Приключения славянки: Цветок Безвременник

Бррр! Я отскочила от зияющего чернотой квадрата с проворностью кошки и с совершенно не свойственным этим грациозным существам страхом пред мерзкими тварями. Поёживаясь, стала выискивать глазами сапоги. Мало ли, вдруг крысы уже и по полу шмыгают!

Углядев на печи поблёскивающие в тусклом свете знакомые пряжки, я быстренько обулась. Затем, порывшись в сундуке, выудила первое попавшееся платье, натянула его прямо поверх ночной рубахи и, схватив тёплый овчинный кожух, выскочила из избы как ужаленная.

Фу! Терпеть крыс не могу! Хотя запросто сумею обернуться этой хвостатой тварью – лишь бы сестёр попугать. Но стоит мне самой наткнуться на это серое мерзкое существо, как я тут же из грозной и злобной богини превращаюсь в простую сопливую девку, визжащую так, что на десять вёрст слыхать. И неважно, крыса это или безобидная мышка.

Я передёрнула плечами, отгоняя от себя мысли о неприятных созданиях, и, немного привыкнув к яркому дневному свету, зашагала прочь по талому снегу, лишь бы подальше от избы, кишащей крысами. Н-да, и сколько же это я проспала, что все мои труды насмарку? Я осмотрела уже ставшие серыми сугробы, медленно оплывающие под лучами жаркого осеннего солнца. Кое-где даже проглядывала пожухлая, а местами и зелёная трава. Все мои усилия и старания таяли в самом что ни на есть прямом смысле у меня на глазах! Ну, Авсения! Как и обещала, не опустила руки в борьбе за власть. Ну ладно, радуйся, радуйся, только не долог твой триумф, сестра!

Ай! Прямо за шиворот мне что-то капнуло. Я недовольно подняла глаза. Кап! Теперь ещё и на нос. На ветвях высокой, раскидистой берёзы, под которой я так удачно остановилась, дружно таяли сосульки, даже не обращая внимания, на кого они смеют таять! Вот это уже наглость! Вот это уже перебор! Я нехорошо сузила глаза и дунула на берёзу. Та мгновенно покрылась инеем, как ей и положено, задрожав позвякивающими сосульками. Затем я перевела сердитый взгляд на безоблачное лазурное небо, с которого жарко светило рыжее солнце, прямо-таки издевательски подмигивая Зимней богине. Ну ладно, Авсения, принимай ответный ход!

Я закрыла глаза, медленно вдыхая тёплый осенний воздух, а выдыхая уже морозный, густой туман. И с каждым моим выдохом я ощущала, как медленно, но неумолимо воздух насыщается привычной мне морозной свежестью. Вот уже и тень облаков легла на моё лицо, закрывая собой неуместно тёплое высокое солнце, а я всё стояла, прикрыв веки, и выдыхала из лёгких зимнюю стужу. Открыла я глаза, только когда на мои щёки и ресницы медленно опустились первые невесомые снежинки. Я улыбнулась и с неприкрытой гордостью взглянула на пегие горы снежных облаков, внезапно выросшие на небосклоне и сонно сыплющие пушистыми хлопьями снега.

– Моя госпожа! Вы проснулись! – услышала я за спиной.

– Нет, это я во сне хожу, как лунатик! Щас ещё постою чуток и дальше досыпать пойду, – недовольно пробурчала я, поворачиваясь к Труту.

– Оу, простите…

Аука смутился и потупил взор, видимо, решил, что опять я не с той ноги встала.

– Трут, скажи мне лучше: как это вышло, что за одну ночь всё так сильно растаяло?

Лесной дух ещё сильнее согнулся, изучая носки своих латанных-перелатанных лаптей и избегая глядеть мне в глаза, что меня очень сильно насторожило.

– Трут! Сколько я проспала? – строже вопросила я у старичка.

– М-моя госпожа, я не знаю, как всё так вышло… Вы спали, и спали… Возможно, сказались все предыдущие бессонные ночи… И поэтому я не смел, не смел вас потревожить, – заикаясь, стал оправдываться лесовичок.

– Трут! Ответь на вопрос! Сколько… я… спала? Какой сегодня день?

– С-сегодня пятый день ледостава[17 - Ледостав – пятое ноября.], – быстро выпалил Трут.

– Что?! Не может этого быть! Целая неделя прошла[18 - До принятия крещения на Руси неделя состояла из пяти дней.]! – изумилась я. – Ты уверен?

Я, конечно, любила поспать, да и просто в кроватке поваляться, но чтобы так долго?!

– Д-да, моя госпожа! Простите меня, я не думал, что… Я виноват! – Трут плюхнулся на колени прямо в оттаявшую грязь и умоляюще протянул ко мне руки.

– Встань, Трут! Ты не виноват. Ничего же не случилось, подумаешь, немного снега растаяло, – устало проговорила я, но увидев, как он вздрогнул и ещё сильнее округлил глаза, поняла, что всё-таки поспешила с выводами.

– Трут? В чём дело? Что случилось?

И вдруг у меня похолодело в груди, точнее, там всегда холодно, но в этот раз прямо совсем стужей накрыло: в нашем разговоре не хватало ещё одного участника.

– Где Варсонофий?

– В-в и-избе, – пискнул аука.

– Его там не было, когда я проснулась, – я вдруг почувствовала, как моё и без того холодное сердце медленно покрывается ещё одним слоем вечной мерзлоты. – Что случилось? – еле слышно прошептала я.

– Я… я не знаю… Несколько ночей назад он просто пропал, улетел на охоту и не вернулся. Я искал, честно. Весь Бор прорыскал, но его нигде не было. А сегодня утром случайно наткнулся на него в Гадючьих Топях, он был без сознания, но цел. Я вмиг доставил его домой, а вас в избе не было. Потом я увидел, как с неба повалил снег, и почувствовал, что вы здесь, поэтому сразу кинулся сюда. Хорошо, что вы были совсем недалеко. Я правда-правда не знаю, как всё так вышло, госпожа! Я не виноват!

– За мной! Быстро! – кратко приказала я Труту и, резко развернувшись, пошлёпала по мягкому белому ковру к избе.

***

– Варс? Варсонофий? Как ты себя чувствуешь? – я заботливо приглаживала топорщившиеся в разные стороны перья филина.

– Как беспомощный маленький ягнёнок, которого пожевал, а потом почему-то выплюнул огромный скверно пахнущий волкодлак.

– Да? Ну ты и выглядишь соответствующе, если честно, – я внимательно осмотрела нахохлившегося филина, восседавшего прямо на столе, сплошь покрытом его пёстрыми перьями.

Варс мотнул головой, и в воздухе повисло ещё три невесомых пушинки. Отчего я вдруг почувствовала, как засвербело в носу. Я отодвинулась от птицы подальше. Странно, раньше не наблюдала за собой вообще никакой аллергии. Разве что на Авсению.

– Я смотрю, он и к тебе заглядывал? – хмыкнула птица.

– Кто «он»? – не поняла я.

– Волкодлак.

– Что? С чего это ты взял? – совсем запуталась я.

– А как же тогда ты объяснишь шишку на своём божественном лбу? – ехидно прищурил левый глаз филин.

Ах ты, лешачья бородавка! Неужели всё-таки вскочила? Я протянула руку к ушибленному месту и, ойкнув, отдёрнула, будто ошпарившись. Этого мне только не хватало! Поди, ещё и светится за три версты.

– Э-э-э, долго рассказывать, да и времени нет на глупости. Решать надо, что это за гадость такая в моём лесу завелась, и что с ней делать! – быстренько сменила я тему.

«Ага, щас я сразу и расскажу, как впотьмах с посудной полкой сражалась… Да я лучше свой любимый сарафан Сеньке отдам! Нет-нет-нет, ни за какие коврижки он не узнает сей постыдной правды!»

Варс только кивнул, но по его хитрющим янтарным глазищам я поняла, что ему-то и рассказывать ничего не нужно. Ведь у меня на лбу отпечаталась наша с посудной полкой давешняя встреча.

– Можно ещё вопрос? Последний, – стараясь сохранять невозмутимый вид, спросил советник.

– Ну? – неохотно буркнула я.

– Расскажи хоть, зачем ты поверх ночной рубашки ещё одну напялила? Замёрзла так?

– Да ну тебя! – совсем обиделась я.

Филин только хмыкнул.

– Хватит на всякие глупости отвлекаться. Давай, Варс, соберись-ка и поведай нам, – я кинула хмурый взгляд на притихшего возле печи Трута, – всё, что помнишь.

– Да немного-то я помню, Морана, – действительно собрался Варс и тяжко вздохнул.

– И всё же, – настаивала я.

Филин насупил кудлатые брови и, подумав, начал: