Замок Монбрён

Валерия взглянула на него с невыразимым волнением.

– Искренне ли вы говорите, мессир, или это только вежливые слова?

– Никогда уста мои не говорили ничего искреннее,– с жаром отвечал Жераль…

– О! Так простите меня. Слава Всевышнему, пославшему мне благородного мужчину в минуту великой опасности!

Трубадур молча ожидал объяснений.

– Мессир Жераль, если я не ошибаюсь, вы знали Бертрана Дюгесклена еще до его прибытия в замок?

– Да, я знал и прежде этого полководца, прекрасная Валерия. Я его видел в графстве Фуа, когда жил при дворе Гастона. Но я был тогда в толпе музыкантов и певцов, и, конечно, Бертран не мог отличить меня от других. Когда мы встретились нынче с ним на дороге, я дал ему понять, что неблагоразумно останавливаться в замке Монбрён, но он не хотел мне верить.

– Итак, вы питаете к нему привязанность и восхищение, которые внушает он всем, кто только любит мужество и доблесть?

– Стыд и позор тем, кто не чувствует любви к храброму Бертрану! Даже враги говорят о нем с уважением и восторгом.

– А между тем, Жераль, против него готовится теперь страшный заговор.

– В самом деле? – с живостью воскликнул трубадур.

Валерия рассказала ему, что слышала в комнате барона, умолчав, однако, о том, что касалось Гийома де Латура. Она в подробностях раскрыла коварные намерения Монбрёна – напасть на рыцаря из засады и потом отвести его в Латур. Жераль слушал со всеми признаками сильного беспокойства.

– Предательский замысел хорошо продуман,– сказал он, когда Валерия закончила рассказ,– и, несмотря на всю его странность, он может удаться как нельзя лучше. Дюгесклен, говорят, страшен в бою, но что он сможет сделать, не имея при себе никакого вооружения, с дюжиной слуг, когда толпа вооруженных воинов, в три раза большая, нападет на него врасплох? Валерия! Я предвижу великие несчастья для Франции, для этой страны и для нас самих, если это ужасное намерение барона исполнится.

– Так надо, чтобы оно не исполнилось!

– Но как отвратить его? Если предуведомить Бертрана, чтоб он остерегся, его вспыльчивый и нетерпеливый характер может заставить барона решиться на крайний поступок. Дюгесклена окружили стражей, и нет никакой возможности пробраться к нему.

– Я знаю другое средство спасти этого доблестного рыцаря, который нынче еще оказал такую великодушную защиту вам и мне.

Она бросила задумчивый взгляд на обширное пространство, расстилавшееся у ее ног, и указала трубадуру на огонек, который мелькал в отдалении между деревьями.

– Жераль, там, в этом лесу, есть человек, исполненный смелости и мужества, и при нем двести предприимчивых воинов. Он может спасти Дюгесклена.

Лицо трубадура омрачилось грустью.

– Я знаю, о ком вы говорите,– сказал он с упреком.– Но неужели вы не боитесь, что соблазн будет слишком силен для этих разбойников и что вместо помощи Бертрану они сами…

– Не оскорбляйте их! – прервала Валерия с жаром.– Это храбрые и честные воины, которыми не смеют воспользоваться враждующие партии, и предводитель их не способен…

– Довольно, сударыня, я хорошо знаю, насколько сердце ваше снисходительно к Анри Доброе Копье и к тем, кто окружает его.

Валерия покраснела, но вскоре оправилась от смущения и продолжала с притворным спокойствием:

– Я вам откровенно призналась в своих чувствах к Анри, мессир, и не моя вина, что вы питаете ко мне склонность, на которую я не могу отвечать. Несмотря на это, Жераль, я хочу сделать вам предложение, которое, как я вижу теперь, вы отклоните и которое должно было бы подвергнуть вас большой опасности.

– Что значит для меня потеря жизни, когда никто в мире не пожалеет о ней!

– Не говорите этого,– отвечала Валерия с волнением, которого никогда еще не испытывала,– иначе вы будете несправедливы ко мне, вашему другу.

Трубадур схватил ее руку и с признательностью прижал к губам. Валерия тихо отняла ее.

– Выслушайте меня,– начала она, понизив голос.– Бесполезно рассказывать вам, какими средствами доходит это до меня, но мне известно все, что делается в стане капитана Доброе Копье. Завтра замок наш будет осажден, но я не знаю, на какое время назначен штурм и может ли он воспрепятствовать барону исполнить его злое намерение. Впрочем, я не хочу, чтобы это случилось не только завтра, но когда бы то ни было, и тот крайне огорчит меня, кто вздумает проливать кровь за дело, с которым связаны мои выгоды. Вот что хочу я передать капитану Анри через верного и преданного мне человека.

Жераль, молчаливый, стоял перед нею в задумчивости.

– И ваш выбор пал на меня? – спросил он наконец.

– На вас, сир де Монтагю, на вас, разделявшего опасения мои об участи великого гостя Монбрёна. Но время не терпит, и надо отправляться теперь же.

– Теперь? Но как уйти в этот час из замка, окруженного часовыми? Разве вы не знаете, что барон под страхом смерти запретил впускать или выпускать в него кого бы то ни было и что ключи от ворот в его руках?

– Правда, Жераль, но чего не может сделать решимость и твердая воля?.. Я знаю, что вы хороший пловец. Однажды вы бросились с вала в ров, чтобы вынуть из воды браслет, который я нечаянно уронила. Неужели же вы для спасения первого полководца Франции не захотите сделать того, что сделали для ничтожного удовольствия девушки?

– Донья Валерия, я готов идти,– спокойно отвечал трубадур.

Это простое и благородное решение тронуло ее.

– Жераль,– произнесла она с участием,– не забывайте, что рвы глубоки и шум вашего падения привлечет внимание всех часовых. На вас посыплются стрелы и камни, опасность велика, и…

– Я боюсь не рвов и не стрел, Валерия, я только думаю о том, к кому должен явиться от вашего имени.

И трубадур с тягостным чувством приложил руку ко лбу.

– Пусть это будет сделано из любви ко мне, Жераль,– сказала молодая девушка кротким и умоляющим голосом.

Жераль поднял голову.

– Что мне сказать от вас капитану Анри? – спросил он холодно.

– Расскажите ему все, что относится к храброму Бертрану Дюгесклену, и он подумает о средствах пресечь замысел Монбрёна. Пусть на всех дорогах, ведущих к замку, поставит он стражу, но прежде всего скажите капитану, чтобы он не вздумал проливать из-за меня ни одной капли крови. Иначе он будет отвечать перед Богом за все несчастья, причиной которых станет. Что касается вас, Жераль, умоляю, будьте благоразумны и не пренебрегайте жизнью.

– Довольно, донья Валерия,– возразил Монтагю, собираясь оставить башню,– я пойду кое-чем запастись и надену платье более удобное. Через несколько минут я исполню ваше поручение или меня не будет на свете.

Молодая девушка была изумлена, видя в Жерале такую бескорыстную и героическую преданность.

– Выйду ли я невредим из этого предприятия или погибну,– продолжал Жераль со слезами на глазах,– во всяком случае, я должен с вами проститься, мы уже никогда не увидимся.

– Как, никогда? – спросила с ужасом Валерия.

– Никогда! Дело, которое вы поручаете мне, только несколько приближает час, в который я думал оставить замок Монбрён. Пока я мог надеяться получить от вас хоть одно ласковое слово или взгляд, я терпеливо и безропотно переносил порицания, упреки, оскорбления, унижения, которыми меня так щедро здесь одаряли. Счастье быть вблизи вас вознаграждало за все. Я начну опять свои странствования по миру. Мысль о вас будет следовать за мной повсюду, она займет всю мою жизнь, наполнит все мое сердце… А вы, благородная Валерия, хоть изредка, хоть раз вспомните о бедном менестреле Жерале де Монтагю!

Валерия была глубоко тронута.

– Жераль, теперь я понимаю, что есть другое мужество, не менее великое и доблестное, чем мужество рыцаря, закованного в латы и стремящегося в жар битвы. Но, оставляя из-за меня Монбрён и подвергая себя такой опасности, неужели вы не хотите попросить у меня чего-нибудь в награду за ваше усердие и самоотвержение? Неужели вы не потребуете от меня никакого дара?

– Чего могу я просить у вас, что не стоило бы во сто раз больше моей ничтожной жизни?