Усё

– Странно все это.

– Что странно?

– Мне казалось, она влюблена в тебя.

– Ты ошибаешься.

В Москву Крис приехала для важного дела. Она собирается лечь в клинику, чтобы ей вырезали адамово яблоко.

– Не страшно, все-таки горло так близко?

– Я стараюсь об этом не думать, – отвечает она уклончиво.

Кадык у нее видный. Я завидую его остроконечности. Ее кадык будит во мне приятные, неожиданные ассоциации, но я держу свое мнение при себе.

Крис легла в клинику, а через два дня из Тулы ко мне приехала тетя Маруся, младшая мамина сестра, узнавшая о том, что мама с воспалением легких в больнице. Отец, конечно, взбрыкнул. «Да блин! Дайте отдохнуть нормально, нарочно что ли вызвали?!» Так что тетю Марусю принимать приходится мне.

Ей пятьдесят семь. Между сестрами нет любви, так мне кажется. Если существует пресловутое сестринское соперничество, то моя мама, красивая и в общем благополучная, опередила сестру по всем пунктам. Только я не до конца вписался в эту идиллическую картинку, хотя тете Марусе с ее непутевым Сашкой все равно нечем крыть, когда мама сует ей под нос мои фотографии:

– Сережка в Токио. У них там семинар. Он японцам все рассказывает. Фудзияма, видишь? А это японская рыбалка с птицами, забыла, как их там…

Маме уже лучше, на следующей неделе ее выпишут. Она рассеянно смотрит на тульский пряник, равнодушно на сестру, а тетя Маруся по непонятной причине светится от радости.

После смерти моей бабушки, их матери, сестры не общались лет пять. Не поделили немецкий сервиз и фарфоровых зайчиков. Мама заявила, что сервиз привез из Германии ее друг. Тетя Маруся на это возразила, что сервиз был бабушкой незадолго до смерти передарен ей, так как всегда ей нравился. Но когда тетя Маруся спрятала от мамы фарфоровых зайчиков, тут уж мама всерьез разобиделась, так хотелось ей взять их на память. Несколько лет сестры друг с другом не разговаривали.

– К Пасхе-то выпишут? – спрашивает тетя Маруся.

Мы втроем вышли прогуляться вокруг больничного корпуса.

– Нет, – отвечает мама, жмурясь на весеннем солнце. – На следующей неделе.

– Жалко. Сходили бы в церковь вместе.

– Солнышко-то какое!

– Я скоро в ваш храм Христа Спасителя поеду. Туда мощи привезут!

Мама равнодушно молчит. А мне интересно.

– Чьи мощи?

– Евангелиста Луки!

– А какие именно мощи?

– Я точно не помню. Кажется, десница.

– Мощная десница, – говорю я.

Мама толкает меня локтем.

– Я тогда Сережу с собой возьму.

– Сережа не крещеный, – усмехается мама.

– Айя-яй! – тетка качает головой. – Как так?

– Так ты в Москву к мощам что ли приехала?

– Я-то? Да нет. Я к тебе. Что ты. К тебе.

Из одной больницы я на такси тут же еду в другую, за Крис. Убаюканный дорогой я вспоминаю странный сон, приснившийся накануне и вдруг думаю – а какие сны видит мой усё? Мне хочется, чтобы его сны были обыкновенными. Пусть во снах он гуляет по Токио, заходит в магазины, покупает продукты, подметает двор, чистит лук, стирает белье. Есть ли у него стиральная машина? Конечно, есть, киваю я сам себе. Хорошая японская стиральная машина. У японцев отличная техника, просто отличная… последние модели разве что стрелки на брюках не делают…

Крис встречает меня у ворот. На ней модный шарф и красная беретка. Она похожа на француженку. Две медсестры обнимают ее со слезами на глазах. Машут, когда она садится в такси, кричат «не забывай нас», а мне слышится «Ne nous oubliez pas!»

Мы едем домой.

– Как самочувствие?

– Курить хочу умираю!

– Скоро приедем.

– Курите, – оборачивается водитель. – Я проветрю.

Но Крис отказывается.

– Нет-нет, спасибо огромное. Я потом. А то вдруг у вас потом будет некурящий пассажир с острым нюхом и идиосинкразией.

Пока мы с Крис болтаемся на кухне, тетя Маруся в комнате смотрит телевизор. В рекламную паузу она встает с дивана, совершает променад по квартире.

– Хорошая квартира все-таки, ничего не скажешь. Матери твоей повезло. И тебе вот теперь. Непонятно за что вам вот это вот все. Саша вот думает на работу в Москву поехать. Но жить же где-то надо, а такое дорогое жилье…

– Да, – соглашаюсь я, – знаю, сам много лет снимал.

– Жалко вот, что вы не общаетесь. Родные все-таки.

Я простодушно пожимаю плечами.

– А ты приезжай к нам, Хоть посмотришь, как мы там живем. Родина твоя все-таки.

– Да я в Москве родился, – отвечаю робко.

– А-а, ну да, ты ж у нас москвич, ну конечно, – с издевкой кивает тетя Маруся.

На следующий день тетя Маруся красит к Пасхе яйца. Ну как красит, наклеивает наклейки из специального пасхального набора. На носу очки, готовится к Пасхе под гром какого-то безумного телешоу. Мы с Крис купили в Биле посыпанный мелкой цветной карамельной крошкой кулич.

Крис разматывает с шеи повязку.