Усё

– Вот.

– Большой шрам, – я качаю головой.

– Да, а обещали почти невидимый, – расстроенно соглашается. – Как всегда, наобещают…

– Можно будет потом лазером, наверное. Шрамы же как-то убирают.

Любопытная тетка делает вокруг нас круг.

Крис ужасно расстроена. Обещали…большой…тянет перед зеркалом шею, проводит пальцем.

Остаток дня тетя Маруся молчит. Вот только нахваливала яйца, квартиру, и вдруг сидит, уткнувшись в книжку, читает. Читает, читает, да как вдруг вздохнет, как охнет.

– Что такое теть Марусь? – беспокоюсь я.

– О-о-ох…

– Здоровы ли?

– Ы-ы-ых…

– Чаю выпьете с нами?

– О-о-ох…

И вдруг зловещим шепотом мне в ухо:

– А Кристина-то… Кристина-то, прости Господи… не женщина?!

В выпученных, узко посаженных глазах суеверный страх и ужас.

Рано утром тетя Маруся отправляется в церковь. Храм Живоначальной Троицы на берегу реки в пешей доступности от дома. Нарядилась в длинную юбку, взяла яйца, кулич, бутылку воды. На голову повязала полупрозрачную кремовую косынку, окантованную золотой нитью.

– Помолюсь и свечку поставлю, – оборачивается перед уходом, – чтоб Господь тебе жену послал.

Потом подумала и говорит:

– Напротив нас очень хорошая женщина живет, хоть и татарка. Давай я вас познакомлю.

– Спасибо, теть Марусь, не беспокойтесь…

– Чего я раньше про нее не вспомнила? – сокрушается она.

Из церкви она возвращается посвежевшая, вдохновленная, снимает с головы косынку плавным движением, с лаской во взгляде аккуратно складывает ее, в комнату не заходит, задумчиво застыла перед зеркалом.

Крис сидит за ноутом, работает, параллельно разговаривая по телефону.

– Рендерится, – говорит она. – Уже пять часов рендерится. И еще десять часов рендериться будет.

Я завариваю чай, стоя к ней спиной. Вдруг разговор на полуслове прерывается. Поворачиваюсь – тетя Маруся стоит возле Крис, держит в руке бутылку воды. Крис вопросительно поднимает глаза. Тетя Маруся печально и сердобольно улыбается. Наклоняет бутылку, наливает в ладонь воды. В Крис летят брызги.

– Во имя Отца и Сына и Святого духа.

Крис вскакивает.

Тетка окропляет ее снова.

– Во имя Отца и Сына и Святого духа.

Крис поднимает, как бы защищаясь, руку, но тетка заходит с другого бока, и льет уже из бутылки ей на плечо, приподнявшись на цыпочки, на волосы, на макушку.

– Во имя Отца и Сына и Святого духа! Аминь! Аминь! Аминь!

У тетки героический, торжественный и безумный вид. Крис тянет намокшие пряди волос, будто хочет их увидеть, встряхивает белую футболку, пытается что-то сказать, начинает, но заходится смехом. Тетка ее крестит, а Крис смеется все громче.

– Ты видишь?! – взывает ко мне тетка, вскидывая руки. – Бес в ней! Бес изводит! Гляди, что с нею делается-то! А?!

Секунду назад я был готов разразиться гневной тирадой, но у Крис настолько заразительный смех, а у тетки до того потешно петушиный облик, что я смеюсь, смеюсь до слез, и мы бы рады прекратить хохотать, но не можем остановиться, заражая друг друга. Я прислоняюсь в изнеможении к стене. Машу рукой – перестань. Крис машет в ответ – извини, не могу!

Тетка, конечно, обиделась. Маме в больницу позвонила.

– У тебя все в порядке? – спросила вечером мама.

– Да. А что?

– Маруся сказала, что извращенцы у тебя квартиру отнимают.

После того как тетя Маруся, не переставая креститься, благополучно отбыла в Тулу, мы с Крис прикончили кулич со сливочным маслом и включили по телеку трансляцию из Храма Христа Спасителя. Звук, правда, выключили.

– А знаешь! – Крис говорит. – все-таки святая вода – это круто! Я прекрасно себя чувствую. Ощущаю необычайную легкость! Хочется бросить курить, начать бегать по утрам, косить траву, петь. Давай петь!

– Давай. Я, кстати, умею петь хоралы. Мы пели их регулярно в нашей спецшколе английского языка. Как я их ненавидел!

– Хоралы на Пасху – это прекрасно. Начинай, я буду подвывать вторым сопрано.

И я запел нежным ироническим тенором:

how the bells

Sweet silver bells

All seem to say

Throw cares away

Федя съел медведя

За полгода я несколько раз садился за первую главу своей повести «Укай» и несколько раз стирал написанное. Я уже многое знал о бакланах и рыбной ловле, но не хотелось начинать непосредственно с описания рыбалки. Мне хотелось начать с чего-то незатейливого. Например, с приготовления обеда или уборки дома. Интересно, есть ли у моего усё пылесос, прикидывал я, и тут же представлял хороший японский пылесос-робот, передвигавшийся по татами из рисовой соломы и тростника.