– Кофе как кофе, – пожала плечами я, допивая последние капли. – Она хотела дать ему подзаработать. А он, я вижу, в этом совсем не нуждается.
– Еще как нуждается. Но обстоятельства… А подводить подружку ему не хотелось. Вот он и попросил меня. Странно только, что он не предупредил ее.
– Может, он и звонил, пока Сонька ездила за мной. Впрочем, теперь это не так важно. – Я встала. Клоун тоже поднялся.
– Хотите успеть на званый ужин? – с одновременными чувством облегчения и какой-то неизбывной тоски спросила я и отправилась за деньгами к буфету.
– Нет. Просто вы вскочили…
– Я поднялась, чтобы принести еды. Софья оставила забитый холодильник. Для нас с вами. В нем просвета для… мандаринчика крохотного или йогурта нет. Юбилей как-никак намечался. А тут эта поездка… Надо съедать… Думала, вы мне поможете. Но у посла…
– Брунея…
– У посла Брунея, конечно, – я понимаю – будут более изысканные блюда. Или суперэкзотика. Тараканы с грибами на вертеле или… прямая кишка крокодила, фаршированная маринованными малярийными комарами…
– А у вас что на горячее?
– Так вы остаетесь?
– Думаю. Если выбирать между послом и вами, то посол малость посимпатичнее будет. А если сравнивать блюда… – Он зарыл улыбку в бороду точно так же, как это делал мой бедный Бородавчик. – От малярийных комаров у меня обычно изжога, да и прямая кишка крокодила не идет ни в какое сравнение с… что там у вас?
– Аппендикс варана, нашпигованный языками… клоунов.
– О, какие изыски.
– Ну, а если серьезно, – я чувствовала, что настроение мое неудержимо ползет вверх, и едва это скрывала. – У меня… у Софьи то есть – все куда проще. Колбасы, сыры, селедка под шубой, оливье, салат по-гречески, утка жареная…
Глаза его полезли на лоб.
– Нет, правда! Есть еще блины с икрой и осетриной.
– К черту посла со всей его свитой… Несите блины с икрой!
– Раскатал губу! – я хмыкнула. – Указание было: после представления – накормить. После представления, понятно?
– Так, где у меня адреса посольств? – Он начал нарочито долго рыться в карманах, которых было на его костюме множество, – но доставал оттуда то какие-то буквы разноцветные, то блестящие шарики. А из одного кармана был извлечен даже… живой хомячок.
Я захлопала в ладоши.
– Браво! Хотя… для профессионала вы несколько неуклюжи.
– Возможно. До сегодняшнего дня я никогда не пробовал этим заниматься.
– Как? Я считала, что Андрей – ваш коллега. Может, и посол Брунея – не шутка? Вы что – дипломат?
– Во всяком случае – не клоун.
– Зачем же вы согласились? Ведь дети тонко чувствуют фальшь. Особенно Васька с Венькой. Они бы вас в первую же секунду разоблачили.
– Как будто у меня была цель кого-то обмануть! Андрей сказал: придешь, вручишь подарки, раскрутишь мамашу на всякие трюки, стишки и песенки, – и отчаливай.
– Не хило за такую халтуру полтыщи получить!
– Четыреста. Мне эта цифра была названа.
– Софья еще сто набавила. Говорит – за моральный ущерб от невольного обмана. Но – не за просто так. За работу. – Я почувствовала, что мой голос отдает металлическим холодом, на что он молниеносно среагировал.
– Вот и оставьте их себе. Развлеките себя самостоятельно, а я поспешу в посольство.
– Так там же не подадут салат по-гречески?!
– А я как раз салат по-гречески терпеть не могу!
Что? Какой-то самозванец и халявщик будет тут капризничать?
– Ну и валите отсюда! – Я разозлилась не на шутку. – Жрите своих ящериц, запивайте их верблюжьей мочой… Вон отсюда!
Не знаю, что на меня нашло. Может, родинка над верхней бровью – точно такая же, как у Бородавчика. И тоже – слева… Я схватила его за шиворот, изрядно приподнявшись на цыпочках, и потащила к двери. А когда вытолкнула, швырнула вслед деньги и красный мешок, с которым он явился. Захлопнула дверь, сползла на корточки – и заревела.
В дверь позвонили.
– Пошел вон! – заорала я. После паузы вновь раздался звонок, уже более настойчивый.
– Ну что вы все от меня хотите? – я распахнула дверь. – Чего вам еще?
– Подарки… – Он был так растерян, что мне стало жалко его.
– Какие еще подарки? Сто пятьдесят евро вам мало?
– Вот – детям. – Он протянул мне мешок. И деньги.
– Подарки давайте. А деньги оставьте себе. И убирайтесь отсюда. А я тут… – Я глотнула воздуха, чтобы не зарыдать, но, видно, было уже поздно. Слезы хлынули из глаз, рыдания вырвались из груди – и это были, наконец, те самые, целительные, настоящие бабьи слезы, которые облегчают душу окончательно.
– Теперь поняли, почему на мне клоунский грим? – зло крикнула я. – А у вас маска – для прикрытия лицемерного равнодушия и жесто…
Он не дал мне договорить, обнял железным обручем и прижал к себе.
– Плачьте. Я вижу, с вами что-то серьезное случилось, а я тут… Глупо вышло… Простите.
***
Прошла целая вечность, а я все еще рыдала – и скоро красное на его костюме стало бордовым, голубое – синим, а оранжевое – коричневым.
– Ну вот, загадили мне костюм. К послу меня теперь точно не пустят… – Улыбаясь, он гладил меня по волосам. Затем осторожно снял с меня шапочку и парик.
– И вы меня простите. У меня сегодня… Бородавчик… пес мой любимый умер. – Я всхлипнула, но тут он больно сжал мне плечо, и это помогло мне взять себя в руки. Все как-то… в один день… И Софья уехала. И вы какой-то… не настоящий. И родинка над бровью… – точно там же, где была у Бородавчика. И даже движения у вас такие же быстрые и резкие, как у него, когда его блоха кусала.
Клоун засмеялся.