Две тысячи журавлей

– Ты ведь ненавидишь меня, правда? – вкрадчиво осведомился демон. – Я зародил в тебе сомненья к единственному человеку, которому ты по-настоящему доверяла. И оказался прав, уличив её во лжи и предательстве. Должно быть, твоё сердце теперь разрывается от отчаяния?

С обидой прошипела:

– Ты – жестокое существо!

– О, эти слова для меня подобны райской музыке! – ядовито отозвался Сусуму.

Отвернулась, не желая видеть противное лицо, чем-то схожее с человеческим: если бы не его жуткие глаза и не внезапно бледнеющая кожа, он бы выглядел как мужчина двадцати пяти лет. Если бы не эти кровавые омуты.

Невольно подняла взгляд к небу и увидела вдалеке крыши пагод. Теперь ещё ближе. Надеюсь, там найдётся хотя бы один человек, способный защитить меня.

Мы долго молчали. Я избегала поднимать голову и старательно прикидывалась, будто просто бреду вперёд.

– А ты не боишься, что больше никогда не вернёшься домой? – мрачно осведомился демон.

Честно призналась:

– Сейчас я совершенно не хочу туда возвращаться.

– Ты очень забавная, Асука! – как будто он искренне развеселился.

Вздохнув, ответила:

– Уж лучше смеяться до слёз, чем плакать от боли.

Некоторое время мы шли молча, точно к моей цели. Взволновавшись, что он заметит, спросила, какое у него самое любимое собрание стихов.

– Да мне было как-то не до изучения поэзии, – насмешливо отозвался Сусуму. – Но может ты, Асука-тян, окажешь милость и просветишь такого дурака, как я, насчёт самых прекрасных стихов и самых великих поэтов прошлых веков?

Робко прочла танку из сборника Синкокинсю:

Огромного моря валы

С грохотом катят камни,

Набегом берег тесня.

Расколются, раздробятся,

Рассыплются, падают пеной…[2 - Автор: Минамото Санэтомо. Поэтическая антология «Синкокинвакасю» («Новое собрание старых и новых японских песен») – Тысяча журавлей: Антология японской классической литературы VIII-XIX вв., СПб.: Азбука-классика, 2005. – стр 478]

И грустно добавила:

– Жаль, что я никогда не видела моря.

– Оно интересное, – задумчиво произнёс Сусуму. – Особенно, когда видишь его в первый раз. Тебе ещё предстоит его увидеть, так что удовольствие от первого любования морем у тебя ещё впереди.

Вздохнув, добавила:

Что меня ждёт?

Сердце я утешаю

Завтрашним днём.

Так вчерашний прошёл.

Так и нынешний минет.[3 - Автор: Дзюнтоку-ин. Поэтическая антология «Синкокинвакасю» («Новое собрание старых и новых японских песен») – Тысяча журавлей: Антология японской классической литературы VIII-XIX вв., СПб.: Азбука-классика, 2005. – стр 481]

Случайно столкнувшись с его взглядом, помертвевшим от глубокой боли, начала читать стихи о весне и о природе. Сначала робко, потом поймав его восхищённый взор, увлеклась. То, что они оказался таким внимательным слушателем и ценителем поэзии, меня вдохновляло на стремление к совершенному прочтению стихов, к извлечению из памяти самых прекрасных образцов.

Опомнилась около ворот буддийского храма. Оборвалась на полуслове. И, прежде чем демон вышел из мечтательной задумчивости, подхватила подолы одежд и рванулась к воротам, отчего-то оставленным открытыми. Поскольку путь от дома до тэра проделала босой – так хотела сбежать из этого невыносимого места, что было не до того, чтобы обуться – то мои нежные ноги теперь кровоточили от многих царапин. Однако боль в ногах, запоздалое её осознание – и сама несказанно увлеклась чтением стихов – меня не остановили.

К счастью, ворота располагались недалеко. И, прежде чем они понял мою хитрость, я уже ступила на территорию храма. Робко обернулась, смотря, как его бледное лицо становится красным, покрывается уродливыми буграми, как на его голове появляются два длинных рога, а на руках – длинные и острые когти.

– Ты… ты… – Сусуму задыхался от возмущения.

И понятно: где ж это видано, чтобы демон сам провожал девчонок от отчего дома до монастыря?

– Маленькая дрянь! – сердито прошипел они. – Из-за тебя надо мной теперь все будут смеяться, даже самые никчёмные духи и призраки, которым обычно нет дела ни до чего, кроме как до своего страдания и мести!

Меч сам выпрыгнул из ножен, влез в его ладонь, которую Сусуму в гневе то сжимал, то разжимал. На серебристом лезвии, близко к рукояти, алел огненный дракон, чьи глаза смотрели на меня с жуткой ненавистью. Жар от катаны, переплетённый с холодом, вылившимся из глаз демона, рванулся ко мне.

– О, наму Амида Буцу! – прошептала я, молитвенно сложив ладони. – Наму Амида Буцу!

Две когтистых лапы, огненная и ледяная, нёсшиеся прямо в храм, замерли около ворот, налетев на невидимую преграду. Отчаянно прокричала:

– Наму Амида Буцу! – и отступила внутрь, к храму. – Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!

Не знаю, почему мне вспомнилась именно эта молитва, однако горячо повторяла, отступая от ворот всё дальше и дальше:

– Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!

– Ты ответишь за моё унижение, мерзавка! – прорычал демон, которому не удавалось войти на территорию храмового двора. – Ты ответишь! Я растерзаю тебя, Асука, слышишь?! Только попадись мне – и ты проклянёшь тот день, когда появилась на свет!

– Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу! – повторяла я, всё больше и больше удаляясь от ворот, за которыми стоял разъярённый они.

Наступила на подол, споткнулась, завалилась на спину, больно оцарапав руки и шею о песок, которым был усыпан храмовый двор. Демон зарычал от бессилия и гнева. Его рык перерос в полный боли крик.

Им не полагается помогать людям находить дорогу к храму. Каково же ему теперь, после деяния, столь жуткого для злых существ?

Поднялась и, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах, закричала:

– Прости меня, Сусуму! Я не со зла!

– Ты умрёшь, Асука! – проорал он в ответ. – Однажды я доберусь до тебя!

Выскочившие монахи со светильниками и деревянными дубинками застали меня, съёжившуюся и рыдающую на песке. Они скрылся до того, как монахи выскочили во двор храма.