Усё

– Так про что твоя повесть? – интересуется Сева.

– Про жизнь японского рыбака. Он ловит рыбу с помощью ручных бакланов на привязи и пишет роман, – отвечает за меня Крис. – Такая рыбалка называется укай.

– Напиши про Папу. Папа освоил укай и ловит форель.

– Новый вид рыбалки, – шучу я, – папаукай.

– У тебя отец-то есть? – интересуется у Севы Крис.

– Нет, – равнодушно отвечает тот.– Он в Израиль уехал, когда мне год был. С тех пор мы ничего о нем не знаем.

– Настанет день и он вернется, – убежденно заявляет Крис.

– Вряд ли. Тридцать лет прошло. Может, его и нет уже.

– Вот увидишь, – многозначительно кивает она.

Стемнело. Поднялся холодный ветер. Заскрипела какая-то балка.

Мы слезли с крыши и поехали на вокзал провожать Севу. Почему-то мне кажется, что в ту ночь понтифика ожидало удивительное сновидение…

Наутро он проснется и скажет своему помощнику:

– Меркуцио, дружище, ты не знаешь, сколько лететь до Санкт-Петербурга?

Изгнание беса

Тема в пятницу не пришел. Пятница из недели украдена.

– Верни пятницу!

– Прости, ко мне Вика приехала.

Вика приехала! О боги! Голубка опустилась на наш захламленный, шумный ковчег. Она все-таки существует, ее не выдумали, эту далекую, невидимую звезду. Она была в Литве, она подала документы на развод. Голос у Темы дрожит от счастья. Ликуйте, ангелы, трубите в золотые трубы, славьте любовь, а мы пристыжены, мы не верили, мы сделались циничны, утратили веру в истину, любовь, преданность. Это для нас всех она приехала. Вернуть нам веру, встряхнуть нас, наполнить новыми соками.

На следующей неделе пятницы снова нет. Закон сохранения пятниц. Мне вспоминается Прага. Я искал кафе, рекомендованное Ритой, а она большой знаток этого прекрасного города. Заблудившись, я спросил дорогу у продавца трдельников, розовощекого упитанного парня. Английского тот не понял, зато русскому почему-то обрадовался и даже попытался объяснить дорогу на русском.

– Это недалеко, – сказал с акцентом. – Вперед надо, и там справа пятница. Туда вниз по ней…

Я пошел, куда он сказал. Справа действительно оказалась пятница. В тот субботний день пятница была как нельзя кстати, ведь какой дурак откажется от лишнего дня в Праге? Более того, на следующий день я снова пришел на это место. Но пятницы уже не было. У лестницы топтался нетрезвый господин, который бранился на чертовых туристов, которые понаехали и растащили все пятницы.

У меня пятницезависимость, хоть отправляйся в Прагу. Нет, он не будет знакомит меня с Викой. Она не в настроении.

– Пришли хоть фотографию, – канючу я.

– Она мне запрещает.

– Да перестань.

Вздох.

– Ну ладно. Только никому не показывай.

– Детский сад!

В ней что-то цыганское, заморское, пленительное, пошлое, да, ухоженная пошлость, губы, формы, это все для нашего мужского глаза, не для себя. Характера не разглядеть, он в тени ее вульгарных прелестей. Тема, как мог ты попасться на удочку этой хищницы? Ах, да, да, я ничего не знаю, я совсем не знаю ее, ничего о ней, это всего лишь фото, присланное в вотсап. Но как мне узнать ее, если нельзя?

– Она так и уедет, ты нам ее не покажешь?

– Вика – социофоб, – оправдывается Тема. – У них все сложно. Она пьет какие-то таблетки, но они мало помогают. Я говорю, ей надо психотерапию, она не хочет, не верит в них. Только не рассказывай никому, она не хочет, чтобы про нее говорили.

– Ах, вот оно что.

– Хотя. Все это странно. Честно говоря, эта социофобия только на словах. Никогда не замечал у нее никаких проблем. А у тебя как?

– Ищу для ванной плитку цвета куста бузины.

– Понятно. Удачи. Ну все. Я на работе.

– Ясно. Привет рыбкам!

Цвета берут у природы. Предлагают фуксию, баклажан, морскую волну, сирень. Здесь у меня слива, там мокрый асфальт, на стене фисташки, кофейный столик кофейного цвета. Когда я стану директором мебельной фабрики, я превращу мышиный в речную рябь, асфальт в вареное мясо, да, у тебя платье цвета вареной курицы, у тебя стены цвета перепонки аиста, это цвет ржавой трубы, то цвет ила, стул цвета здоровой печени, диван цвета жухлой банановой кожуры, туфли цвета коровьего копыта, стол – стриженного ногтя старика, табуретки – как детский молочный зуб.

Я ищу для ванной плитку цвета куста бузины. Потом захожу в мебельный салон и спрашиваю – нет ли у них шкафа цвета прибрежной гальки. Такого у них нет. Но у них пленка оракал, какой угодно цвет они сделают, вот морская волна, вот асфальт, как пожелаете. Тогда мне асфальтовую волну. Будет раковина цвета лужи, а пол цвета земной коры.

Конец апреля. Семь утра. Мы не виделись год. Крис выходит из такси, как всегда, решительная, смущенная, в ярком вырви глаз плаще. Мы выпили за встречу. Так рано я пил впервые. Я хвастаюсь земной корой, прибрежной галькой, асфальтом, вареным мясом, жухлой банановой кожурой.

– Твои синицы распоясались, – говорю я после того, как очередная синица залетела в комнату.

Я попытался помочь ей покинуть помещение, раскрыл для этого дверь на балкон, но птица подняла оглушительный визг.

Я и Крис сидим на кухне, ожидая, когда синица улетит сама через балконную дверь. Из комнаты по ногам тянет холодный воздух.

– Это, что, сало?

– Это свиной жир, – отвечаю не без гордости. – Эти пташки скоро захрюкают.

У Крис тоже новости. Мама вышла на пенсию. Хочет продать квартиру в Екате и купить в Питере, чтобы быть ближе к дочери. Крис советовалась, как это лучше сделать. Затея кажется ей чем-то сложным, неподъемным, невыполнимой миссией.

– А как Рита? – спрашивает.

– Надеюсь, ей в Италии хорошо, – отвечаю. – с ее новым фиданцато.

Марго вместе со своими половниками уехала в Милан на выставку современного искусства, там она познакомилась с неким Карло, который, кажется, без ума от нее. Вот уже год она не звонит и не пишет.

– Да, я видела фотки в ее инсте.

– Ну вот.