь точно также, как и вошла: беззвучно.
– Я бы попросил тебя не говорить так с моими сотрудниками, – Артур еле сдерживал эмоции, но выше семьи ничего стоять не может, так учили его родители. Юсупов был для него учителем, наставником, лучшим другом. Он знал, что брат не одобрит связь с простой девушкой, но как приручить свое сердце? Оно само сделало выбор.
– Я бы попросил тебя перестать кататься на окраины к девушкам. Точнее к девушке, – Феликс присел на стол, слегка отдернув штанины. – Артур, ты меня расстраиваешь.
– Я сам могу принять решение, я взрослый мальчик, – в кабинете стало душно и очень неуютно. Кажется, такого напряженного разговора у них еще не было, но уже хватит играть в кошки-мышки. Пришла пора признать свою позицию.
– Нет, не можешь. Ты очень наивен. Тебе кажется, что она увлечена тобой, но на деле ей нравится твой банковский счет и то, что сулит ей брак с тобой.
– Послушай, твоя мама…
– Не смей! – Феликс обронил спокойную маску, его глаза до самых краев наполнились гневом, он пригрозил брату пальцем, что означало хождение на грани. – Не смей!
Они ехали домой на обед в полной тишине. Тема, которую затронул Артур, была за гранью, поэтому он чувствовал себя виноватым.
– Феликс, прости. Я не должен был…
– Больше никогда так не делай, – Юсупов вел себя сдержанно. Так было всегда, когда его ранили по-настоящему глубоко. Теперь так поступил его брат, и ради чего? Ради какой-то девки, приносящей кофе. – Мы семья. Все, что я делаю, делаю для твоего блага. Ты не понимаешь этого, потому что живешь в воображаемом мире научных свершений. Ты понятия не имеешь, какими бывают люди и что они готовы сделать, чтобы жить, как мы.
Артур хотел возражать, спорить, отвоевывать свое право на принятие самых важных решений в жизни. В конце концов, это его жизнь. Но он уже задел самую болезненную тему сегодня, не стоило продолжать спор сейчас. Они пообедают, он вернется на работу и загладит грубое обращение брата. Он все исправит.
За большим столом мягкой овальной формы Анна Феликсовна ждала своих родных на ужин в футболке «Judas Priest». Она всегда приходила первой, потому что все еще считала правильным принимать гостей. Ее зять, Карл фон Нирод, появился в классическом шерстяном костюме с собранными в хвост волосами. Он неодобрительно покосился на название группы на футболке, но ничего не сказал. Анна Феликсовна любила этого викинга, хоть и редко это показывала. Он был настоящим и обожал ее дочь. Что еще надо матери?
– Вы прекрасно выглядите, княгиня, – Карл слегка наклонился. Они оба знали, что он считает неприличным такой вид за столом, но всегда сдерживается, позволяя теще быть собой.
– Спасибо, дорогой. Садись, не стой как истукан, – она показала ему на стул рядом и мягко улыбнулась. – Как дела? Как Саша?
– Более чем прекрасно, княгиня, – он почувствовал укол ревности. Уже несколько часов жена была недоступна и никаких сведений о ней не было. Мысли об измене и отсутствии чувств сменились паранойей, что произошло что-то ужасное, иначе она бы никогда не исчезла так надолго. Но все, что происходит в доме, должно оставаться в доме, поэтому он ни с кем не делился своими подозрениями. Никогда. – Я приехал сюда на переговоры, всего на несколько дней. Если позволите, я бы остался в вашем доме.
– Твой русский ужасен, но я не виню тебя, – женщина кивнула в сторону бутылки. Ей страшно хотелось выпить с утра, но приличные женщины не пьют раньше 12 часов дня. Только один бокал, не больше. – Я знаю, что тебя притащил Феликс, потому что ему нужна тяжелая артиллерия с Артуром.
– Простите, княгиня, я не понимаю, – такое изобилие странных русских слов плюс нежелание понимать в чем его уличают. – Вы согласны?
– Будь здесь столько, сколько захочешь. Я тебе всегда рада, дорогой. А вот и дети!
Феликс и Артур принесли в комнату напряжение, от которого бы лопнули все лампочки. Анна Феликсовна сохраняла спокойствие. Карл встал, чтобы обнять сына и племянника. Они оба умещались на его широченной груди и были существенно ниже. Фон Нирод часто проводил с ними время, может, поэтому был так привязан к обоим.
Им потребовалось время, чтобы снова сесть за стол. В комнату вошла Светлана и Анна Феликсовна поняла, что все готово.
– Обед можно подавать, вот и последний гость, – в душе она смеялась над бледностью зятя и плохо скрываемым беспокойством. Зная, что внук привезет Карла, она пригласила единственное оружие, против которого у него не было сил бороться.
В дверях появилась Александра фон Нирод, женщина чуть больше сорока лет, сохранившаяся с особой грацией богатой наследницы. На ней был изумрудный костюм известной марки, юбка и жакет. Черная копна волос уложена в сдержанную прическу, но выпадающие пряди выдавали ее буйный характер. В отличие от мужчин своего рода, она отличалась тонкими и аристократичными чертами лица, традиционными для высших слоев общества. Грубый человек заметил бы, что в этой женщине есть порода.
Карл фон Нирод вскочил со стула и бросился к жене, чувствуя, как огромный камень недоверия свалился с его измученной догадками души. Рядом с ним ее фигура казалась совсем крошечной, почти незаметной. Анна Феликсовна заметила, как зять нежно целует руку ее дочери и шепчет что-то на непонятном шведском, от чего Артур непроизвольно скривился. Дети часто забывают, что родители тоже люди.
Александра что-то шепнула мужу и тот побледнел. Кажется, кого-то ожидает знатный нагоняй. Женщина поцеловала сына и племянника, и села на стул возле них. Она не отрывала взгляда от Карла, который теперь был совсем потерянным. Он надеялся, что сможет взять жену за руку под столом, чтобы никто не заметил, ощутить ее прикосновение и все эти недопонимания уйдут сами собой. Чувство вины слилось со злобой на свою податливость. Да, он должен был приехать ради сына, но можно было поставить в известность супругу. А еще все эти грешные мысли, которые он пустил в свою голову, разрешил им прорасти, окрепнуть. Нет, Александра не достойна его сомнений. Как стыдно было думать о том, о чем он думал.
Обед прошел за непринужденными разговорами и последними новостями. Артур то и дело ерзал на стуле, надеясь, улизнуть как можно скорее. Сообщив всем, что выставка Фриды Кало давно заняла его мечты, он сбежал раньше десерта под пристальным взглядом Феликса.
Тот в свою очередь решил выждать время до разговора с дядей. Напряжение в семье фон Нирод, вызванное спонтанным отъездом, должно утихнуть, разговор будет завтра.
Джен прислала очередную фотосессию на Майорке, так как Юсупов отрекался от социальных сетей. Ему не нравились ее стационарные позы в роскошных нарядах. Он еще раз высказал ей свою позицию и призвал к скромности, но девушка лишь отмахнулась. Феликс поставил галочку, он сказал свое, теперь можно забыть об этом расхождении в их паре. Кажется, он не видел ее куда дольше, чем следовало.
Календарь показывал 18 января, шотландский виски качался в прозрачном стакане, и князь думал, что стал многовато пить. Назойливые фотоотчеты Джен стали слегка раздражать. Она могла бы и приехать, раз так скучает. Почему он все еще в России? Ради Артура, нужно заставить его посмотреть в лицо истине, уберечь от девицы, а потом он вернется в Лондон и начнет подготовку к свадьбе с Джен. Им пора заняться этим плотно. Мысль об этом вызывала странные чувства, Феликс списал это на холостяцкие замашки и допил стакан.
Карл фон Нирод пытался подступиться к жене со всех сторон, но она не оставалась в одиночестве для разговора. Набравшись смелости, граф передал ей в руку записку, как делал всегда, если вопрос был срочный. Он ждал ее в своей скромной спальне и ходил от окна к двери и обратно. Стука ее каблучков слышно не было, Карл чувствовал, как сердце выпрыгивает из груди.
Александра появилась бесшумно, увидев вздрогнувшего мужа. Она была зла на него и обижена, но не могла смотреть на то, как он мучается и бледнеет при ее виде.
– Ты хотел поговорить? – ее русский был куда лучше. Она почти никогда не говорила с ним на родном языке, но сейчас хотела доставить дискомфорт.
– Да, присядь, sj?l[4 - Душа (пер. со шведского)], – Карл попытался протянуть руку, но Александра демонстративно прошла мимо и села на мягкую постель. Ей хотелось броситься на шею мужу, расцеловать его, но проучить его было важнее.
– Я слушаю тебя, Карл, – поджатые губы и безразличные карие глаза ранили бы любого сумасшедшего возлюбленного.