– Вернуться в Остроленку? – Острожский развернул ее лицом к себе и некоторое время внимательно вглядывался в чистые, холодные, безмятежные глаза Эвелины. – Вы же обещали присоединиться ко мне в Вильне?
– Я думала, – Эвелина помедлила, но не отвела от него взора, – я думала, что вы останетесь в Вильне только на время переговоров, а потом мы можем вернуться и жить в Остроленке?
– Вы хотите жить в Остроленке?
Острожский увидел, как в ее глазах вновь возникла настороженность.
– Почему бы и нет? – только и спросила она.
– Я думал, вы предпочитаете Вязьму? – поддразнил ее он.
– Луи, – в ее голосе внезапно проскользнуло непонятное для него сомнение. Затем она посмотрела на него и, по своему обыкновению, прямо, без обиняков, спросила: – Вы останетесь со мной в Польше или Литве? Или вы все-таки планируете жить в Италии или в Испании?
– Эвелина, я вернулся в Литву, – мягко сказал он.
– Что вы имеете в виду?
Он едва приметно улыбнулся.
– Хорошо, моя дорогая. Я скажу это по-другому. Все будет так, как решите вы. Хотите жить в Италии или Испании, просто попросите меня об этом.
– Я хочу жить в Остроленке! – подняв голову, сказала Эвелина.
– Значит, мы будем жить в Остроленке.
Эвелина быстро взглянула ему в лицо, и он увидел, как ее напряжение внезапно спало.
– Спасибо, Луи.
Острожский почувствовал, что, скажи она еще одно слово, и он уже не сможет сдерживать себя, он подхватит ее на руки, отнесет в одну из пустующих комнат этого огромного холодного дворца и не выпустит ее оттуда до тех пор, пока не удовлетворит свою страсть. Эвелина словно поняла его состояние.
– Я полагаю, вам нужно вернуться в Вильну как можно скорее? – прошептала она, видя, что на них уже начинают обращать внимание.
– Да, – только и сумел вымолвить он.
– Тогда мы можем исчезнуть с приема в любую минуту. Только не делайте такое выражение лица, князь! Я вовсе не предлагаю вам греховные забавы. Идите первым. Я присоединюсь к вам через минуту.
Скрывая улыбку, вызванную ее словами, Острожский выпустил из своих рук ее пальцы, повернулся и, не оглядываясь, быстро, но без излишней поспешности, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, стал продвигаться к дверям.
Выбравшись из дворца, он огляделся в поисках своих людей. Гунар и еще несколько легковооруженных рыцарей из его личной охраны тотчас же выступили из тени. Старый литвин вел в поводу его лошадь. Острожский вскочил в седло и не успел даже перемолвиться парой слов с Гунаром, как в парадных дверях мелькнуло жемчужно-серебристое платье Эвелины. Не теряя ни секунды, Острожский тронул коня, настиг ее где-то на средине ступеней и, протянув ей руку, подхватил и посадил перед собой в седло. Гунар открыл было рот, чтобы что-то сказать или удивиться, но не успел этого сделать. Убедившись, что Эвелина в безопасности, Острожский пришпорил коня и поскакал по направлению в город. Вышколенные воины личной охраны князя без вопросов устремились за ним. Возле дома воеводы Ставского Острожский остановил коня, спрыгнул с коня, принял в руки скользнувшую с седла вниз Эвелину, поставил ее на землю и обернувшись к своим людям, сказал:
– Ждите меня здесь. Мы возвращаемся в Вильну через четверть часа. Гунар, если хочешь посмотреть на еще одного юного князя Острожского, можешь последовать за мной.
Войдя в дом, Эвелина быстро, не оглядываясь, уверенная, что Острожский следует за ней, прошла через анфиладу комнат первого этажа к лестнице, и подобрав подол своего парадного платья, стала поспешно подниматься вверх. Очутившись на втором этаже, она обернулась, и кивнув ему и едва поспевающему за ним Гунару, прижала палец к губам, призывая их к молчанию. Затем толкнула дверь второй от пролета лестницы комнаты и вошла внутрь, оставив дверь открытой. Острожский и Гунар в молчании последовали за ней.
В маленькой уютной детской, светлой и хорошо протопленной, в колыбели, выдвинутой на середину комнаты, лежал, гукая и пуская слюни, золотоволосый малыш. На его белом, круглом личике играл здоровый румянец, маленькие ручки сжимали игрушку. Уронив голову на руки, положенные на перекладину кровати, рядом с колыбелью посапывала, забывшись в тревожном сне, Марженка. Услышав шаги вошедших в детскую людей, она встрепенулась и села на ковре, в изумлении уставившись на Острожского и Гунара, а затем торопливо протерла кулаками глаза, чтобы убедиться, что видит их не во сне.
Словно не замечая ее изумления, Острожский молча шагнул к колыбели. Увидев его тень, а затем и лицо склонившегося к нему человека, малыш поднял на него свои круглые темные глаза и бесстрашно уставился прямо ему в лицо. Некоторое время оба рассматривали друг друга в полном молчании, а потом малыш протянул Острожскому игрушку и громко сказал:
– Га!
Острожский подхватил игрушку из ослабевших пальцев сына и положил ее на кровать. Малыш смотрел на него широко раскрытыми блестящими глазами, словно чего-то ожидая. Затем он снова протянул в его направлении свою маленькую ручку. Поколебавшись, не зная толком, что делать, Острожский коснулся указательным пальцем его сжатого кулачка. В тот же миг кулачок разжался и маленькие пальчики, словно крылья бабочки, коснулись его пальца, потом крепче ухватили его и потащили ко рту. В следующую минуту, засунув палец отца в рот, малыш потер его между беззубыми деснами, выпустил слюну, счастливо улыбнулся и снова повторил:
– Га! Ба-ба-га!
– Ваша светлость, он улыбнулся! – вскричала Марженка. – Ей богу, он улыбается, пани Эвелина!
– Он действительно улыбается, – пробормотал Гунар, стоя рядом с Эвелиной, которая отступила на шаг от колыбели, чтобы не мешать Острожскому. – Этот-то выглядит совсем, как папочка. Точь-в-точь, масть в масть.
Малыш покрутил головой, словно прислушиваясь к голосам, потом опять обратил все свое внимание на Острожского. Выпустив изо рта его палец, он снова некоторое время смотрел ему в лицо темными круглыми глазами, а затем протянул к нему уже обе ручки.
– Ваша светлость, возьмите его на руки, – подсказала Марженка.
– Он такой маленький, – в сомнении пробормотал князь.
– Не бойтесь, Луи, вы его не сломаете, – в голосе Эвелины он явственно различил едва сдерживаемый смех.
Острожский наклонился и осторожно взял на руки малыша.
– Бу! – одобрительно сказал тот, прикрывая глаза от удовольствия.
– Эвелина! – на пороге детской возник силуэт старого князя Федора Острожского. – Что происходит? Почему ты так долго? Даня никак не хотел засыпать без тебя!
– Дедушка? – улыбаясь, проговорил Острожский, оборачиваясь к нему с сыном на руках. – Вы покинули Вязьму? Опять? Надеюсь, в этот раз вы не думаете увести у меня жену и сына? Лучше оставьте эту затею раз и навсегда! Они мои! Все трое. Впрочем, вы всегда будете желанным гостем у нас в Остроленке.
– Ну, слава Богу! – прошептал старый литовский магнат, скрещивая за спиной пальцы, чтобы не сглазить удачу.
Полчаса спустя, провожая Острожского, которому необходимо было вернуться в Вильну, Эвелина вышла на ступени перед домом.
– Луи, – неожиданно сказала она, когда Острожский уже был в седле. – Вы хорошо знаете польскую и литовскую аристократию. Вы слышали что-нибудь о пани Валевской?
Острожский внезапно выпрямился в седле, словно от удара, и нахмурился.
– Где вы слышали это имя? – быстро спросил он.
Эвелина молчала.
– Эвелина!
– Я не хочу об этом говорить, Луи. Просто ответьте на вопрос, и все.
– Будьте осторожны, Эвелина, – помолчав, сказал он, не глядя на нее и собирая в руку поводья. – Вокруг меня всегда было много тайн и тайных недоброжелателей. Я не хочу, чтобы какая-нибудь глупая сплетня или злой умысел снова разлучили нас.
Запрокинув голову, Эвелина внимательно смотрела на него.
– Доверьтесь мне, Луи. Мне надо знать.
Тогда он наклонился к ней с седла, чтобы лучше видеть выражение ее лица и негромко ответил: