Двое в пути. Записки Белого Лиса

– Наверное, пастуха? – предположил я и скривился, угадав дальнейших ход рассуждений.

– Точно,– довольная ухмылка на губах учителя подтвердила, что мы снова мыслили синхронно,– а ещё пастушьих собак, которые сбивают овец в стадо, чтобы те не разбежались. Пастухи считают овец своей собственностью, они их охраняют, стригут, доят, а под конец пускают под нож. Им овец не жалко, потому что по отношению к стаду, пастухи являются внешней силой, явно превосходящей каждую отдельно взятую овцу. Именно поэтому пастухи могут навязывать овцам свои правила. Но Демиург не пастух, он – вся экосистема целиком.

– И пастухи являются частью этой экосистемы, наравне с овцами,– закончил я логическую цепочку.

– В том-то и дело,– подтвердил мою догадку учитель. – Пока не нарушены законы мироздания, Демиургу нет резона вмешиваться.

– Но ведь они нарушены, не так ли,– я выжидающе уставился на Макара,– пастухи всех нас превращают в овец, даже тех, кто пытается сопротивляться.

– Лис, дружище,– учитель осуждающе покачал головой,– неужели тебе невдомёк, что рабом нельзя сделать, им можно только стать. Пока ты сам не признаешь себя рабом, даже кандалы не помогут. Они сделают тебя всего лишь пленником, свободу которого ограничивают насильственными методами.

– А это наказуемо,– я удовлетворённо кивнул, соглашаясь с доводами Макара. – В таком случае у Демиурга будут развязаны руки.

– Ему даже не придётся вмешиваться,– заверил меня учитель,– всё сделает карма вполне себе автоматически. Но подобная перспектива пастухов не вдохновляет, как ты понимаешь. Поэтому они действуют тоньше, заставляют нас самих принять извращённое положение вещей, при котором одни люди получают право распоряжаться жизнью других людей, причём с полного согласия последних. Ну а если ты – овца, то наличие пастуха уже вполне обосновано, не так ли? Теперь тебе понятно, кто рисует нашу картину мира?

– Откуда же у этих пастухов такое могущество, что они способны отформатировать сознание всех людей? – удивился я.

– Так им этого и не нужно делать,– Макар печально улыбнулся,– достаточно сформировать определённую картинку в наших умах. А всё остальное мы сделаем сами.

– А в чём разница? – я недоумённо посмотрел на своего мудрого гуру. – Ум или сознание – это просто вопрос терминологии.

– Сознание – это наша природа,– пояснил он,– вмешаться в неё не под силу никому. А ум – это индивидуальный инструмент, который проявленная форма сознания создаёт, чтобы познавать себя, то есть эту самую форму. На ментальном уровне мы осознаём только то, что ум способен интерпретировать, и в эти интерпретации как раз не так уж сложно вмешаться.

– А зачем уму что-то там интерпретировать? – последовал следующий вопрос.

– Язык, на котором говорит сознание, отличается от языка ума,– учитель удовлетворённо кивнул, поощряя моё любопытство. – Уму доступны визуальные образы, звуки, ощущения, чувства, мысли, слова наконец. А язык сознания – это вибрации.

– Давно хотел разобраться с этими вибрациями,– я недовольно поморщился. – Эзотерики постоянно используют этот термин: тонкие вибрации, грубые вибрации, повышение уровня вибраций и так далее. Это что, просто синоним слова «энергии»?

– Энергии – это тоже вибрации,– загадочно произнёс мой гуру,– только более тонкие, чем, скажем, эта кружка,– он взял со стола свою кружку и покрутил перед моим носом. – Ты ведь уже знаешь, что сознание постоянно проявляется в различных формах. Эти проявленные формы обратно растворяются в сознании. Цикл проявление-растворение – это и есть единичный элемент вибрации. Сознание никогда не находится в покое, оно постоянно проявляется, а значит, вибрирует. Частота этих вибраций как раз и определяет то, как наш ум проинтерпретирует ту или иную проявленную форму.

– Ага,– обрадовался я,– получается, что высокочастотные вибрации – это всякие там энергии, а низкочастотные – это материальные предметы, типа чашки.

– В целом, верно,– согласился Макар,– но с некоторой оговоркой. В мироздании не существует ни одного целого проявленного явления, все явления и объекты составные. Поэтому мы не можем говорить о какой-то одной частоте вибраций, присущей, скажем, кружке, скорее, тут речь идёт о спектре. В теории наш ум должен самостоятельно интерпретировать каждый такой спектр, но на самом деле мы пользуемся штампами, навязанными нам извне.

– Значит, когда младенец только рождается, он ещё способен сформировать иную картину мира,– самоуверенно заявил я,– а родители навязывают ему шаблоны социума.

– И опять ты прав только частично,– Макар одобрительно похлопал меня по плечу. – Все эти шаблоны ум начинает считывать ещё в посмертии. Так что никуда нам не деться от социума.

– Весёленькая картинка,– я невольно передёрнул плечами,– получается, у нас нет никаких шансов послать этих пастухов лесом. Обложили нас со всех сторон, даже помереть спокойно не дают.

– Да, их власть принимает в последнее время угрожающие масштабы,– согласился учитель. – Похоже, болезнь побеждает сопротивление организма Демиурга. Свободных людей, способных мыслить самостоятельно, остаётся всё меньше.

– И что же будет? – уныло спросил я. – Мир превратится в скотный двор?

– Скорее всего, Демиург такого сценария не допустит,– несмотря на оптимистичное содержание этого заявления, голос Макара прозвучал мрачно, как будто он зачитывал приговор. – Увы, не каждую болезнь можно победить безобидными травками, иногда требуется хирургическое вмешательство.

– Это ты так образно говоришь про апокалипсис? – мне сразу сделалось как-то зябко.

– Тотальная зачистка – это мера вынужденная,– вздохнул Макар,– и Демиург на неё пойдёт только в том случае, если альтернатива будет ещё хуже.

– Что может быть хуже? – удивился я, но тут же догадался. – Если в мире практически не останется свободных людей?

– Да, тут уж придётся отправить всех на перевоплощение вместе с пастухами,– подтвердил мою догадку учитель. – Одна беда, это будет просто вопиющее нарушение закона свободы воли со стороны Демиурга, и ему придётся за это насилие расплатиться своей жизнью, не меньше, а то и полным развоплощением.

– А что тогда случится с миром? – едва слышно пробормотал я, уже предчувствуя, что услышу в ответ.

– Наш мир погибнет, ты правильно догадался,– кивнул Макар,– а вместе с миром будут уничтожены и все проекции высших я, проявленные в этом мире, то есть все мы. Сами высшие я должны уцелеть, они ведь пребывают в сознании Создателя, а не Демиурга. Так что подобная мера в некотором смысле оправдана, правда, нам от этого не легче.

– И что же нам остаётся,– уныло спросил я,– сидеть и ждать, пока терпение Демиурга переполнится? Или идти откручивать бошки пастухам, которых ещё отыскать нужно?

– Драться с ветряными мельницами – занятие хоть и благородное, но бессмысленное,– учитель невесело усмехнулся. – Пастухи отлично понимают, что настоящая власть может быть только тайной. Даже овцы становятся опасными, когда их много, и они сражаются за жизнь. Поэтому эти махинаторы всегда имеют наготове какого-нибудь «врага человечества», которого с готовностью бросят на растерзание толпе. В последнее время они совсем уже потеряли чувство меры и объявили таким врагом самого Демиурга. Лично для меня это тревожный звоночек. Значит, время апокалипсиса уже не за горами.

– Полная безнадёга, однако,– попытался пошутить я, но вышло совсем невесело.

– Отчего же,– Макар ободряюще хлопнул меня по плечу,– а мы-то на что? Этот мир сотворяет вовсе не Демиург, он создаётся нашими мыслями. Нужно просто думать правильно, и мир сам изменится. А ещё лучше научиться осознанно его менять, используя известные тебе техники. Так будет гораздо эффективней.

– Что смогут сделать несколько одиночек против всей людской массы? – скептически скривился я.

– Наш Создатель – тоже одиночка,– улыбнулся учитель. – Не стоит недооценивать осознанность и силу ума. Впрочем, объединяться для защиты нашего мира тоже может оказаться полезным. Проблема в том, что мы все разные, но мир-то у нас один на всех.

25 октября

Вчера я стал свидетелем, вернее, даже участником удивительного феномена. Во время медитации по осознанному пребыванию в своей природе на меня снизошло озарение. Не смейтесь, это самое близкое определение того, что произошло. Представьте себе, что вы долго и мучительно собираете паззл, а тот, паскуда, никак не собирается, не складывается осмысленная картинка, и всё тут. То ли сообразительности не хватает, то ли усидчивости, а может быть, звёзды не сошлись. И тогда вы в порыве отчаяния сгребаете в кучу все разрозненные кусочки и подбрасываете их вверх. А они, вместо того, чтобы разлететься во все стороны, вдруг сами собой соединяются, и на стол во всей красе приземляется уже собранный паззл.

Скажете, что так не бывает? Соглашусь, в мире ума, подчинённом логике и причинно-следственной связи, этого не может быть, а вот в мире всеосновы, оказывается, может. Это я к тому, что мой паззл сложился, и я наконец понял то, над чем ломал голову долгие дни и бессонные ночи, а именно, почему я избегаю близости с Никой, хотя она мне очень нравится. Нет, «нравится» – это не то слово, да я жизнь готов за неё отдать. Вот брякнул не подумав, так, для красного словца, а потом понял, что ни на грамм не преувеличил. Два человека, с которыми меня свела судьба на острове Спас, неожиданно и стремительно стали для меня самыми близкими и родными. Жизнь каждого из них теперь сделалась для меня дороже моей собственной жизни. И это тоже ни фига не метафора.

Казалось бы, это и есть счастье, ведь Нике я тоже небезразличен. Не знаю, на что она способна ради меня и знать не хочу, но эгоизма в её отношении нет совершенно. Это точно. И всё же что-то упорно не позволяет мне отдаться чувствам. Мой примитивный ум долго бился над этой задачкой как подорванный, придумывал всяческие изуверские версии про фиалковый криптонит, но так и не расколол этот крепкий орешек. А вот в моём сознании ответ, оказывается, уже имелся, нужно было только до него добраться. Причина моей отчуждённости заключается в том, что я боюсь принести вред Нике, стать причиной её смерти, не больше и не меньше. Пока не могу понять, с какого перепугу я вдруг превращусь в смертельную опасность для девушки, которую люблю. Наверное, нужно ещё помедитировать. Но останавливает меня именно этот подсознательный страх.

Представляете, каким волшебным методом познания мы все, оказывается, обладаем? В нашем сознании уже содержатся все ответы, только они, как крохотные семена, невидимы глазу. Ведь на сознательный уровень выводятся лишь интерпретации ума, а не исходные вибрации, с которыми мы имеем дело, пребывая в своей природе. Но если семя упадёт в благодатную почву осознанности, то оно прорастёт и превратится в росток знания. Это знание, разумеется, не есть истина в последней инстанции, оно представляет собой всего лишь некий ментальный концепт, то есть своего рода модель, отражающую реальность лишь частично и, возможно, с искажениями. Зато росток, в отличие от семени, мы можем разглядеть и даже использовать.

Только язык ума позволяет нам как-то манипулировать с объектом познания, например, описать его, составить своё мнение о его форме и свойствах, как-то включить в свою жизнедеятельность. Но без семени росток не прорастёт, как и без плодородной почвы, то бишь, осознанности. То есть что-то всё равно постоянно прорастает, ведь наше сознание постоянно проявляется, вне зависимости от наших пожеланий. Однако, чтобы получить ответ на конкретный вопрос, необходимо вполне осознанно бросить конкретное семя в землю.

Понимание механизма взаимодействия ума и сознания вызвало в моей душе целую бурю эмоций, даже непосредственный ответ на мой сакраментальный вопрос о Нике отодвинулся на второй план. Я будто бы погрузился в состояние восторженной эйфории и, естественно, поскакал к учителю поделиться своим открытием. Тот с улыбкой выслушал мои излияния, но не стал углубляться в детали. Вместо этого, просто одобрительно кивнул.

– Значит, наконец почувствовал вкус,– бросил он загадочную фразу,– я рад за тебя, Лис.

– Какой вкус? – я озадаченно воззрился на Макара.

– Когда отыскиваешь жемчужину на дне океана,– учитель мечтательно закатил глаза,– круче секса, правда?

Только тут я понял, что это он прокомментировал мою фонтанирующую радость открытия, и должен был признать, что это сущая правда. Не помню, чтобы я когда-нибудь испытывал нечто подобное. А ведь я раньше недоумевал, как могут люди, в том числе молодые, посвящать всю свою жизнь и даже не одну исключительно поиску истины. Путь учителя и его друга казался мне довольно экзотическим, если не сказать, полной шизой. Только распробовав тот кайф, что приносит даже малюсенький шажок по этому пути, я понял, в чём тут смысл. Да, мы все стремимся к счастью, но удовольствия нам приносят разные вещи. Кому-то нужна власть, кому-то богатство, прочим требуется любовь или, наоборот, душевный покой. Но есть и те, для кого истина превыше всех благ этого мира. И я, кажется, начал понимать этих искателей.

– А ты никогда не задавался вопросом, откуда в твоём сознании берутся ответы? – отстранённо произнёс учитель, возвращая меня с небес на землю. Мол, хорош кайфовать, пора заниматься делом.

– Так ведь оно является частью всеосновы, а во всеоснове есть всё, если я правильно понимаю,– я озадаченно пожал плечами, уже подозревая, что в своих изысканиях лишь скользнул по поверхности.

– Ты серьёзно думаешь, что в ограниченной проявленной форме твоего сознания есть все ответы? – учитель снисходительно улыбнулся. – Даже те, что касаются прошлых жизней и будущего? Ты ведь всего лишь проекция высшего я. Откуда тебе знать о таких вещах?