Замок Монбрён

– Я еще не погиб, почтенный отец, хотя действительно и подвергал себя большой опасности. Но скажите поскорее нам, изменил ли что-нибудь барон в намерениях своих против Дюгесклена и сам ли он будет командовать при засаде?

– Намерения… Засада…– повторил капеллан, растерявшись.– Каким образом могли вы узнать подобные тайны, если вы только из плоти и крови? Уже нынешнее утро Валерия де Латур вела себя странно, и я вижу с тех пор какие-то непонятные, неизъяснимые перемены.

– Вы изменяете себе, почтенный отец. Я уверен, что вам известно все как нельзя лучше, и мы знаем о многом, что затевалось в Монбрёне.

– Барон еще не выезжал,– сказал Доброе Копье с нетерпением,– но он может выехать каждую минуту, и тогда нужно будет следовать за ним. Что же, монах, будешь ли ты говорить?

Капеллан смотрел то на того, то на другого.

– Один пророчествует, другой угрожает,– шептал он.– Кажется, сам дьявол внушил врагам Монбрёна то, о чем им не следовало знать. Но клянусь небесами,– продолжал отец Готье с решительным видом,– я не буду помощником им против барона!

И он отчаянными усилиями старался вырваться из рук сторожей.

– Так вот как! – вскричал в ярости Доброе Копье.– Хорошо же! Мы заставим тебя говорить!

Он посмотрел вокруг и увидел Проповедника, который, стоя в нескольких шагах, смотрел задумчиво на эту сцену. Анри назвал его по имени, и Годфруа тотчас подошел, чтобы выслушать приказание начальника.

– Годфруа,– сказал ему Доброе Копье, указывая на капеллана, который старался сохранить грозную физиономию,– этот клобук знает вещи, от которых зависит успех нашего предприятия, и не хочет говорить. Не знаешь ли какого-нибудь средства развязать ему язык?

– Я знаю их тысячи,– отвечал Проповедник с обыкновенной своей флегмой.– Какого рода средства вы предпочитаете?

– Ну, на первый раз что-нибудь полегче.

– Слушаю, капитан. Все будет по вашему желанию.

Проповедник обернулся к толпе стрелков и копьеносцев, которые стояли на опушке леса.

– Маленький Бискаец! – воскликнул он равнодушным тоном.– Дай-ка мне тетиву и кинжал с железной рукояткой.

Маленький Бискаец поспешил исполнить приказание и подал своему товарищу то, чего он требовал, потом, вместо того чтобы присоединиться к толпе воинов, откуда он вышел, Бискаец остался возле Проповедника, злобно улыбаясь и как бы готовясь увидеть забавную шутку. Капитан тихо разговаривал с Жералем и не мог заметить этого нарушения дисциплины.

Между тем, несмотря на свой наружный стоицизм, отец Готье со всем вниманием следил за движениями Проповедника. Тот, скрутив тетиву вдвое и связав концы ее надежным узлом, приблизился к капеллану.

– Что ты хочешь делать, изверг и нечестивец? – спросил бедный монах, которого эти приготовления уже начинали беспокоить.

– А! Безделицу, почти ничего,– отвечал фламандец.– Не беспокойтесь. Просто я повяжу эту тетиву вокруг вашего черепа, потом вот этот кинжал, который, как вы видите, довольно надежен, пропущу под тетивой повыше уха, пройду раза два или три вокруг головы, и вся кожа черепа будет снята в одно мгновение. Острие кинжала, перевертываясь вокруг головы, может иногда натолкнуться на ухо, но это такая мелочь, о которой не стоит и говорить.

Эти ужасные пояснения, сопровождаемые не менее страшными жестами, начинали колебать решимость капеллана. Известно, что он не был лишен мужества, но он также не был нечувствителен к физической боли. Монах поворачивал во все стороны свои испуганные глаза и трепетал в руках его державших. Между тем Маленький Бискаец предался самой шумной веселости.

– Черт побери! Выдумка недурна! – вскричал он с восторгом.– Только вы один, друг Проповедник, мастер на эти тонкости… Клянусь святым Гаспаром! Вот будет забавная фигура, когда обрежут монаха по самые уши! Что ж, почтенный отец,– продолжал он насмешливым тоном,– вы честолюбивы, ну вот вам и дадут красную кардинальскую шапочку!

Эти невинные сарказмы еще более увеличили страх отца Готье. Холодные капли пота выступили у него на лбу!

– Ожидаю вашего снисхождения,– сказал хладнокровно фламандец, показывая, что он готов.

Капеллан обрел наконец голос, который от страха исчез было на минуту.

– Христиане, здесь присутствующие! – вскричал он изменившимся голосом.– Заклинаю вас не совершать такого ужасного преступления со служителем Бога. Тот, кто подымет на меня руку, будет анафемой и святотатцем, и пламень ада пожрет его!

Звонкий хохот Маленького Бискайца и пожатие плеч Проповедника были единственным на это ответом.

– Капитан Доброе Копье и вы, благородный трубадур,– начал бедный монах,– вы люди правдивые и сострадательные, вы не позволите, чтоб обращались так жестоко с бедным священником, который никогда не делал вам никакого зла. Если вы не имеете никакого уважения к моему сану, то по крайней мере вспомните, капитан, что я духовник доньи Валерии, а вы, сир Монтагю,– что я ел и пил вместе с вами в Монбрёне.

Трубадур бросил на капеллана сочувственный взгляд и шепотом начал просить за него капитана.

– Заклинаю вас святым Жоржем, не вмешивайтесь не в свои дела! – прервал его с досадой Доброе Копье.– Вы видите, что я в ужасном беспокойстве. Наше предприятие, так хорошо начавшееся, может не удаться из-за недостатка сведений, и именно в эту минуту вы просите меня о помиловании!.. Надо, чтобы этот человек сказал нам все, что знает! – продолжал он, с бешенством топая ногой.– Слышишь ли, монах? Ты должен говорить – или умереть! Если этой пыткой не добьются от тебя слов, тогда попробуют другие. Годфруа неистощим.

Проповедник кивнул головой в знак подтверждения.

– Но я ничего не знаю,– сказал отец Готье, наполовину побежденный.

– В таком случае оставайся с Годфруа. Его зовут Проповедником – вы можете поучать друг друга.

И он повернулся к нему спиной. Годфруа подошел с кинжалом и тетивой в руках.

– Я скажу, все скажу! – вскричал наконец капеллан прерывающимся голосом.– Но, ради бога, пусть уйдут эти два человека: хладнокровие одного и веселость другого заставят меня умереть!

Доброе Копье возвратился с трубадуром, по-видимому, сильно взволнованным этой сценой, и дал знак воинам удалиться. При капеллане остались только два стрелка, которые стерегли его.

– Жаль,– сказал Маленький Бискаец, углубляясь со своим товарищем в лес.– Волосы у этого клобука так хороши, длинны и густы, что, несмотря на стрижку, из них можно было бы извлечь пользу.

– Утешься, камрад,– возразил Проповедник печальным тоном,– скоро ты получишь добычу получше волос монаха.

Между тем Доброе Копье и Монтагю с нетерпением ожидали признания, обещанного капелланом.

– Не вздумай нас обманывать,– сказал с угрозой капитан,– иначе, клянусь святым Дионисием, тебе придется раскаяться.

– Мы знаем больше, нежели вы думаете,– прибавил трубадур,– поэтому остерегайтесь говорить неправду – мы можем вас изобличить.

– И хорошенько подумай о том,– продолжал Анри,– что ты останешься в моих руках, пока дела, теперь меня занимающие, не окончатся. Если ты солжешь и заставишь нас сделать какую-нибудь ошибку, клянусь Богом, Пречистой Девой и всеми святыми, я не буду ни есть, ни пить до тех пор, пока с тебя не сдерут кожу и не повесят ее на одном из этих деревьев.

Эта ужасная клятва ничего не могла прибавить к покорности монаха.

– Я не хочу вводить вас в заблуждение,– сказал он дрожащим голосом,– спрашивайте меня, я готов отвечать.

– Ну, куда вы теперь ехали? – спросил с живостью Анри, как бы приготовляясь по первому ответу капеллана судить о достоверности последующих, важнейших.

– Я ехал в Латур, как предполагал менестрель, и должен был отдать приказание начальнику гарнизона отправиться с большей половиной его подчиненных на помощь барону. Соседство ваше заставило его опасаться всего, и он думал, что излишние предосторожности не помещают.

– Хорошо. Я полагаю,– сказал Доброе Копье, взглянув на трубадура,– что он говорит правду. Но теперь, мой почтенный, отвечайте с той же откровенностью: где назначена засада?

– В Сокольей долине.

– Я сам думал, что там, и видел, как отряд монбрёнских всадников до восхода солнца отправился по направлению к этой долине. Но зачем же проводник Дюгесклена повел его к озеру?

– Это я посоветовал, мессир. Барон скор, запальчив и неустрашим, он жаждал поскорее померяться силами с Бертраном. Я слышал много рассказов о чудной силе этого страшного полководца и, желая уравновесить для барона шансы роковой битвы, посоветовал повести Дюгесклена по дурной и утомительной дороге, чтобы конь его скорее устал и сам он не был свеж, в случае, если б сир де Монбрён предложил ему поединок… Дюгесклену сказали, что для избежания встречи с вами надо идти другой дорогой. Но вы знаете, что эта также ведет к Сокольей долине, хотя и не прямо.

– Я этого не знал, но начинаю понимать, что это так. Черт возьми! Вы, отец мой, человек осторожный и хорошо охраняете своего господина. Но скажите мне, донья Валерия, девица де Латур, при отъезде Дюгесклена не возобновляла своих требований, не просила у него защиты?