Назад, в жизнь

– И садишься спиной к залу, чтобы никто тебя не беспокоил.

Сделав вид, что не услышал, он по-приятельски поздоровался с официантом.

– Наконец-то, вы не один! – громким шепотом откликнулся тот и заговорщически подмигнул своему клиенту.

Одиль устроилась за столиком и, вплотную придвинув соседний стул, положила на него свою ношу.

– Боишься, украдут? – неудачно пошутил Тигран.

Она ничего не ответила.

Официант принял заказ, проявляя подчеркнутую предупредительность к девушке, и отошел. А она вдруг притихла, вслушиваясь во что-то, доступ-ное только ей, и с рассеянно-отрешенным выражением на лице проговорила:

– Лия почувствовала твою измену… Она мечется по дому. У нее все валится из рук… Ой! Грохнула об пол дорогую вазу, поранив осколком ногу. И хоть бы что. Даже не взглянула… Зачем же так кричать! – Девушка поморщилась, будто ее и впрямь оглушили. – Бедняжка сама не понимает, что с ней происходит. Ей кажется, что нервничает она без причины.

– Да как ты можешь это видеть!? – не сдержавшись, прорычал Тигран.

– Так же, как ты смотришь, скажем, кино в зале или телевизор. С той лишь разницей, что ты снаружи, а я там, внутри, – все так же отключенно отозвалась девушка и продолжила, будто разговаривала сама с собой. – Как бы она не буйствовала, руководит ею не любовь, а оскорбленное чувство собственника. Она привыкла считать, что ей можно все, даже уйти к другому. А тебе при этом отводится роль наказанного и покинутого. Она уверена, что может вернуться, когда пожелает, и ты с радостью примешь ее…

– Замолчи! Хватит! Мне неприятно слушать все это. Никогда больше не говори со мной о ней, если не хочешь, чтобы мы… чтобы мы поссорились.

Она пожала плечом и умолкла, ничуть однако не обидевшись, потому что слова мало что значат для того, кто может напрямую общаться с душой.

Официант принес заказ, но Тигран не спешил приступать к еде. Одиль начисто отбила ему аппетит, лишив его шаткого внутреннего равновесия. Не ела и она, подперев голову ладонями и рассеянно глядя в окно – сквозь огромные витринные стекла просматривался большой участок улицы и снующие по ней прохожие.

Вдруг девушка встрепенулась, напряженно вытянув шею, и так застыла. Мимо окон прошла компания молодых людей и скрылась из виду. Она ждала, не меняя позы и не спуская глаз с двери.

Не прошло и минуты, как вся компания появилась на пороге кафе. Это были те самые молодые люди, за которыми она следила накануне. Все пятеро, поджидая метрдотеля, озирались по сторонам в поисках удобного столика. Одиль поспешно отвернула лицо, прикрывшись ладонью. Тигран с любопытством наблюдал за ней и за вошедшими.

– Свет, – обратилась одна девушка к другой, – по-моему, вон там, у окна было бы очень даже мило. Как вы считаете, мальчики?

Спрашивайте Степу, – отозвался один из них. – Ему труднее всего угодить, а нам без разницы. Верно, Эдо?

– А мне и тем более, – проворчал Степа хмуро. – Таскаете везде за собой, как бесплатное приложение.

– Ну, что я говорил! Вот пожалуйста, опять ворчит!

Друзья рассмеялись. И, высказав свои пожелания подошедшему официанту, направились вслед за ним к облюбованному столику, увлекая за собой мрачного юношу.

Как только они прошли мимо, Одиль, ни слова не говоря, схватила свои вещи и бросилась к двери. Раздосадованный ее выходкой, Тигран поспешно расплатился с официантом за так и не тронутую еду и выскочил следом. Он настиг свою спутницу в тот момент, когда та пыталась перебежать улицу в неположенном месте.

– Что случилось, Одиль? Почему ты сбежала? – не скрывая досады, спросил он.

– Ах, мне не следовало выходить из дома. Я ведь знала, что этого нельзя. Но мне так захотелось вдруг пройтись с тобой по городу, как жених и невеста, как муж и жена. Мне так захотелось почувствовать себя обыкновенной и счастливой… Вернемся домой. Прошу тебя. Я приготовлю нам завтрак. Сама. Знаешь, что я приготовлю?! – Глаза ее снова ожили, заблестели. – Горячее какао и целую гору гренок!

ГЛАВА 7

Впереди оставалось полтора свободных дня. Тигран предлагал Одиль сходить в кино или театр, даже в зоопарк, нанести визит сотруднику, отмечавшему защиту докторской. Он убеждал ее, что не может не пойти, поскольку приглашен весь их отдел. Но девушка на все предложения отвечала категоричным отказом. И, видя, что это огорчает его, сказала:

– Ты волен делать все, что хочешь. Я не обижусь, честное слово. Я останусь дома и дождусь тебя… если позволишь.

Он не позволил. Он остался с нею.

Вечером, когда Тигран присел на корточки перед креслом Одиль и, обхватив ее колени, что-то увлеченно рассказывал, зазвонил телефон. Он поднял трубку. На том конце провода слушали его голос и молчали. Потом дали отбой. Тигран нахмурился, ушел в себя, что конечно же не ускользнуло от обостренного внимания девушки.

Позвонили снова и снова повесили трубку. Он не вернулся к ее креслу, а сел в другое, напротив, бросая косые взгляды на умолкнувший телефонный аппарат.

Какое-то время они молчали.

Наконец, не удержавшись, он сам спросил:

– Думаешь, это была она? – Он поступал жестоко, прибегая к ее помощи.

– Я ведь говорила тебе. Но ты рассердился.

Одиль встала, прошлась по комнате, пытаясь справиться с болью, разраставшейся изнутри, и, усевшись на подоконник, задала ему странный вопрос:

– Скажи: где, по-твоему, ты живешь?

– Не понял! – Он удивленно поднял бровь.

– В каком времени? В будущем, настоящем, прошлом?

Пожав плечом, он хмыкнул.

– Забавно. Я никогда не задумывался над этим.

– И напрасно. Хочешь, отвечу за тебя? Ты весь в своем прошлом. Ты дорожишь в жизни только одним – своими воспоминаниями. А для воспоми-наний не нужен партнер, не так ли.

– Не согласен. Нельзя вспоминать только самого себя.

Пропустив мимо ушей его реплику, она продолжала:

– Сейчас – при мне ли, без меня – ты вспоминаешь ту, другую. Я чувствую это и кажусь себе лишней. – Заметив его протестующий жест, она поспешила добавить: – Не перебивай! Я вовсе не упрекаю тебя. Просто пытаюсь помочь тебе разобраться в самом себе.

Когда эта другая была рядом, она тоже чувствовала себя лишней, потому что ты, забывая о ней – реальной, уходил в себя и предавался воспоминаниям о своей юношеской влюбленности в нее, о ваших первых, волнующих встречах. А она изнывала от одиночества подле тебя, считая что ты ее больше не любишь.

Ты всегда будешь несчастен, мой Фауст. Потому что ты нарушаешь естественное течение и ритм Жизни, блокируя ее энергетические потоки, непрерывно струящиеся сквозь тебя. Жить надо не вчера и не завтра. Жить надо сегодня! Только тогда ты будешь счастлив сам и сделаешь счастливыми тех, чьи судьбы переплелись с твоей.

– Поразительно! – пробормотал сбитый с толку Тигран. – На улице ты превращаешься в пугливого ребенка, в моих объятиях – в обалденную, пылкую женщину. А теперь вот рассуждаешь, как… древняя ведунья.

– Тому есть свое объяснение. Да, мое тело моложе твоего, но в силу не зависящих от меня обстоятельств я знаю и вижу больше и дальше тебя. Я вижу, например, как неотвратимо утекает время, отпущенное мне на пребывание подле тебя. – Он снова сделал протестующий жест, и снова она призвала его к молчанию. – Когда-нибудь… потом… мне, как и сейчас, будет больно видеть тебя несчастным, но я уже ничем не смогу помочь. Вот почему, рискуя быть непонятой, рискуя напугать, оттолкнуть, обидеть, я спешу сказать тебе главное. Ах, сколько раз, наблюдая за тобой со стороны, мне хотелось крикнуть: Тигран, живи! Живи сегодня. Сейчас! – Впервые за время их общения она назвала его по имени. – Жизнь – такое редкое сокровище. Жизнь это песочные часы, в которых струится не песок, а чистейшей воды бриллианты. Бриллианты мгновений! Ты не можешь завладеть ни одним из них. Они скользят сквозь твои пальцы. Блажен тот, кто умеет наслаждаться божественными переливами их граней… – Она спрыгнула с подоконника, подошла к Тиграну и, положив руки ему на плечи, шепнула: – Никогда, слышишь, никогда не забывай о своей избранности, и сердце твое наполнится радостной гордостью победителя.

– О какой избранности ты говоришь? – удивился он. – Да я самый обыкновенный…

– Ты не понял меня. На тысячи и тысячи претендентов лишь одному выпадает великое счастье спуститься в Жизнь. Ты и есть Тот Самый – Один На Тысячи! Люди прекрасно знают об этом, но почему-то постоянно забывают. – Она умолкла, вгляделась в него своим особым, обнажающим душу взглядом и с грустной улыбкой проговорила: – Ну вот, кажется цель достигнута. Моя проповедь пробудила тебя от спячки, и ты задумался, как лучше использовать мгновение – схватить меня в объятия или броситься с повинной к ногам супруги. Не стесняйся, мой Фауст. Ты волен решать сам, что для тебя важнее.

Он резко встал, в сердцах наподдав попавшийся на пути стул, нервно, жадно закурил.