Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню»

Он уже хотел было предложить Изабелле выйти на воздух, на мощенную камнем площадку перед домом, окруженную каменной балюстрадой и увитую розами, как внезапная вспышка воспоминаний снова поразила его. На этот раз он увидел лицо еще не старой и прекрасно сохранившейся женщины лет сорока, встревоженное и напряженное, в то время почувствовал как к губам его прижимается край стеклянного сосуда с горьковатой тягучей жидкостью. «Пей, Львенок, все будет хорошо, – зазвучал в его ушах знакомый голос. – Королева была права, поляки действительно выиграли эту битву. Ты свободен. Спи!»

Изабелла Кавальканти с жалостью и страхом посмотрела в его внезапно побледневшее лицо.

В этот момент в приемную залу дома герцога в Венеции вошли еще две женщины, сопровождаемые тремя мужчинами.

– Гвидо! – с облегчением воскликнула Изабелла, узнавая в одном из них своего мужа.

– Что случилось? – почти в один голос воскликнули обе вошедшие женщины, моментально отмечая необыкновенную бледность герцога и встревоженный вид Изабеллы Кавальканти.

Одна из них была испанская тетушка герцога, а вторая – графиня Диана Даванцатти, вместе с которой появились граф Энрике Контарини и его римский кузен Бартоломео.

Герцог поднял глаза, чтобы сказать нечто, уверяющее всех присутствующих, что ничего не произошло, взглянул в лицо Дианы Даванцатти и некоторое время смотрел в него, не отрываясь, прежде чем, глядя прямо в ее глаза, неожиданно для самого себя произнес внезапно выскочившее в его памяти имя:

– Марина Верех!

К всеобщему изумлению, графиня Даванцатти вскрикнула, побледнела и упала в обморок.

Глава 2

    Остроленка, Польша, июль 1416 г.

– Пан Тенчинский! – торжественно провозгласил Войцех, старый дворецкий замка в Остроленке, появляясь в дверях парадной залы для приемов.

Стоявшая у проема узкого стрельчатого окна молодая женщина вздохнула, взглянула в последний раз вдаль, на подернутые золотистой закатной дымкой остроконечные шпили городских костелов Остроленки, и, опустившись в кресло, нахмурила брови.

– Боже всемогущий! – с тоской в голосе сказала она. – Когда же, наконец, это кончится?

Стоявший подле нее управляющий почтительно молчал, опустив долу очи, чтобы не испытывать обычного смущения, с которым он всегда смотрел в лицо своей красивой молодой хозяйки.

Княгине Острожской было немногим больше двадцати трех лет. Какой-то странный каприз управлял поступками этой своевольной молодой женщины после преждевременной кончины ее мужа. Будучи необыкновенно хороша собой, она равнодушно отклоняла многочисленные предложения нового замужества от самой элиты польской знати, не делая никаких попыток вновь устроить свою судьбу. Спасаясь от докучливых ухаживаний назойливых поклонников, княгиня часто и подолгу жила в монастыре, а затем с пленительной улыбкой на устах снова появлялась в Кракове, ослепительно прекрасная и холодная, как лед. Время от времени по столице начинали циркулировать слухи о ее благоволении к пану Тенчинскому, племяннику каштеляна польского короля Владислава Второго Ягайло, распускаемые, по видимости, им же самим, но, в конечном счете, все они оказывались опровергнутыми. Князь Тенчинский в очередной раз просил руки пани Острожской у короля, молодая вдова безразлично повторяла свой отказ и вскоре вновь отправлялась в монастырь. Казалось, она не испытывала никакого интереса ни к кому из окружающих ее людей, кроме собственного маленького сына, и окончательно не порывала узы светской жизни, пожалуй, только ради него.

Два дня назад она благополучно возвратилась из своей очередной поездки в монастырь, но, вопреки обыкновению, не спешила в Краков, а вот уже третью неделю жила в родовом имении покойного мужа, Остроленке.

Дворецкий терпеливо ждал ответа.

– Как он только меня находит! Следит он за мной, что ли! – княгиня была чем-то сильно раздражена. – Скажите ему, что я не могу принять его сейчас. Если он изъявит желание подождать, приготовьте ему комнату.

Не успело смолкнуть в зале эхо ее слов, как высокие тяжелые двери растворились, и в залу стремительно вошел белокурый молодой человек с белесоватым шрамом, пресекавшим наискось его левую щеку.

Лицо княгини еще более омрачилось.

– Прибыл пан Збигнев из Олесницы, королевский секретарь, – так же невозмутимо, как и прошлый раз, доложил дворецкий, вновь появляясь на пороге залы.

– Гоните в шею! – резко сказал ворвавшийся без разрешения молодой человек со шрамом, пан Тенчинский.

– Станислав, – княгиня, наконец, удостоила его вниманием, но только для того, чтобы сделать замечание. – Потрудитесь не мешать мне, коли уж вы вошли, и вам было недостаточно моего нежелания вас видеть!

– Я должен уйти? – сердито спросил молодой человек.

– Да, так будет лучше.

– Но я хотел бы очень серьезно поговорить с вами, Эвелина!

– Хорошо, выйдите в сад, я буду там максимум через час, после того как приму королевского посла.

Пан Тенчинский повернулся и вышел.

– Передайте пану Олесницкому, – обратилась к дворецкому Эвелина, – что я приму его, как только он пожелает.

– Он уже высказал пожелание быть принятым немедленно, – сказал тот.

– Хорошо, тогда зовите его. Посмотрим, что он привез.

Эвелина Острожская вздохнула и подумала, что ей, скорее всего, снова придется вернуться в Краков. Последнее время король все чаще и чаще, со все усиливающейся настойчивостью, приглашал ее ко двору.

– Рад видеть вас во здравии, прекрасная пани Эвелина, – по обыкновению улыбаясь, приветствовал ее пан Збышек, который за шесть лет, прошедших со дня Грюнвальдской битвы превратился из худого долговязого юноши во вполне благообразного дородного молодого польского пана.

Он галантно преклонил перед ней колено, а затем едва коснувшись губами, поцеловал ей руку. – Это невероятно, но с каждым годом вы становитесь все красивее и красивее! – с веселым восхищением в голосе добавил он, улыбаясь ей искренней, а не стандартно придворной улыбкой, которую он успешно использовал при дворе короля Владислава Ягайло.

– А вы все любезнее и любезнее, Збышек, – рассмеялась Эвелина, предлагая ему выпить с дороги.

Королевский секретарь попросил медовухи. Он потратил некоторое время, пересказывая ей дворцовые сплетни, а затем, совершенно неожиданно для Эвелины, быстро, словно на одном дыхании, спросил: – До вас не доходило никаких слухов о вашем муже?

– О моем покойном муже? – осторожно переспросила Эвелина, недоумевая.

– Вот-вот, о вашем покойном муже, – сделав ударение на «покойном», подтвердил пан Збышек уже несколько спокойнее.

– Нет, – коротко сказала Эвелина. – И, опережая ваш вопрос, могу клятвенно заверить, что у меня в замке нет даже его привидения. А что за слухи, Збышек?

– Ничего особенного, – уклонился от ответа королевский секретарь. – И не надо так бледнеть, Эвелина. Князь Острожский умер и похоронен, все знают это.

– Ты заставляешь меня еще более беспокоиться, Збышек, – медленно проговорила Эвелина, прислушиваясь к зарождавшемуся в сердце ужасному предчувствию. – Что происходит? Он что, жив?!

Пан Олесницкий хлебнул еще один ковш медовухи. В его ответе, обращенном к молодой женщине, ясно послышалась увещевательная нота:

– Тебе не о чем беспокоиться, Эвелина. Что бы та не было, король защитит тебя и ребенка.

– Защитит? – повторила вслед за ним, как эхо, Эвелина. – От кого?! От моего покойного мужа?!

– Эвелина, – меняя тактику, твердо сказал пан Олесницкий. – Его королевское величество Владислав Второй хочет видеть тебя и Андрея при дворе.

– Воистину, сегодня день сюрпризов! По какому поводу, если не секрет?

– Когда король хочет кого-либо видеть, ему не нужно для этого никакого повода! – закричал, внезапно выходя из себя, пан Олесницкий. – Вы забываетесь, княгиня!

– Не кричи, Збышко, – устало сказала Эвелина. – И без тебя пан Станислав довел до головной боли. Я понимаю, что Ягайло не мог доверить никому, кроме тебя, говорить со мной на такую деликатную тему. Он дал тебе письменные распоряжения для меня, не правда ли? Когда мы должны ехать в Краков?

Пан Олесницкий вздохнул и обреченно ответил: