Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе

– Разрешите мне в качестве искупления, – насмешливо изогнув бровь, видя, что я не собираюсь представляться, сказал барон фон Ротенбург, – пригласить вас к своему столу и выпить бокал шампанского в знак нашего примирения.

– Право, не стоит ради этого огород городить, – быстро сказала я. – Я прощаю вас авансом. Вы слишком видная шишка в городе, чтобы таить на вас обиду.

Он рассмеялся, из-под пурпурных, четко очерченных губ блеснули белые ровные зубы.

– Вы немка, не правда ли? – спросил он, отодвигая передо мной стул и ожидая, пока я села.

Краем глаза я успела увидеть довольную улыбку на толстом морщинистом лице старого и хитрого, как лис, еврея.

– Девушка прекрасно поет, ваша светлость, – нагнувшись к плечу барона, доверительно сказал он. – Правда, она не хочеть петь в моем казино, но возможно, согласиться спеть для господина барона?

Если бы я могла убить его взглядом, я бы, несомненно, в тот момент сделала бы это, не задумываясь. Прекрасно поет! Последний раз я пела на выпускном вечере в нашей школе-интернате. После этого были три страшных года постоянных скитаний, голода и холода, в течение которых я не раз была на волосок от смерти. Прекрасно поет! Да я и звука не смогу выдавить из своего несчастного горла после того, что я перенесла этой зимой!

Барон заинтересованно смотрел на меня, в его серых глазах разгорались искорки непонятного мне таинственно мерцающего света.

– Вы споете для меня, фройляйн? – мягко попросил он, и, склонив голову, с улыбкой добавил: – Пожалуйста.

Что мне оставалось делать? Я поднялась со стула, растерянно оглядела зал, шум голосов в котором постепенно начал сходить на нет, потому что, по знаку пана Гецеля, медленно угасал яркий свет, пока в установившейся полутьме не осталась стоять, подсвеченная лучом света прожектора, лишь я одна. В моей голове, как назло, как некогда пошлый мотив у Марии-Магдалены, вертелись банальные слова куплетов «Meine lieber Augustin». Если бы я не глотнула добрую стопку крепкого бренди в комнате у Тани, я бы никогда в жизни не осмелилась раскрыть рот, чтобы запеть после трехлетнего перерыва! Моя покойная бабка была некогда примой в оперном театре в Санкт-Петербурге, и в свое время не жалела ни сил ни времени для того чтобы вбить в мою ветреную голову все секреты своего сценического искусства, поскольку, по ее словам, все способности к оперной карьере, и в первую очередь голос, у меня были. Воспоминания о бабуле, как ни странно, освежили мою память. Еще раз посмотрев на довольную физиономию пана Гецеля, а затем на легкую снисходительную улыбку, игравшую на красивом лице барона фон Ротенбурга, я внезапно разозлилась. Какого черта! Они, видимо, ожидают услышать какие-нибудь пошлые куплеты, так популярные при дворе их полусумашедшего фюрера. Я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и сначала несмело, а затем все более и более крепнувшим голосом, который, к моему величайшему изумлению вовсе не исчез, а стал каким-то более глубоким и новым, взяла первые ноты вступительной арии графини Палинской из оперетты «Мистер Икс». Могу, положа руку на сердце, сказать, что я не посрамила свою бабулю! Когда я на триумфальной ноте закончила пение со строфой: «Не пришла еще любовь моя!», офицеры в казино, повскакав со своих мест, стали аплодировать мне с криками «браво!», наперебой требуя спеть еще. Только присутствие за столиком барона фон Ротенбурга спасло меня от назойливых преследований молодых офицеров и просьб спеть еще.

– Вы профессиональная певица? – спросил он, когда я, кончив раскланиваться во все стороны, снова уселась за столик.

– Нет, ваша светлость, – сказала я.

– Ну, зачем же так официально, – усмехнулся он. – Зовите меня Гюнтер, если не возражаете. Но я до сих пор не знаю вашего имени, моя прекрасная незнакомка.

Он предложил мне вина. На столике перед нами уже, как по мановению ока, оказались тарелки, полные восхитительной еды, которой я не пробовала со времен своего детства: черная икра, французские салаты, свежие овощи, румяное, издававшее изумительный аромат свежезажаренное мясо и хрустящий картофель.

Барон вопросительно смотрел на меня. Глоток крепкого терпкого красного вина окончательно лишил меня остатков здравого смысла. Вместо того, чтобы изображать из себя серую мышку, что всегда выручало меня в подобных обстоятельствах, я вдруг неожиданно решила сыграть в роковую женщину.

– Зовите меня Элизой, – сделав паузу, наконец, снизошла к его просьбе я.

– Ваше здоровье, Элиза! – подняв бокал, сказал барон, чуть приметно улыбаясь, видимо, моей глупости.

Я выпила второй бокал вина и приступила к закуске.

– Никогда не видел вас в казино прежде, – через некоторое время осторожно заметил барон, внимательно наблюдая за тем, как я ела.

– Я никогда не была здесь до сегодняшнего дня, – легко созналась я.

Мне показалось или на лице его промелькнуло облегчение.

– У вас строгие родители? – полюбопытствовал он. – Еще вина?

– Нет, благодарю вас, – отказалась я. – Мне уже достаточно. Я не привыкла много пить. Что касается родителей, то здесь вы не угадали. Я сирота.

Он удивленно приподнял бровь.

– Что случилось с вашими родными? – помедлив, сочувственно спросил он.

Я отложила в сторону нож и вилку.

– Отец погиб во время революции, мама умерла позднее, в тридцатых годах.

– Кто был ваш отец? – тут же спросил барон. В его голосе явно просквозил интерес.

– Военный, – не задумываясь, ответила я. – Офицер флота.

– А ваша мать? – начал было он, но я пребила его с улыбкой:

– У моей матери был точно такой же акцент как у вас, господин барон. Вы ведь из Померании, не правда ли?

Этот фашист был очень привлекательным мужчиной, внезапно подумала я, наблюдая за тем, как он удивленно приподнял брови, соглашаясь с тем, что я была права. Его матовой бледности лицо с четкими, правильными чертами, небольшим, твердо очерченным ртом и длинными темными густыми ресницами, которым могла позавидовать любая девушка, казалось мне все более привлекательным.

– Ваша мать, должно быть, была красавицей, – мягко сказал он, поднимая на меня глаза и улыбаясь.

– Я ее очень любила, – созналась я с налетевшей неожиданно грустью. – Но она умерла, когла я была еще ребенком. Меня воспитывала бабка.

– Надеюсь, она-то еще жива? – заметил он, спрашивая у меня разрешения закурить.

– Увы, нет. Тоже умерла, перед самой войной.

– Мне очень жаль, – сказал он, окутывая себя синеватым дымком дорогой сигареты.

– Мне тоже, – сказала я, приходя в себя. – Ну, а теперь, когда вы выяснили все факты моей биографии, может быть, вы разрешите мне уйти?

– Вы хотите уйти? – удивился он, неожиданно для меня протянул через узкий столик свою руку и, взяв в нее мою ладонь, легко, едва касаясь губами, поцеловал кончики моих пальцев. – Боюсь, это невозможно, моя прекрасная незнакомка. Я не отпущу вас.

– Звучит весьма устрашающе из уст шефа контрразведки коменданта нашего города, – легкомысленно сказала я, мягко освобождая свою ладонь.

Его серо-серебристые глаза насмешливо блеснули из-под длинных темных ресниц.

– Вы знаете обо мне гораздо больше, чем я полагал, – заметил он, снова откидываясь на спинку стула.

– Кто же в городе вас не знает, – засмеялась я, забавляясь ситуацией, в которую попала. – Молодой аристократ, помощник военного коменданта города, суровый и неприступный, как скала. В противоположность вашему патрону, вы не женаты, у вас нет официальной подружки в городе, и вы не задираете юбку всем женщинам без разбора, как это делают многие другие. Простите за грубость, господин барон, после смерти бабки я оказалась на улице и, боюсь, немного подрастеряла все свои хорошие манеры.

Молодой человек в сером, с серебром, немецком мундире на секунду прикрыл глаза, словно давая мне понять, что принимает извинения, и серьезно посмотрел на меня, по видимому, ожидая продолжения. Я взяла со стола третий бокал с вином и выпила его быстрее, чем это было необходимо.

– Вы знаете, чем все это объясняют? – поставив локти на стол, невинно спросила я, мягко улыбаясь.

– Чем же? – он также положил руки на стол, предварительно поставив бокал с недопитым красным вином.

Его красивое бледное лицо с необыкновенными серо-серебристыми глазами оказалось неожиданно близко ко мне. Чисто механически я отметила, как аккуратно подстрижены и уложены его густые, темно-каштановые волосы.

– Ну, конечно же, роковая любовь! – снова улыбнулась я. – Что же еще?

– Так просто! – поразился он. – Я потрясен.

– А чего вы ожидали? – удивлясь собственной наглости, спросила я.