Она полетела, она все-таки полетела…

Начинает не сначала, а кончает, как попало.

С потолка он строит дом. Воду носит решетом.

Дверь берет с собою в лес, чтобы вор к нему не влез…

Чьи это стихи? Не знаю. Больше я их нигде не встречала. А жаль. Поучительные стихи.

Когда я болела, то часто «лунатничала». Я не знаю, как это происходило. Но меня несколько раз ловили по ночам. Я шла, вытянув вперёд руки, широко раскрыв пустые расфокусированные глаза. Наверное, я в это время была в другом месте. Я часто болела ещё и оттого, что у меня было слабое горло. Стоило мне промочить ноги или посидеть лишний часик-другой в снегу, как я начинала кашлять. Но это было так здорово – рыть в снегу норы и пещеры, и строить настоящие снежные города, и прыгать с крыши нашего сарая в сугроб.

Однажды, Олька пришла к нам в новой кроличьей шубке. Мы в это время как раз прыгали с крыши в снег. Олька сказала, что мать ей запретила валяться в снегу. Потом она подумала и добавила, что если она прыгнет с нами всего один только разок и отряхнется, то её мать ничего и не узнает. Но она немного не рассчитала. Мы-то прыгали с разбегу. А Олька прыгнула прямо, где стояла. И повисла на заборе. Она висела и кричала. Мы испугались, что она задохнется, и начали её стаскивать. Ну, в общем, шубка была испорчена настолько, что Ольку к нам гулять до самого лета больше не отпускали. Да, как говорит сейчас мой взрослый сын: «Одежда должна быть удобной и прочной». (Представьте, что он на вручение диплома явился в шортах.)

Моя детская одежда отвечала этим требованиям. Штаны с начесом я выправляла на валенки. Так и снимала их кучей. Всё было обмерзшим. Приходилось мою гуляльную одежду выколачивать на крыльце, отщипывать от начёса комочки снега и льда. А потом, всё это развешивать по отопительным батареям. Только однажды я попала впросак. Положила на горячую батарею мокрую кроличью шапку с ушами. За ночь она так усохла и состарилась, что я её больше не смогла её одеть.

Зимой было здорово падать в снег – чисто и не больно. Летом совсем не то. Бежишь, бывало, этак скорости на четвёртой, и вдруг чувствуешь, что отрываешься от земли… Доли секунд полета, а сколько всего передумаешь за это время. И… приземление… Очень даже плотный контакт с землёй. У меня до сих пор колени чёрные от этих контактов. Это шлак врос, под кожу ушёл. У нас дорогу раньше всегда шлаком посыпали.

Да, зимой падать лучше, чем летом или весной. Весной – совсем плохо.

Купила мне мать как-то пальто драповое. Красивое такое – красное в чёрную крапинку.

Снег сошёл. Солнце припекало. Я вышла погулять в своём новом пальто. Хотела привыкнуть к нему, освоиться. Ну, вы знаете, бывает так с новой одеждой. Сначала неуютно себя в ней чувствуешь, пока не привыкнешь. Вот поэтому я и решила обновить пальто и уж назавтра в нём смело идти в школу. Отец распиливал отходы, привезенные с пилорамы для растопки котла, и уносил их на двор. Я сначала степенно ходила возле него в своём новом пальто. А потом осмелела и начала бегать. Отец очень спокойным тоном несколько раз предупредил меня:

– Смотри, Ленк, упадёшь.

Но я продолжала бегать:

– Не упаду, не упаду, не упа…

И, не договорив «…ду», растянулась в середине ручья, в самой грязи.

Когда я встала, то вид мой был жалок. Новое пальто было обновлено на все 100 %. С него стекала грязь вперемешку с опилками. Отец таким же спокойным голосом констатировал:

– Я же тебе говорил, что упадёшь.

Глава 16 Кому не пропасть

Я подозревала, что наш дом населён призраками. Но мне никто не хотел верить. А я часто слышала шаги, скрип половиц, чьё-то тяжёлое дыхание. И на чердаке иногда творилось такое! «Их» видел только наш дядька – мамин брат. Вообще-то его звали дядя Витя, но мама называла его «Кому не пропасть». Она так и говорила:

– Вот «Кому не попасть» идёт.

Мы с Натальей любили «Кому не попасть», потому что он всегда приносил что-нибудь вкусненькое. Он работал маляром-штукатуром и иногда задерживался на работе – на шабашках. А нашабашившись как следует, уже не мог добраться до дома. Он приходил к нам ночевать. Спал на кухне, на фуфайке. Никогда не ложился на диван. И я думаю это потому, что «они» диван под ним качали, и «Кому не пропасть» падал с дивана. Я это знаю наверняка. Однажды, он бегал по дому и ловил «их» всю ночь то в шкафу, то под кроватью. А потом кричал нашей матери:

– Лиза, Лиза, они уже пол поднимают! Иди скорей сюда!

Бедный «Кому не пропасть», он так и умер от вина, заснул в ванной и сварился. Мне жаль его, он был не плохой человек. Мать даже женить его хотела. Пригласила к нам невесту. Устроили танцы, а она (невеста), как корова, плюхнулась на диван и все пластинки у нас передавила. Очень жаль было, особенно танец маленьких лебедей. У нас ещё тогда старый проигрыватель был переносной. «Кому не пропасть» тогда так и не женился. Он все шабашил и шабашил, и «этих» гонял, которые пол поднимают, не до женитьбы ему всё было.

У нашей матери было ещё два брата и сестра Люся. У Люси была дочь. В пять лет она съела её сердечные таблетки и умерла. Звали её Таня. Смерть детей всегда непростительна для взрослых. Однажды, я тоже чуть было не последовала за нею. Мне, в очередной раз, «подсудобила» любимая сестричка. Она купила витамины и отдала мне целую банку. Я спросила:

– А по сколько штук их можно есть?

Она ответила:

– А хоть все сразу!

Я и съела все сразу. Потом мне желудок промывали, но два дня продолжалась рвота.

Если я выжила, наперекор всему, что бы ты со мной не происходило, – это заслуга одного Господа Бога! И ещё бабки Марьи, которая водила меня в храм и причащала. (Много же хлопот я доставляла своему Ангелу-Хранителю.)

Но, вернемся к призракам, которые населяли наш дом. После смерти бабки Фелицаты и деда Миши в их половине стал жить с семьёй брат отца – Ананий. У него родились два сына – Миша и Женя. С их появлением, у меня стало насчитываться 14 двоюродных братьев и сестёр (включая троих по линии матери). Потом к ним приехала жить тёща. Я слышала через стенку, что с зятем у неё были натянутые отношения. Так вот, наша мать поговаривала, что эта тёща приколдовывает, и не велела маленькому Серёже ходить на ту половину. Я и сама видела однажды, как бабка ходит по нашему огороду, что-то шепчет и разбрасывает странные белые корешки. Так вот, Серёжа не послушался совета. И, однажды ночью, мы проснулись от нечеловеческого вопля. Кричал Серёжа. Я включила свет, бросилась к нему. Но он отскочил от меня, как ошпаренный. Отец еле удерживал Серёжу в постели. А он показывал на меня и всё кричал:

– Чёрт! Чёрт!

Успокоился он лишь после того, как его обрызгали святой водой перед иконой Николая Угодника. Это был самый почитаемый святой в семье отца. На следующий день Сергей, разумеется, ничего не помнил. И я быстро забыла об этом происшествии. Возможно, что эту бабку и оговорили зазря, но даже собственные внуки её не очень любили. Забежала я к ним за какой-то мелочью, вроде спичек. Смотрю, у открытой западни лежат Мишка с Женькой, свесив головы вниз. В руках у каждого по валенку. Бабка из подвала кричит:

– Внучки, ангелочки, выпустите меня!

А они её валенками по голове – бум, бум…

Я мальчишек отругала. Бабку из подвала вытащила. Уж долго ли они её там держали – не знаю. Сорванцы они были. Ну и драл же их за это отец.

Мистика была неотъемлемой частью нашего детства. Теперь-то я понимаю, что мы играли с огнём. Но тогда мы и гадали, и духов вызывали, и опыты химические ставили. Хорошо ещё, что дом не сожгли. Но интересней всего были «пугалки» и «страшилки». Мы выбирали для этого самых вредных старух и ставили им «стуканчика» на окно. Страшилки обычно рассказывали по вечерам, когда родителей не было дома. Меня из-за этого даже мальчишки ловили и заставляли рассказывать им страшные истории. Но «соловей в клетке не поёт». И я молчала, как Зоя Космодемьянская.

Когда отец пристроил к дому террасу, то сколотил там стеллажи для книг и журналов. Туда же вынесли старый диван и стол. Получилась замечательная летняя комната. Я здесь часто уединялась по вечерам и читала, читала… В этой же комнате обычно сушились травы.

Раз в год весной отец ездил на свою родину в Сокольское собирать на болотах цветущий багульник. Отец был астматиком. Он привозил этого багульника огромный мешок и раскладывал его на полу в террасе для просушки. Так уж тогда совпало, что я приехала в это же время из похода. Мы ездили с одноклассниками на реку Решемку приток Волги). Жили два дня на полуострове в палатках, кормили комаров и почти не спали. Так вот, измученная и засыпающая на ходу, я плюхнулась на диван и отплыла в мир грёз. Первым спохватился отец, что я сплю вторые сутки. Будили меня уже с нашатырём. Голова у меня потом долго болела.

Да, про багульник в народе много недоброго ходит. Слышала я историю о том, как один охотник с болота свою «очумевшую» собаку на руках выносил. А ещё, что на багульнике настаивали в лихих местах самогон и опаивали им заезжих купцов.

К травам в нашем доме было отношение особенное. Таблеток не держали. Лечились только травами. Но у меня к ним уже и некая антипатия, возможно от пресыщения. Так бывает, если в детстве чего-нибудь переешь.

Да, я понимаю, что зверобой помогает от 99-ти болезней. Мята с малиной – от простуды; копытень – от пьянства; луковица, вымоченная в уксусе, – от сухих мозолей; мать-мачеха – от кашля; пустырник – от излишней возбудимости. Но когда на больной зуб нужно класть засохший, как кость, корень калгана и жевать (как написано в книге), – это уже выше моего понимания. Но, как бы я сейчас не ворчала, а таблеток у нас в доме не было. Как говорил мой отец: «Меньше знаешь, крепче спишь».

Глава 17 Родословная матери

Мои отношения с матерью развивались динамично. У неё с отцом были полярные взгляды на жизнь. Методы воспитания матери были более авторитарны. Но я просто принимала её такой, какой она была.

Я иногда ощущала себя в своей семье чужой девочкой. А мать не выдерживала моего не детского взгляда:

– Не тебе меня жизни учить! Доживи сперва до моих лет.

Вообще-то она была вроде бы добрая и не жадная. Но, как-то показушно. Она умела устроить из всего шоу. Мне даже бывало иногда стыдно за неё. Но она была очень смелая и умная женщина. Никогда не боялась, а что скажут другие. Она, не задумываясь, бросалась разнимать дерущихся, если видела, что один слабее. Могла снять с цепи любую собаку. Однажды хозяева такой собаки пришли к нам домой с просьбой, чтобы мать посадила их пса назад. В сильный мороз она спасла замерзающего и притащила его к нам в дом. В доме всегда было много народу. Всех кормили, поили и даже оставляли на ночь. Мне не стоило труда приводить домой всех своих друзей. Я могла запросто привести в гости целый класс.

Но если я делала попытку к сближению, мать тут же отталкивала меня, и одной фразой надолго отучала меня от «телячьих нежностей». А мне так не хватало материнской ласки или просто доброго слова.

Обычно, моя мать не терпела возражений и, если уж она что-то делала, то это было самым верным в данной ситуации. Она часто рассказывала о том, что в молодости лучше всех танцевала цыганочку, брала за неё все призы, что написала выпускное сочинение в 11-м классе в стихах. Её тогда долго выпытывали, где она его «содрала». Ещё мать рассказывала, что в войну её семья не смогла запасти достаточно сена для коровы. А детей младше её было в семье четверо. И тогда она, ещё девчонка, пошла к солдатам и выменяла у них сено на козу. Она говорила, что её мать (бабка Марья) тогда плакала и «кланялась ей в ножки». Но гордыня вела мою мать к пропасти.

Родилась моя мать в д. Вахраково Заволжского района, недалеко от дачи Островского в усадьбе её деда Ивана Григорьевича Ягодкина. Мне говорили, что это где-то не доезжая Берёзовской горы. Сама я там не была.

Дед был огненно рыжий. Деда сослали в Сибирь после раскулачивания. Оттуда он бежал и долго скрывался (жил за печкой). Лиза (наша мать) была его любимой внучкой. Он помогал ей с учебой. Поэтому она, единственная в своей семье, получила хорошее образование.