Серебряный закат

«Ты сказал, что есть ещё беда. Какая?»

«Стоит ли тебе знать?».

«Боишься, что начну сеять панику?»

«Не боюсь, но… Впрочем, рано или поздно ты всё равно узнаешь. Это лангри. Другая наша беда – лесные чудовища из забытых преданий. Кто мог подумать, что они вновь явятся, да ещё в столь трудный для государства момент!».

«Лангри?! Не может быть!»

Он опять вздохнул, поколебался с минуту, потом решился.

«Пойдём. Покажу».

Мы прошли через сад, вышли через маленькую кованую калитку к тропинке над каньоном, стали спускаться по ней. Слабый шум воды далеко внизу бился о скальные стены, подчёркивая странную тишину этого места. Ни один звук, кроме речного не проникал сюда. Здесь было тепло, влажно и глухо.

Луна светила ярко, но тропинка петляла, то и дело скрываясь в тени горы. Дядя шёл уверенно, а я одной рукой придерживала юбки, а другой цеплялась за перильца, прибитые к стене, и ощупывала ногой дорогу перед собой, прежде чем ступить на неё. Причём несколько раз ступня моя проваливалась в пустоту.

Тропинка кончилась никем не охраняемым арочным входом в туннель. По обеим сторонам его, освещённые факелами, высились решётки клеток. Все оказались пустыми, кроме последней, расположенной глубже всех в горе…

Этими чудовищами в моём детстве пугали непослушных ребятишек. Обитающие в ночи, лангри и по одиночке опасны, а уж когда они собирались в стаи – это было настоящее стихийное бедствие. Лет сто назад. Потому что их уже давно никто не видел. Но представляли они собой воплощённое зло. И смерть каждому, кто попадётся в их пятипалые лапы, почти человеческие, если бы не длинные когти.

При нашем появлении с шипением и присвистом они метнулись навстречу. Я отшатнулась в ужасе, хотя зверюг помимо толстых прутьев клетки удерживали ещё и цепи на мускулистых коротких ногах.

Кожистые крылья затрещали, подбросив хозяев к каменному потолку. Цепи натянулись.

«Не бойся, дорогая, – дядя улыбнулся. – Пока они заперты, мы в безопасности. Хотя это и стоило жизни двоим моим верным слугам».

«А зачем вы их держите?» – я встретилась взглядом с круглыми немигающими глазами одного лангри и почувствовала… даже трудно объяснить, что? Холод? Равнодушие? Впрочем, чего ещё ждать от хищника с совершенно иным разумом? Недаром говорят, что лангри посылаются к нам из другого мира. В наказание за грехи.

«Когда они вновь появились в лесах Айленда, началась паника. Люди стали уходить из деревень, бросать дома и поля. Пока что зафиксировано только два случая нападения, но этого достаточно, чтобы посеять ужас среди населения.

Эти звери активны только ночью, так что нам удалось найти и уничтожить большую стаю. Полуослепшие и вялые они, тем не менее, так сопротивлялись, что с десяток солдат полегло в той битве. Нескольких лангри отловили и привезли сюда. Мы хотим их изучить, узнать, чего они боятся. Чтобы научиться защищаться без огромных затрат и потерь. Может, ты поможешь? Почувствуешь, поймёшь, что у них внутри?» – он испытующе глянул на меня. Я покачала головой.

«Чувства животных мне недоступны. Могу лишь сказать, что у них даже в таком положении нет страха перед нами».

«Да, это так, – вздохнул дядя. – Ладно, пойдём».

Перед выходом из туннеля я ещё раз оглянулась на лангри. Один из них, присев на корточки и покачивая головой с резко надломленным лобным псевдоклювом, глядел нам вслед, и меня снова ожгло холодом.

* * *

Горничная принесла горячего молока и печенья. Я пригласила её поужинать со мной. Она с удовольствием уселась за стол и принялась уплетать выпечку.

Я глотнула молока и завернулась плотнее в пушистый плед: слегка знобило после прогулки над каньоном. Кроме того, не покидало ощущение какой-то недосказанности, чего-то такого, что известно всем или почти всем, а до меня никак не дойдёт. И это ощущение вызывало тревогу и дискомфорт. Дядя же не только не захотел ничего объяснить, но и постоянно переводил разговор на другие темы, причём очень старался чувствовать себя заинтересованным и искренним. Чересчур старался…

Что же у них тут происходит? Или вот-вот произойдёт?

Горничная, вопреки моим ожиданиям, не прояснила ситуацию, хотя с удовольствием рассказывала всё и обо всех. Не было темы, о которой она оказалась бы не осведомлена. Включая политические. Здесь, правда, она имела собственное суждение. Но меня более интересовали дела внутренние, поэтому, предоставив разбираться с политикой дяде, стала расспрашивать о венценосном семействе. Про короля не узнала ничего нового, кроме того, что он – старый пьяница, которого даже слуги ни во что не ставят. А вот вокруг Алекса ходили разные толки в связи с несколькими историями. В каждой присутствовала женщина, прекрасная, знатная, женитьба на которой укрепила бы позиции страны, если бы… Если бы невесты после представления принцу, категорически не отказывались иметь с ним какие-то дела, пусть даже во благо государства. И это – дамы, которым с детства внушали, что их первейший долг – самопожертвование во имя политических целей, а не личные чувства и страсти! Но чем Алекс мог вызвать подобное отторжение?! Ослепительно красивый, добрый, утончённый, возле которого ощущаешь только собственную ущербность в сравнении с его божественным совершенством!..

Так. А не это ли причина? Не чувствовали ли принцессы то же, что и я? Какая женщина захочет ощущать себя ничтожеством рядом с недостижимым идеалом? Пусть даже во имя политики. Женщина ведь остаётся женщиной, и есть вещи, через которые ей не перешагнуть.

И что же произойдёт через месяц, когда Алекс станет королём? Принц-поэт, не способный быть жёстким монархом в трудное и ответственное для страны время, мой дядюшка, изо всех сил пытающийся удержать страну от хаоса и войны и по сути являющийся её истинным правителем…

А мне какая роль отведена? Тёплой жилетки? Не похоже, чтобы Советник Торн нуждался в утешителе, да ещё и подобном мне.

Повлиять на Алекса? И каким же образом, если в его присутствии могу лишь млеть от восторга и нежности? Я! Всегда считавшая себя сильной личностью, не способной к безумствам!

У него должны быть сотни поклонниц, а он совсем один! Даже во дворце женщин почти нет, если не считать двух кухарок, парочки замшелых придворных тёток и Зоуис, которой мужчины даром не нужны.

Впрочем, такая ли это беда, если только дядя не имеет далеко идущих планов политических союзов? Например, с мятежными герцогами. Есть у них дочери? Откуда я знаю? У Левела, вроде, сыновья, у Орсейна… вообще никого. Кажись… Точнее не могу сказать. Но раз присутствия Алекса не выносит ни одна женщина, брак отпадает, даже чисто номинальный. Уже пробовали.

* * *

Зоуис уплетала печенье и с увлечением рассказывала историю Аннет – мачехи Алекса, принцессы, изначально предназначенной ему в жёны (могу даже с уверенностью предположить, кто пытался устроить этот брак!), но бросившей его чуть ли не у алтаря по всё той же таинственной причине и вышедшей-таки замуж, но за старого короля – тут проблем не было. И государство таким образом обрело новую провинцию – Гор-Айленд и ещё одну разбитую жизнь.

Я сидела на своей широкой мягчайшей кровати, обхватив колени руками в любимой позе для размышлений, слушала, думала и вдруг ощутила странное беспокойство, похожее на состояние тягучего сна, когда хочешь проснуться, а никак не получается. Что-то происходило примерно в миле отсюда, в стороне, где как уже знала, располагались покои Алекса. Один из двух аурических рисунков узнала. Мари! Моя юная попутчица, белошвейка Мари – я ж совсем про неё забыла! И теперь она ощущала такое счастье, такое блаженство, что я просто остолбенела. Она и заколдованный принц?!…

Картины, где самая невинная представляла бросающуюся из окна девушку, сменялись в моих мыслях одна за другой, пока, спрыгнув с постели, нашаривала пеньюар и туфли.

«Куда вы?!» – Зоуис быстренько дожевала последнее печенье и помогла мне одеться.

«Я должна! … Не жди меня!»

И понеслась бегом через парк, лишь краем сознания отметив, что всё равно не успею, да и что смогу сделать в подобной ситуации? Сердце колотилось, я задыхалась, но мчалась, не останавливаясь. Где могла, срезала путь, бежала по росным травам. Подол пеньюара намок и потяжелел, а сама себе в торопливости я напоминала растрёпанную белую птицу.

Вот и парадный вход на половину принца.

Я остановилась в нерешительности перед дверью, украшенной затейливым орнаментом с золотой инкрустацией. Неужели крошка-белошвейка преодолела то, что не удалось никому до неё?! Не настолько она глупа, чтобы чувствовать себя равной Ему! Или тут имеет место быть чудо?.. Должна ли я войти? Должна ли вмешиваться? Только ли опасение за девчонку говорит во мне? Или – что уж греха таить, ведь чары Алекса не миновали и меня! – дело в элементарной ревности?

Тогда я должна смириться. Что ж…

Повернулась, было, чтобы уйти, но тут из соседней маленькой двери под самой лестницей выпорхнула счастливо щебечущая парочка. Оба заметили неожиданную свидетельницу своего свидания. Потом девчонка подпрыгнула, пискнула от радости и кинулась мне на шею.

«Госпожа Керри! Как я рада вас видеть!»

«Мари! Что ты здесь делаешь?! Кто это с тобой?»

«Ох, не спрашивайте! Я так счастлива! Он такой, такой…!»

«Кто?» – её радость передалась мне, и я тоже смеялась, плакала и ничегошеньки не понимала.

«Да Орсин же. Вот он!.. Иди сюда, – махнула своему приятелю. – я вас познакомлю. Он чудесный! Я как увидела его, так во мне что-то всколыхнулось! Вот так! – она широко всплеснула руками. – Мы познакомились в первый же день, и оба поняли, что нашли свою судьбу. Так, милый?»

«Гм-гм, – ответил Орсин, стараясь, чтобы его голос звучал ниже и мужественнее. – Да, конечно. Поняли… Угу. Сразу».

«Вы его не слушайте, – Мари хихикнула. – Он старается выглядеть старше, чтобы его сделали главным смотрителем зоопарка вместо прежнего. Он так любит животных! Даже этих жутких чудовищ лангри».

«Я с ними подружился, – Орсин широко улыбнулся. – Таскаю им лягушек».