2
Пока мы были в больнице, дождь успел начаться и закончиться. Пахло свежестью и умытым асфальтом. Я посмотрел вверх – небо напоминало серое стекло. Нам пришлось задержаться у больницы, потому что отцу вдруг позвонили с работы.
– Подожди минуту, – сказал он мне и отошел на пару шагов в сторону.
Отец был каким-то рассеянным. Он всегда выглядел именно так после встреч с мамой, но в тот момент у него особенно плохо получалось это скрывать. Я решил, что дело в разговоре с лечащим врачом мамы. Нужно было осторожно выяснить, о чем они разговаривали, но я знал, что это будет трудно.
Пока отец разговаривал по телефону, я рассматривал витрины магазинов через дорогу и все думал о маме. Она даже не поняла, что я не в порядке: это было странно. Обычно она замечала все. Я думал о тотемах и об индейских племенах, прокручивал в голове всю нашу встречу, когда краем глаза уловил какое-то движение слева. Я обернулся и шарахнулся в сторону от человека с темными волосами и режущим взглядом голубых глаз. Мне показалось, что я падаю. Я не слышал ничего, кроме оглушительного биения сердца где-то в горле. Ладонью я зацепился за лестницу, зажмурился, земля ушла из-под ног. Я действительно упал, грохнулся прямо в лужу, судорожно дыша.
– Что такое? – низкий голос незнакомца.
Я отполз в сторону, попытался позвать отца, но он и так уже был рядом. Он помог мне встать, потряс меня за плечи.
– Лео? Лео, ты меня слышишь? Что случилось?
– Это ваш сын? Он вдруг упал, когда я проходил рядом… Ему плохо? У меня есть вода. Вот, держите.
Я ничего не видел, а голоса доносились до меня, словно сквозь стену. К моим губам поднесли бутылку, я сделал несколько глотков и немного пришел в себя. Только тогда я понял, что с такой силой вцепился отцу в руку, что у меня заломило запястье.
– Я…
Меня мутило, поэтому я плотно сжал губы и заставил себя посмотреть на незнакомца. Конечно, мне просто показалось. Это был не Ванденберг. У них не было ничего общего, кроме одинакового цвета глаз и волос.
– Извините, – прошептал я, – мне уже лучше.
Отец отвел меня в машину и оставил окно открытым. Я откинулся на спинку сиденья и крепко-крепко зажмурился, чувствуя себя до того ничтожно, что хотелось расплакаться. Мне было так стыдно перед отцом, перед незнакомым мужчиной и перед самим собой.
– Эй, – отец легко тронул меня за локоть, – его скоро найдут.
Он все понял, конечно. Понял, что я принял того человека за Ванденберга. Трудно было не догадаться. Отец сидел рядом, от него пахло домом, больницей и мамиными лекарствами, и это заставило меня зацепиться за реальность, немного расслабиться – не полностью, но мое сердце больше не билось так тяжело и громко.
Всего пару минут назад мне было не просто страшно – я был в ужасе. Мне казалось, что Ванденберг нашел меня. У меня перед глазами тут же встало лицо Этты, зазвучал хор соболезнований по поводу моей собственной смерти. Я заморгал и понял, что в уголках глаз у меня противно защипало.
– Ты постоянно это повторяешь, – раздраженно и обессилено сказал я, – но этого не происходит.
Отец тяжело вздохнул и печально посмотрел на меня.
– Мы ничего не можем сделать. Нужно просто ждать. Иногда это единственный выход.
Я обхватил себя руками за плечи и сосредоточил взгляд на своих грязных кроссовках. Куртка у меня тоже была в темных разводах из-за купания в луже. Меня слегка трясло.
– Мы уже говорили об этом.
Отец сказал это таким утомленным тоном, словно ему окончательно надоело со мной возиться. Я отвернулся и уставился в окно. Мимо машины проходили люди. Кто-то смеялся, кто-то шел, повесив голову, но никто из них не дергался и не звал на помощь. Только меня угораздило.
– Знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? – спросил отец, когда мы отъехали от больницы.
Я не ответил. Он хотел помочь, и я знал это, но предпочел промолчать. Мне хотелось, чтобы ему стало стыдно, но за что? По-свински себя вел я, а не он. Ребячество. Мое глупое ребячество – и только. Отец включал радио, но я даже не помню, что там играло. У меня разболелась голова, и я заснул прямо в машине. Мне казалось, что я проспал вечность, но на самом деле прошло не больше получаса.
– Где мы? – сонно спросил я, когда отец разбудил меня.
– Сейчас увидишь, – сказал он и загадочно улыбнулся.
Я огляделся. Мы остановились около одноэтажного кирпичного здания. Я плохо знал эту часть города, поэтому не представлял, что нам понадобилось в этом районе. Сначала я решил, что это какая-нибудь закусочная, но мы подошли ближе и я прочитал выцветшую надпись на табличке у входа. «Приют для животных».
– Зачем мы здесь? – я посмотрел на отца.
– А ты как думаешь?
Мы вошли внутрь, и меня тут же оглушил звонкий лай собак – они скулили, скреблись и рычали. К нам подошла молодая девушка в светло-розовом рабочем халате с эмблемой приюта.
– Здравствуйте, – она широко улыбнулась, – хотите присмотреть собачку?
– Вроде того, – кивнул отец.
Я удивился. Мы ни разу не заводили разговор о новой собаке. Более того – я боялся этого. После смерти Фрэнсиса мне казалось, что я не способен ни о ком заботиться. Если бы меня спросили, хочу ли себе нового любимца, я бы совершенно точно ответил, что не хочу.
Девушка провела нас за собой, объясняя по пути все тонкости:
– Не думайте, что у нас здесь беспредел, – заверила она.
– В каком смысле? – не понял отец.
– Ну, – она поморщилась, – обычно люди считают, что собаки в приютах страдают бешенством или болеют чем-то еще, но это не так. То есть, конечно, такие тоже есть, но мы делаем все, чтобы их вылечить. Всех собак осматривает ветеринар и пишет свое заключение о состоянии животного. Вы сможете ознакомиться, когда выберете кого-нибудь.
Мы прошли в помещение, где в клетках ютились самые разные собаки – большие и маленькие, взрослые и совсем щенки.
– Большинство из них знают кое-какие команды и умеют ходить на поводке. Не все, конечно, но зато прививки есть у каждого пса. Об этом можете не беспокоиться, – тараторила девушка.
– Нравится кто-нибудь? – спросил меня отец, когда мы остановились возле клеток.
– Пап… – я неловко закусил нижнюю губу.
Я был не уверен и боялся все испортить, но отец легко подтолкнул меня в спину, не оставив мне выбора. Я пошел вдоль левого ряда, рассматривая собак. Лабрадор в клетке под номером шестнадцать радостно завилял хвостом, когда заметил меня, а дворняга с торчащими ушами, что топталась в клетке по соседству, злобно зарычала.
Мне казалось, что это плохая идея. Я уже хотел развернуться и сказать, что мне никто не нравится, убедить отца, что мне это не нужно, но тут я заметил белого щенка с рыжими пятнами, забившегося в угол вольера. Он казался забавным и немного напуганным.
– Симпатичный, – сказал отец из-за моей спины, – что это за порода?
– Бретонский эпаньоль, – с готовностью отозвалась наша провожатая. – Мальчик. Всего три месяца.
Я присел на корточки и поманил пса. Он смотрел на меня большими светло-карими глазами и не спешил подходить.
– У него есть имя? – спросил я.
– М-м-м, нет. Он у нас не так давно, если честно. Его отдали, потому что у хозяина обнаружилась аллергия на шерсть. Там ему дали какую-то кличку, но он не успел даже привыкнуть к ней. Подождите пару минут. Я принесу его карточку.
Мы остались одни.