Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе

– Вот мы и встретились, Элиза, – просто сказал он. – Мир действительно тесен. Вы подумали о моем предложении?

Не дожидаясь ответа, он вернулся в прихожую, снял и повесил на вешалку шинель и фуражку, и, приглаживая волосы, прошел в столовую. Я быстро вскочила с места, закрыла крышку рояля и позорно сбежала на кухню к Минни.

– Ты просто настоящая барышня, – подмигнув мне, ободряюще сказала толстая кухарка-немка, увидев сконфуженное выражение моего лица. – Фрау Ульрика была в восторге от твоей игры! Это ее рояль. Когда мы жили в Берлине, она все еще неплохо играла, но теперь совсем забросила музицирование.

– Она слышала, как я играла? – только и спросила я, проклиная свою тупость.

– Было бы странно, если бы не слышала, – фыркнула Минни. – Она же не глухая, как и я, и господин барон.

– Я просто убиралась в гостиной и не могла удержаться, – пробормотала я. – Думаешь, фрау Ульрика не будет на меня сердиться?

– Ну что ты! – засмеялась Минни так, что складки на ее подбородке заходили ходуном. – Теперь она заставит тебя играть на рояле каждый вечер и совсем тебя замучает. Она обожает музыку!

Я с признательностью посмотрела на нее. Как-никак, толстая добрая Минни всегда помогала мне и сейчас даже пыталась утешить.

– Я все-таки вернусь и гостиную и закончу уборку, – вздохнув, сказала я, немного успокаиваясь.

Я вернулась в гостиную, и вскоре, на фоне звуков перекладываемых во время обеда приборов, доносившихся до моего слуха из столовой через открытую в гостиной дверь, услышала спокойный голос барона, который, в ходе беседы за столом, внезапно спросил у матери:

– Эту девочку, которая недавно играла на рояле, вы выписали из Германии, мама? Еще одна из ваших родственниц из Померании?

Ответом ему был дребезжащий смех старой баронессы.

– Раскрой глаза, дорогой! Эта та самая замарашка, которую ты прислал мне из барака смертников. Я и сама не ожидала, что плутовка окажется такой хорошенькой. Ее немецкий просто великолепен, ты не находишь? Намного лучше, чем у многих из твоих нынешних друзей. Кроме того, она прекрасно играет на рояле! Я чуть не прослезилась сегодня, услышав в ее исполнении бессмертного Бетховена. Ее зовут Элизой. Она тебе понравилась?

– Она русская?! – с каким-то суеверным ужасом, просквозившем в его голосе, спросил барон.

Звякнула упавшая, судя по звуку, на пол вилка, затем установилась тишина. Я с горечью пожелала барону получить удар, но этого, к сожалению, не случилось. Через некоторое время в столовой снова послышался его спокойный, уверенный голос, когда баронессе удалось втянуть его в рассуждения о преимуществах хорошего образования.

Взгляд, который мне пришлось вынести при неминуемой встрече с ним, когда он покидал столовую, был красноречивее всяких слов. В нем светилось леденящее душу презрение и, как ни странно, затаенная боль.

– Фройляйн любит играть в игры? – высокомерно полюбопытствовал барон, на секунду задержавшись, проходя мимо меня.

– Я не сказала вам ни слова неправды, – не поднимая головы, сказала я.

– Почему тогда вы не смотрите мне в лицо, когда разговариваете со мной? – надменно спросил он.

– Соблюдаю субординацию, господин барон, – буркнула я, тем не менее, поднимая голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Вы же – мой работодатель, не правда ли? Я не хочу потерять свою работу.

– И насколько сильно вы хотите сохранить ее? – тихо, почти шепотом, с холодным презрением спросил он, придвигаясь ко мне вплотную. Его серебристые глаза сверкали от обуревавшей его холодной ярости разочарования.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, напрягшись, как струна в ожидании несчастья.

– Простите, фройляйн, я забыл, что вы на редкость недогадливы, – он издал тихий саркастический смешок. – Постараюсь быть максимально простым. Готовы ли вы взять на себя некоторые дополнительные обязанности, связанные с удовлетворением определенных потребностей вашего работодателя, чтобы сохранить свое место?

Краска ударила мне в лицо, когда я поняла, что он имеет в виду.

– Нет! – тихо сказала я, отворачиваясь.

– Смотри мне в лицо! – повысил голос он.

Я зло уставилась прямо в его бледное, красивое лицо с блестящими глазами, выражение которого никак не соответствовало тому, что у него имелись какие-либо потребности упомянутого им рода.

– Даже если я удвою тебе зарплату? – снова сойдя на шепот, вкрадчиво спросил он.

– Нет! – снова повторила я, чувствуя себя невероятно униженной.

– Втрое?

– Нет, – повторила я заученно, как попугай.

– В десять раз? – изогнул бровь он.

Не соображая, что делаю, я подняла руку и ударила его по лицу, и тут же почувствовала такой панический ужас, что мне захотелось закричать от страха и убежать, куда глаза глядят. Но проклятый фашист даже глазом не моргнул, хотя на его бледной щеке отпечатался красный след от моей ладони.

– В таком случае, я вас уволю, фройляйн, – миролюбиво сказал он.

– Ну и хрен с тобой! – выпалила я первое, что пришло мне в голову.

Он неожиданно сухо рассмеялся, повернулся и пошел прочь, оставив меня столбом стоять посреди коридора.

– А как же ваше предложение о браке, господин барон? – бросила я ему вслед, вероятно, совсем повредившись в уме.

– Напомните мне о нем, когда перестанете лгать, – высокомерно бросил он, поднимаясь по лестнице.

Привлеченная, видимо, звуком голосов, в прихожую вышла старая баронесса.

– Что здесь происходит, Элиза? – обеспокоенно спросила она, обращаясь ко мне, ибо в эту минуту барон с треском закрыл за собой дверь библиотеки.

– Его светлость, кажется, меня уволил, – пробормотала я первое, что пришло мне в голову.

– Гюнтер? – с сомнением переспросила баронесса. – Не бери в голову, деточка. Я с ним поговорю.

Помогая Минни убирать со стола, я напряженно соображала. Даже если он меня и вправду уволит, я всегда смогу пойти в казино. С этой стороны мне ничего не грозит, если, конечно, он не сдаст меня в комендатуру или гестапо. Его ярость была, на мой взгляд, вполне объяснима, он чувствовал себя полным ослом, узнав в своей принцессе из казино доходягу из барака смертников. Я старалась уверить себя, что мне не стоит чувствовать себя виноватой, в конце концов, я не сказала ему ни слова неправды. Просто позволила ему придумать себя, и только. Но все равно, на душе почему-то скребли кошки.

Несколько дней спустя он позвал меня в кабинет и, не отрываясь от просматривания бумаг на столе, холодно и подчеркнуто официально спросил:

– Могу я узнать ваша имя, фройляйн?

– Лиза. Лиза Кружкова, – быстро сказала я, решив быть последовательной до конца.

Барон скептически приподнял бровь.

– Вы в этом уверены?

Я на минуту замялась, и на помощь мне тут же пришла старая баронесса, слышавшая его вопрос, поскольку дверь кабинета оставалась открытой настежь.

– Я хочу, чтобы ее звали Элизой, Гюнтер!