Любить Кеану

–  Да, Донни – ничего. Может быть, у нас что-нибудь получится.

Джулиан помахал рукой Еве, которая встала из-за стола, и сейчас шла к нам. Она приближалась медленно и вальяжно, расслабленно пританцовывая. Но ее лицо было сосредоточено и напряжено. Двигалась она, на самом деле, довольно тяжело.

Чмокнув Джулиана в щеку, она наклонилась к моему уху и прошептала:

– Ты была в дамской комнате?

– Да. – Этот вопрос отмел все мои сомнения.

– Там много кабинок?

– Нет, только три, и все запираются. И еще там очень громко играет музыка, и темно. – Надеюсь, мои комментарии не были восприняты ею как намеки, которыми они, безусловно, были.

– Хорошо. А то я терпеть не могу, когда в туалете много народу!

– Нет! Там совсем никого нет! – С готовностью ответила я.

Ева тронула меня за плечо и той же вальяжной, плавной походкой направилась в сторону дамской комнаты.

Еще немного потанцевав, я незаметно последовала за ней.

Туалет так же тускло освещался парой свечей и там, действительно, никого не было. Из крана, мерно звеня, срывались крупные капли воды, вторя ритму музыки, который басовитым гулом отдавался в блестящих плиточных стенах.

Я на миг остановилась у зеркала, на всякий случай, делая вид, что поправляю прическу. Я напряженно прислушивалась. Но громкая музыка не давала мне добыть неоспоримые доказательства своих подозрений насчет Евы

Х Х Х

Я уже начала ругать себя за то, что гнусно оклеветала девушку с хорошим аппетитом, как со стороны кабинок донесся приглушенный кашель. Я вздрогнула и быстро, на носочках, стараясь не стучать каблуками, пошла на звук.

Я прижималась щекой к двери каждой из кабин, вслушиваясь, пока, наконец, из последней, снова послышался глухой кашель, а потом отлично знакомый мне звук. Потом еще и еще. Сомнений не было: человека внутри этой кабинки рвало. Рвало, причем, весьма жестоко.

Я все плотнее прижимала ухо к дверце, словно боясь упустить хотя бы отзвук проявления чужой болезни, точь-в-точь повторявшей мою собственную.

В то же время я старалась не упускать из виду вход: не хотелось бы, чтобы кто-то застал меня, прильнувшей к двери кабины туалета, в которой тошнило одну из самых красивых женщин города.

Через некоторое время Ева, а это была, несомненно, она, еще раз прокашлялась, потом зашуршала туалетной бумагой и включила смыв.

Я, уже слившаяся с дверью и почти задремавшая, спохватилась и отпрыгнула в сторону. Не сообразив сразу, что делать, я метнулась в соседнюю кабинку и прикрыла за собой дверь так, что осталась узкая щель, через которую просматривались раковины и массивные зеркала над ними. Из кабинки, слегка пошатываясь, вышла, как я и ожидала, Ева.

Увидев, что в туалете никого нет, она облокотилась на одну из раковин и несколько секунд стояла неподвижно, запрокинув голову, приходя в себя. Затем она пустила воду в кране и, зачерпнув ладонью, прополоскала рот. Она долго смотрела на свое отражение в зеркале, поправляла макияж. Должно быть, у нее от слез слиплись ресницы, и от напряжения опухли веки, так всегда бывает, но в слабом освещении, сквозь щель, этого невозможно было разглядеть.

Но даже в таких условиях было заметно, что теперь Еве сделалось значительно легче: она оживилась и активно приплясывала, пока красила губы и расчесывала свои дивные золотые волосы. Ее движения утратили прежнюю тяжесть и сделались воздушными и грациозными, какими и должны были быть.

Я вылезла из своего укрытия тотчас, как только она покинула дамскую комнату. Спустя дни, я задавала себе вопрос: для чего мне понадобилось бежать следом за Евой, для чего нужно было подслушивать под дверью и прятаться от нее в туалете? Ответа себе я так и не дала.

Вернувшись за стол, я положила себе немного креветок и съела их с преогромным удовольствием. Настроение мое, странным образом улучшилось, и меня вдруг потянуло на добрые дела.

Ева сидела рядом с довольным видом и курила длинную, золоченую сигарету.

–У тебя все в порядке? – Многозначительно спросила я.

Она поглядела на меня с некоторым удивлением, и коротко ответила:

– Да.

После этого односложного ответа, (извините, а чего еще я ожидала?) у меня на время пропало желание творить добро.

Через полчаса торжественно вынесли торт. Именинник хохотал, горели свечи, летели конфетти и серпантин, Донни вертелся вокруг Джулиана, потом они вместе свечи гасили, раздувая щеки как хомяки, и загадывали желания. Потом все аплодировали, шампанское вновь полилось рекой, официанты начали разносить торт гостям, половина из которых тут же вновь кинулись танцевать, а другая половина были уже так пьяны, что танцевать попросту не могли, поэтому поглощали торт.

Ева придвинула ближе к себе тарелку с куском торта, от которого я благоразумно отказалась. (Спасибо, Кеану! Я держу данное себе обещание!)

Она жадным взором проводила поднос с другими кусками, которые официант понес на соседний столик.

В этот момент, добродетель вспыхнула во мне с былой силой:

– У тебя точно все в порядке? – Еще более многозначительным тоном чем прежде, спросила я.

Ева вновь глянула на меня с удивлением, и на этот раз ответила вопросом:

– А что?

– Ну-у… – растерялась я. Нельзя же было так просто спросить «ты -обжора?»

– Почему ты спросила? – Ева потянула ложку с тортом ко рту.

– Я…ты только ничего не подумай… понимаешь, – я изо всех сил старалась быть женщиной, которой можно доверять, – мне показалось, что…ты…

Взгляд Евы сделался недовольным, ложка застыла у самых губ:

– Говори скорее, пожалуйста, в чем дело?

– Короче, мне показалось, что ты страдаешь булимией! – Скороговоркой выпалила я.

На лице моей собеседницы отразилось изумленное недоумение:

– Что? Чем я страдаю? – Ложка опустилась назад, в тарелку.

– Булимией. – Повторила я. Я уже от всего сердца жалела, что завела этот разговор. Но путей для отступления у меня уже не оставалось. Ева была заинтригована и разозлена.

–  Что такое булимия?

– Н-ну, это такая…болезнь, вернее,…расстройство…

– Какое такое расстройство? – Ева старалась не повышать голос, чтобы наш разговор не услышали посторонние, но ее шепот был уже истеричным.

– Это такое расстройство, когда очень много ешь и не можешь остановиться.

– Что?