Ранчо «Магнолия»

– Эй, цыган, – окликнул его за спиной звонкий голос. – Подожди.

Он развернулся, нетерпеливо откинув с лица длинную прядь черных как ночное небо волос, и вернулся к стойке.

– Ну, что тебе еще? – сердито спросил он, окинув взглядом тоненькую фигурку мальчика – охотника.

– Ты вот сказал, что я, мол, не знаю, что такое свобода. Но я хочу возразить тебе.

– Долго же ты собирался!

– Ты думаешь, что я никогда не был свободен, что я всегда буду в плену условностей, – «охотник» явно пропустил мимо ушей ироническое восклицание цыгана. – И еще я слышал однажды случайно, ты уж извини, как ты упрекал одну девушку в том, что она не в силах понять тебя и пожертвовать своей клеткой ради настоящей свободы только потому, что клетка эта из золота. Так объясни же мне, цыган, какая она – твоя свобода? Стоит ли она такой жертвы? Если она не сумела это понять, та девушка, так, может, мне это удастся?

– Может, – хмуро кивнул Амир, чувствуя потребность наконец высказаться, и заговорил глубоким чуть хриплым от волнения голосом. – Да…свобода стоит гораздо больше. Да, я говорил это и повторю снова и снова, если понадобится, и тебе и…той девушке…

– Ты любишь ее, не так ли?

– Тебе-то что за дело до этого?

– Я ее хорошо знаю. Но ты не ответил на мой вопрос. Стоит ли ради твоей свободы и любви жертвовать…?

Он не успел договорить, прерванный яростным криком Амира.

– Жертвовать чем? Клеткой из золота? Да. Стоит! Тебе не понять этого, парень. Ты никогда не дышал воздухом свободы, ароматом цветущих полей и лугов, ты не видел прозрачной дымки над лесным болотом на рассвете, ты не знал счастья мчаться на коне через необъятную прерию, опустив поводья и зная, что нет такой силы, которая удержала бы тебя…

Он умолк, погруженный в заманчивые видения.

– И знать, что никто и нигде тебя не ждет, ты не обязан никуда возвращаться, никто не встретит тебя улыбкой на пороге.…Да, ты прав, я не знаю всего этого, – ответил мальчик. – Зато я знаю другую свободу – это возможность быть счастливым и радовать окружающих, не причинять несчастья другим. Я знаю свободу нескольких разных миров, в том числе свободу цыган у костра под звездным ночным небом, когда кажется, что весь этот мир принадлежит тебе одному, и в то же время чувствуешь себя песчинкой, затерянной в пустыне.…А еще я знаю свободу родного дома: вызвать улыбку на усталом личике сестры и смех измученного болезнью брата. И свободу доказать себе, что можно существовать в другом мире, кроме того, к которому привык, кроме моей, как ты выразился, позолоченной клетки.

В черных глазах Амира выразилось явное удивление.

– Откуда ты можешь знать о том, что чувствуем мы, глядя в ночное небо?

– Потому что я тоже его видел, мне частенько приходилось сидеть вместе с ковбоями у костров, и не думаю, что их мысли и чувства в такие звездные ночи очень уж отличаются от ваших, цыганских. А еще я сижу сейчас здесь, в этом баре, на этой стойке, хотя если бы подчинялся тем условностям, о которых ты говоришь, то никак не мог бы оказаться здесь. Ты понимаешь, о чем я хочу сказать? У меня есть свобода – это жить по разному и каждый день и каждую ночь, если я захочу, делать то, что мне хочется, и жить так, как мне хочется. Моя свобода лучше твоей, цыган, – усмехнулся вдруг охотник. – Ведь ты никогда не сможешь узнать свободу моего мира, а я знаю свободу твоего.

– Может, ты и прав, хотя.…А вообще-то, кто ты такой, чтобы судить меня?! – рассердился вдруг цыган, и молнии ярости сверкнули во взоре. – Я вообще не понимаю, почему до сих пор слушаю твою болтовню!

Он быстро пошел к лестнице.

– Кто я такой?! – крикнул ему вслед мальчик, срывая очки и шляпу. – А ты еще не узнал меня? Короткая же у тебя память!

Амир резко обернулся и замер, увидев прелестное личико и рассыпавшиеся по плечам локоны золотистых волос.

– Боже мой! – ахнул он и шагнул к ней, не в силах оторвать взгляд от ее лица. – Алина! Ты…здесь?!

– Не подходи ко мне! – предостерегающе подняла она руку. – Да, это я, и я здесь. Хочешь узнать, зачем?

Он молчал, понимая, что сейчас услышит свой приговор.

– Я пришла потому, что хотела понять тебя, но, к сожалению, сумела понять только то, что твоя холостая и кочевая жизнь, твоя так называемая свобода для тебя дороже, чем я и моя любовь.

С этими словами девушка спрыгнула со стойки и побежала к двери, но Амир перехватил ее и прижал к груди.

– Это не так, Алина, ты же знаешь…я люблю тебя…

– Тогда докажи мне это!

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но девушка отстранилась, отклонившись назад в крепком кольце его рук.

– Нет. Отпусти меня.

Что-то в ее голове заставило Амира подчиниться. Он разжал объятия, и Алина отступила на шаг назад.

– Мне недостаточно таких доказательств, – она провела пальчиком по его губам и, отвернувшись, пошла к двери.

– Чего же ты хочешь? – с болью в голосе проговорил он, и девушка на минуту задержалась:

– Я хочу, чтобы ты понял: нельзя вечно скитаться по земле в поисках счастья, однажды, не заметив его, ты можешь пройти мимо…

Хлопнула дверь, и оба обернулись. На пороге стоял Алек. Он сначала хотел подождать Алину на улице, но ему показалось, что она слишком долго не выходит.

– Алина, все в порядке?

– Да,…а как ты меня узнал?

Алек лишь улыбнулся в ответ.

– Ты идешь? – спросил он, демонстративно не замечая Амира. Она кивнула и обернулась к цыгану.

– Ты уже нашел то, что ищешь, Амир. Только почему-то боишься в это поверить.

– Что же мне делать? – в его голосе зазвенело отчаяние. Но Алина лишь пожала плечами.

– Я не знаю. Ты должен понять это сам.

Она отвернулась и подошла к Алеку, а через несколько мгновений тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за ними. Через несколько дней Амир уволился из «Кипариса» и нанялся работать на «Магнолию». В этот же день Алина нашла на ступенях дома роскошный букет полевых цветов, перевязанный той самой кожаной ленточкой, которой Амир перехватывал свои длинные волосы. Подняв букет, Алина тихо опустилась на ступеньки и покачала головой:

– Ну, и что это означает, мой любимый цыган? Я не понимаю тебя…

* * *

Автобус затормозил у очередной остановки, и из него вышел всего один человек, но взгляды немногочисленных прохожих на улице как магнитом тянуло к нему. Это был мужчина лет двадцати шести-семи, высокий и широкоплечий, с пронзительным взглядом темных глубоких глаз. Облик его воскрешал в памяти ковбоев из далеких прерий Техаса. Мужчина был одет в черные джинсы и такую же рубашку, верхние пуговицы которой были расстегнуты. Бронзовый загар свидетельствовал о его долгом пребывании в южной части нашей планеты.

Ковбойская шляпа покрывала его голову так, что из-под ее полей выбилось лишь несколько прядей его черных волос. Узкие бедра перехватывал широкий ремень с прикрепленной на нем кобурой, а высокие сапоги довершали его облик, выдавая в незнакомце самого настоящего ковбоя.

Неспешным уверенным шагом он направился к магазину походкой одновременно четкой и изящной, легкой и твердой, и улыбнулся продавщице такой ослепительной улыбкой, что та не замедлила рассказать все, что знала о цветочном салоне «Магнолия», единственном на этой окраине города.

Благодаря Арине, придумавшей заменить название «Роза» на «Магнолию», и Мэри, которая сочетала в работе свое умение и воображение своей напарницы, салон цветов скоро стал известен по всему городу и даже за его пределами, прославившись оригинальностью букетов и новизной сочетаний.

Мэри заполняла реестр заказов, когда чья-то тень легла на ее стол, заставив девушку поднять голову. На пороге стоял Кэйд и улыбался ей.