Охотник

– Не успели!..

– Подожди-ка, – Макс скинул куртку, оставшись в облегающем белом свитере, и вышел на середину дороги. Вздохнул пару раз, сосредотачиваясь, крепко сжал кулаки.

Сначала ничего не происходило, было тихо, но затем поднялся небольшой ветерок. С каждой секундой он крепчал, вздымая в небо рыхлый снег и свиваясь в тугой жгут. Ещё минут через пять воронка огромного смерча упала из туч и понеслась по дороге, перемешивая снег и опавшую хвою в непроницаемую серую мглу.

– Ну, ты даёшь! – Иннокентий старался перекричать ветер и заслонялся при этом рукавом от секущих лицо ледяных крупинок.

– Идём быстрее! – Макс, на ходу натягивая куртку, первым углубился в лес.

Они шли около часа. Сначала, просто стараясь отойти подальше от дороги, потом свернули, ориентируясь на знаки, известные лишь Иннокентию.

– Подожди. – Максим остановился, придерживаясь за ствол высоченной ели. Перевёл дыхание. – Вот чёрт!

– Что случилось?

– Голова закружилась. Подожди секунду…

– А, так это Барьер. Пойдём потихоньку. Держись за меня. Метров через сто всё пройдёт.

– Огораживаетесь! От кого же вы огораживаетесь? Живёте комфортно, тепло, светло. Деревья сквозь пол не растут, монстры не бегают. А всё что-то делите! Богатство, природу!.. Чего вам не хватает?!

– Я понимаю тебя, Максим, понимаю. Согласен, мерзко поступили с тобой и твоей землёй, но в тебе сейчас говорит отчаянье, обострённое чувство несправедливости. Наши проблемы не столь неразрешимы, как тебе кажется. Мы справимся. И Барьеры со временем уберут, и к Осинычу этнологи и фольклористы в гости будут ездить за культурным наследием прошлых веков. Всё будет, я уверен.

– Не зря всё это, я думаю. Ну, попал к вам не зря. Я ведь тоже наш мир обречённым считал, мечтал отправиться в космос, сначала на орбиту, а оттуда, возможно, в дальнюю разведку… Но сейчас думаю, нет! Проще всего отказаться, уйти, забыть, бросить. Но ведь человеку дан разум! Для борьбы дан! С самим собой, прежде всего. С тем, чтобы, когда руки опускаются, когда выхода не видно, всё равно идти.

– Ты меня пытаешься убедить в чем-то или себя? Извини, Макс, у нас сейчас немного другая идеология. Из двух дорог – трудной и героической, и лёгкой, но бесславной, мы выберем вторую. Мы старше вас, и в мыслях о будущем лишены восторженного ожидания. Что будет, то и будет. А вас, возможно, Мировой Разум готовит для особой цели, для каких-то свершений, вот и подбрасывает испытания.

– Почему тогда ты помогаешь мне? – Максим остановился и глянул в серые уставшие глаза своего спутника, – Ведь проще.

– Проще. Проще, – ворчливо отозвался тот. – Только я помню и другие времена, и мысли другие. И понятия о чести, о порядочности. И о помощи тоже. И верю, что всё это вернётся, не знаю, когда, но вернётся обязательно!

Некоторое время они молча шли, увязая в снегу по колено, а порой и глубже.

– А-а, проклятье! Ты же сказал, через сто метров всё пройдёт! – Макс снова остановился.

– Да мы давно прошли сто метров. Это уже второй Барьер, – виновато отозвался Иннокентий. Он устал, запыхался, но никаких неприятных ощущений, как Максим, не испытывал.

– А всего сколько?

– Всего три. Я тут подумал, может, я тебя усыплю? Ну, введу в транс. Идти сможешь, а чувствовать ничего не будешь.

– Нет уж! – Макс зачерпнул горсть снега и прижал ко лбу. – Хватит меня за ручку водить! Если не суждено вернуть Скрижаль, по крайней мере, друзья не подумают, что я последние дни провёл в довольстве и комфорте.

– Им уже всё равно, друзьям, то есть.

– Мне не всё равно.

– Чудак – человек! Мало кто из смертных в силах преодолеть Третий Барьер. Я же хотел, как лучше.

– Спасибо тебе. Пойдём.

Они двинулись дальше.

От дерева к дереву, медленно, чуть ли не ползком, на четвереньках Макс упрямо брёл за своим непонятным проводником, то ли человеком, то ли нет, который оглядывался, ждал его, качал головой с сочувствием и досадой на непонятное упрямство.

А лес, величественный и прекрасный, осыпанный золотистыми искрами декабрьского раннего заката, молча взирал на людей, уходивших всё глубже и глубже в тёмную чащу.

До избушки оставалось несколько десятков метров, когда путники устало повалились прямо в снег возле высокой ели, мохнатой, тёмно-зелёной, почти черной от старости.

– Ты меня всё-таки заморозил… э-э… загипнотизировал?

– Нет, – хрипло отозвался Иннокентий. – Сам шёл, ещё и меня волок.

– А почему я ничего не помню? Плохой ты колдун, Кеш!

– Плохой, – согласился тот.

– И врать не умеешь. Поползли что ли?

– Поползли.

Они поднялись, отряхнулись кое-как от липкого снега и направились к избушке.

– Иди вперёд. Мне надо кое-что поправить.

Максим отстал, и Иннокентий первым поднялся на крыльцо.

– Уф! Неужели добрались?

Стукнула дверь.

Макс снял куртку, запустил руки под свитер и начал сматывать с себя самодельный защитный пояс. Почувствовал, как напряглось вокруг него пространство, как слегка зазвенела натянувшаяся струна реальности…

Весь пояс снимать не стал, оставил один виток, а конец, свёрнутый рулончиком, подоткнул сбоку, чтобы не мешал и не распустился вдруг.

Надел куртку, поправил шапку и пошёл к знакомой избушке.

* * *

– Здра…

– Руки! Оперативная служба. Вы арестованы, – спокойно, даже слегка скучая, сказал высокий, сухощавый мужчина, шагнувший навстречу, и замкнул на запястьях гостя сверкающие полированной сталью наручники.

На скамейке у окна с несчастным видом уже сидел в таких же наручниках Иннокентий, а чуть поодаль – Осиныч с завязанным платком ртом и руками, стянутыми верёвкой. Возле лешего пристроился второй Сухощавый, похожий на первого, как брат-близнец, но, видимо, рангом пониже, потому, что всё время молчал. Третий, тоже Сухощавый, но несколько иной по внешности, хотя и не менее невзрачной, встал у двери за спиной Максима.

– Стыдно, Иннокентий Аристархович! Право слово, стыдно! Бегаете, словно мальчишка. Будто у нас дел иных нет, кроме как гоняться за вами! Давай на выход, – кивнул он сотруднику у двери, и тот вытолкнул Макса на лестницу.

– Эй! Послушайте! Как вас там? Уполномоченный!..