Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

– Как круто!

– Прогони его от начала и до конца…

– Если батареи хватит…

– Каждый, мать его, листок видно! – ликовали охранники, – вот это крутотень!!

Звук дрона сначала немного удалился, а затем начал приближаться, причем, прямо к ней. Момент истины, подумала Фатима, несмотря на критически опасную ситуацию, какая-то часть ее буйствовала и веселилась, та самая озорная часть, живущая на адреналине и не подвластная ни времени, ни ударам судьбы. Мой внутренний чертенок, думала иногда Фатима, из тех, про кого говорят: «Он сдохнет, вопя и хохоча», она понимала, что без этой дикой и бесстрашной частицы собственного Я она никогда бы не стала тем, кем стала, никогда не смогла бы так смело и уверенно ходить по краю и не падать. И сейчас, когда жужжание стремительно летело прямо на нее, эта неукротимая сущность в ней смеялась и потирала руки, крича: «Вот это момент! А если конец – так хоть оторвемся от души, без оглядки!»

– Никого там нет, даже сраного кота или птицы, – заключил один из охранников.

– А там что? Вон, впереди…

– Шифер с гаража, вроде, – ответил голос.

Что ж, подумала Фатима, это было смелое приключение, самое дерзкое из всех… Но она продолжала лежать неподвижно, едва дыша – воля и уравновешенность привели ее к вершине, да, не без помощи удачи (без нее битвы не выигрывают), но будь она дерганой и слабовольной, ее первое же дело стало бы последним. Я – удивительное целое, пришла вдруг мысль, хотя дрон летел к ней, ее жизнь повисла на волоске… но именно эта мысль и пришла к ней в эту секунду. Я – как инь и ян, соединение противоположностей, внутри – огонь, на поверхности – ледяной панцирь.

– Смотри, точно, шифер! – Жужжание подлетевшего вплотную дрона казалось оглушающим.

– Ветки не зацепи, балда!

– А под шифер слабо?

Дрон дернулся к тому краю, где были ноги Фатимы, но пока завис за шифером, то есть не мог заглянуть в пространство, где пряталась незваная гостья.

– Тут стена близко, и места мало, – проговорил тот, кто управлял аппаратом сейчас, по голосу чувствовалось, что он весь поглощен процессом.

– Вот и не мудри! – Скомандовал кто-то, – не хватало еще раздолбать его в первый же раз. Платить сам будешь, ас.

– Правда, Серега, фиг с ним, – согласился тот, кто говорил про «слабо», – Николай Петрович за этот дрон нас всех отымеет, если хоть царапина будет. Сам пусть. А наше дело было проверить всё, так что валим обратно.

– Да и батарея уже почти сдохла, – добавил голос. – Пока не убился об землю, пора сворачиваться.

И дрон с жужжанием полетел прочь. Самый лучший звук этого вечера, подумала Фатима, всё еще не смея выдохнуть. Она прекрасно понимала, как близко она была к краю пропасти, и как несказанно ей повезло опять. Надеюсь, я не растратила сегодня весь свой запас везения, улыбнулась она в темноте под шифером, день ведь еще не кончился… а за ним будут и другие. Может быть.

Через несколько минут жужжание прекратилось, охранники забрали свою игрушку и, возбужденно переговариваясь, направились обратно. Голоса сначала приблизились, потом стали удаляться, а еще через минуту хлопнула тяжелая дверь, по звуку, металлическая, и всё стихло.

Фатима еще некоторое время лежала неподвижно, позволяя себе лишь дышать полной грудью, а потом медленно и осторожно выпрямила ноги, выбросила рюкзак, а затем перевернулась на живот и выползла из укрытия, как улитка из раковины. Ничто не двигалось в темноте под ветками, вокруг царила тишина, нарушаемая лишь одинокой песней сверчка, притаившегося где-то в зарослях. Однако она не спешила двигаться дальше, если я не вижу, совсем не означает, что не видят меня, вспомнила она первую мудрость, усвоенную в детстве на собственном опыте.

Осмотревшись, она осторожно покинула убежище, не вставая в полный рост, она решила двигаться к светящимся окнам вдоль стены. Гараж, вспомнила она слова охранников, зачем Аде гараж так близко от дома, он же явно портит двор? Ответ напрашивался сам: чтобы иметь немедленный доступ к транспорту, средству побега. Только вот вряд ли в этом гараже стоят машины – на них с острова точно не уедешь. Тогда что? Еще один вертолет? Частный самолет или что-нибудь летающее, изобретенное специально для нее? Мне это может пригодиться, отметила Фатима, транспорт так близко от дома, из которого мне – если повезет – придется бежать. И ради пары спорткаров – хотя зачем они здесь? – Ада не стала бы громоздить гараж прямо под окнами. Отмечено, подумала Фатима и двинулась вдоль стены.

На удивление длинный гараж, думала Фатима, приближаясь к свету. Одновременно она искала глазами дверь, откуда вышли охранники. Ее она не рассматривала как вариант, а вот как источник угрозы – да. Она углублялась, заходя за левое крыло, и остановилась, немного не доходя до окон, чтобы лучше видеть, с чем имеет дело. Прямо под окнами, предположила она, когда увидела скошенную крышу перед входом в подвальное помещение, как специально! Яркий свет, льющийся из целого ряда окон, слепил привыкшие к полумраку глаза, зато отлично освещал пространство. Разглядеть камеру прямо над железной дверью в подвальное помещение не составляло никакого труда. Вот куда ушли охранники, возможно, там их пост, предположила она, и если я хочу попасть внутрь через эти окна… мне придется встать на крышу! Как будто кто-то играл с ней, заманив на остров головоломок и экстрима. Ладно, вздохнула она, для начала займемся окнами, может, и оттуда путь заказан.

Из целого ряда соединенных окон открытым было только одно – или один сегмент, учитывая, что они составляли сплошную стеклянную стену, разделенную лишь узкими полосками пластика – на нем Фатима заметила сетку от насекомых. Готова спорить, это еще не всё, усмехнулась она, натягивая очки. И снова не ошиблась – через каждый сегмент панорамного окна проходил вертикальный луч. Всего один, отметила Фатима, и робкая надежда опять пробилась сквозь сосредоточенность. С одним лучом я смогу справиться, думала она, у нее был отражатель, дорогая игрушка, специально для таких случаев. Но их было всего два, то есть через лазерную сетку она уже не могла пройти. А здесь могла. Неожиданно трудным препятствием оказалась простая антимоскитная сетка – если ее разрезать, да еще пред постом охраны… И снять не получиться, в этом она не сомневалась. Можно полностью срезать весь сетчатый материал, но, опять же, это могло броситься в глаза кому-то очень внимательному. Такому, как Роман.

– Черт! – почти беззвучно выругалась она, прячась в тенях, пока это была единственная лазейка. Но риск был слишком велик.

В ярком свете ее глаза уловили какое-то движение, в освещенном помещении с открытым окном кто-то был. Неужели Ада? Сердце забилось быстрее, а все мышцы напряглись. Не может быть так легко, подумала она, одновременно веря, что вполне даже может. Как голодный хищник, увидевший кролика, Фатима двинулась вперед, приближаясь к окнам. В теплом летнем воздухе до нее долетели запахи ванили и моющего средства. А подойдя еще ближе, почти к границе зеленой зоны, она увидела шкафчики, сверкающую вытяжку и развешанные для сушки половники, шумовки и плошки. Так это кухня, совсем не удивилась Фатима, где еще позволили бы открывать окна? А тут как раз еще и пост охраны. И пока что, мой единственный шанс, вздохнула она.

Она подошла достаточно близко, чтобы услышать, шум воды – кто-то открыл кран. Но теперь она не думала, что это Ада – королевам ведь не место на кухне, наверняка ее слуга или повар. Она присела, скрываясь за живой изгородью, и продолжила наблюдение. Через несколько секунд в свете снова мелькнула тень, а потом к окнам подошел внушительных размеров толстяк в черной форменной куртке с воротником-стойкой. Повар, предположила Фатима, наблюдая, как высокий молодой мужчина с бесцветным ежиком волос старательно вытирает что-то возле самых окон. Наверняка столешница, подумала Фатима, черт, да это же просто приглашение! Заходи в окно, присядь на столешницу и тихонько отправляйся дальше, всё так удобно. Толстяк с румяным круглым лицом сосредоточенно натирал рабочую поверхность, потом исчез из поля зрения на несколько минут и появился снова, держа в руках что-то дымящееся. Вот откуда запах ванили, поняла Фатима, когда крупный повар поставил нечто, похожее на форму с выпечкой, прямо возле открытого окна. Ну вот, теперь и угощение для гостей готово, улыбнулась про себя Фатима, пахло просто восхитительно.

Повар еще не успел отойти от окна, любуясь своим произведением, от которого валил пар, когда дверь подвала под окнами лязгнула и начала открываться. Фатима тут же припала к земле, радуясь, что ветки деревьев нависают так низко и создают такую прекрасную тень. Только бы не дрон опять подумала она, решая, стоит ли отползти немного к стене или сначала послушать, что они будут говорить и делать.

Послышались шаги, ей показалось, что вышел всего один человек, и никаких голосов пока. Дверь с лязгом захлопнулась, кто-то пошел по лестнице и вышел из-под крыши во двор. Звук шагов приближался, потом стих, ему на смену пришли звуки активно втягиваемого воздуха. А еще через пару секунд она услышала:

– МММ! Вот это аромат! Моя бы так пекла! Игорь, что за шедевр на этот раз?

– Кекс с изюмом, – послышалось из окна, в голосе явно звучала нотка гордости. – Очень простой рецепт. Главное, брать хорошие продукты и тщательно всё вымешивать. А изюм лучше заранее замочить, чтобы…

– Может, моей это всё расскажешь? – усмехнулся вышедший, послышался звук чиркающей зажигалки. – Я ни хрена в этом не рублю. Даже яичницу не сделаю. – Он опять усмехнулся и добавил, – да и она от меня недалеко ушла.

– Могу записать, – ответил повар.

– Да, ближе к концу смены, – сказал охранник, выпуская дым, – а ты чего так поздно печь затеял? Я думал, спят уже все.

– Да на утро решил кекс к завтраку. Я всё равно поздно ложусь. Вот, уже думаю пойти к себе, а он пусть остужается, ему как раз немного усесться надо…

– Окно, надеюсь, не забудешь закрыть. – Перебил его охранник, – я итак глаза на это закрываю, а ведь не положено открывать после захода солнца.

– Извините, Николай Петрович, – проговорил повар, а Фатима напряглась, тот самый Николай Петрович, начальник тех, кто запускал дрон. – Просто в кухне всегда так душно, а тем более летом… А у меня итак одышка.

Еще бы, подумала Фатима, с таким-то весом.

– Я сейчас немного его остужу и всё закрою перед уходом. А пока чай буду пить, кекс на сквознячке постоит.

– Только не забудь, – напомнил охранник, – не подставляй меня.

– Нет, ну что вы!

И повар исчез в глубинах кухни. Охранник докурил свою сигарету, еще раз втянул в себя пахнущий ванилью воздух и отправился обратно. Когда железная дверь с лязгом захлопнулась, Фатима осознала 2 вещи: первое – она вряд ли сможет попасть в дом через это окно. И второе: на часах было уже 23:25, ее время стремительно убегало.

Чувствуя, как горлу подступает горечь, она отползла обратно к стене и там, в тенях, приняла решение обойти дом по кругу. Насколько это будет возможно.

8

Как только дверь за Игорем закрылась, он снова почувствовал это приятное тепло в груди, что-то вроде его личного счастья. На этом острове он испытывал подобные эмоции довольно часто. Хотя многим, он знал, здесь не нравилось. А вот он обрел свою тихую гавань, свой уголок мира и покоя.

Да, старая ведьма могла дернуть его в любую секунду, браслет, который он носил на руке – как и все, кто жил и работал здесь, включая саму Госпожу – мог противно запищать и в 3 часа ночи, и в 5 утра, и он должен был тотчас примчаться к хозяйке и исполнять ее прихоти. Иногда она просила горячего молока посреди ночи – Игорь не был большим знатоком жизни, но понимал, что, нажив такое состояние, платишь за него спокойным сном – иногда утром хотела чаю в постель. Его это не очень напрягало, от природы он был флегматичным и незлобным человеком и, в противоположность своей хозяйке, был беден, как церковная мышь (по крайней мере, приехал сюда таким), и не имел никаких проблем со сном. После каждого такого подъема он возвращался в свою постель и уже через минуту погружался в объятия Морфея, чтобы так же легко встать по будильнику или очередному зову госпожи.

Он был единственным человеком, жившим в хозяйском доме, охрану в подвале он не считал, потому что в дом они попасть не могли, дверь открывалась только из дома в их помещение, но никак не наоборот.

По образованию повар-кондитер, он занимал так же должность дворецкого, личного помощника и няньки Ады Терер. И ему это нравилось. В основном он занимался тем, что любил – готовил, у него была крыша над головой и очень приличный доход, и он не видел ничего ужасного в том, чтобы принести сварливой пожилой женщине чашку молока посреди ночи или набрать ванну нужной температуры.

Он был единственным «домашним» работником, но не любимчиком, таких у Ады не было, на него она смотрела точно с таким же презрением, как и на всех остальных, могла наорать или оскорбить, но он не реагировал, после 21 года жизни в родительском доме выпады Ады казались ему чуть ли не лаской. И в глубине души он был благодарен ей за свою жизнь, впервые он понял, что такое свобода, что такое счастье и покой, именно на этом острове. Впервые у него было свое пространство – целая комната и собственный санузел, в который никто не ломился, стоило лишь ему войти, и не орал, чтобы он немедленно выходил и не устраивал там «зал заседаний» или «чертов заплыв». Никто не врубал телевизор на полную громкость, когда он спал, и не называл его медлительным никчемным лентяем просто за то, что человеку требуется отдых. Здесь было хорошо, здесь его никто не обижал, а иногда даже хвалили, остальные люди не смеялись над ним и не обзывали жиртрестом или свинорылом, они общались с ним так же, как и со всеми вокруг. За три года, что Игорь проработал здесь, он почти исцелился от детских кошмаров и травм, почти, потому что даже он понимал, что искалеченная психика – это на всю жизнь, и иногда старые раны болят, просто так, как сломанные когда-то кости ноют на погоду. Но большую часть времени он не чувствовал никакой боли, она ушла, раны затянулись, и если «погода» была более-менее нормальной, он ощущал себя совершенно здоровым человеком.

У него был контракт на 5 лет, и Игорь втайне молился богу, в которого не особо верил, чтобы его продлили, и он смог остаться здесь навсегда. Ну, если реально, то пока будет жива Ада Терер. И перспективы виделись ему в отличном свете – она правильно питалась, очень следила за здоровьем и не имела вредных привычек, так что, по его прикидкам, вполне могла дожить до ста лет. Платили здесь просто отлично, и иногда, в самые лучшие дни, когда с моря дул свежий ветер, блюда удавались ему особенно хорошо, и за весь день его никто не дергал, будущее виделось ему не страшным темным пятном, а длинной и ровной дорогой посреди равнин, залитых солнечным светом. В такие моменты он понимал, что когда-нибудь уедет отсюда, выпорхнет в большой мир и большую жизнь, и он будет подготовлен – на руках у него будет солидный капитал, и он сможет открыть собственный ресторан. И в эти волшебные минуты он чувствовал, знал, что готов, что всё получится. А почему нет? Свою большую зарплату он почти не тратил, он жил на острове круглый год, не уезжая даже в отпуск или на выходные, поэтому тратить деньги ему было просто негде и не на что. Девушки у него не было никогда (26 летний девственник – не самое ужасное, что может случиться с человеком), с родителями он почти не общался, иногда звонил матери и после каждого раза ходил больной несколько дней – раны снова открывались и болели. Иногда он жалел ее, он ведь сбежал, а она осталась. Но это был ее выбор, ее «крест» как она сама говорила с какой-то нездоровой гордостью в голосе.

За 3 года на острове он не купил себе даже смены белья – носил всё то, что привез с собой, он был аккуратным и осторожным, все его вещи были как новенькие, он привык относиться к каждой вещи как к последней, как будто больше на земле не осталось носков, или телефонов, или книг. В глубине души он понимал, что это тоже искалеченноть его души – ему почти ничего не покупали в детстве, а если что-то доставалось с подарком или по случаю, оно действительно было последним и единственным. И если дома его никогда не хвалили за аккуратность и экономность, то здесь эти качества оценили. Как и многое другое в нем. Его мягкий характер расположил к нему тех, с кем он общался изо дня в день, ему улыбались, его замечали, с ним перекидывались парой фраз. Спустя три года дошло до того, что он спокойно мог открывать окна, а ведь это было строжайше запрещено. И не надо было быть великим психологом, чтобы понять, что это знак доверия и симпатии, впервые в жизни Игорь стал для кого-то «своим парнем» и «славным малым, который не подведет».