Берегини

– Я слышала, они говорили о датчанах, – ответила Любомира. – И о том, что за нас дадут много серебра.

– Значит, мы недолго пробудем на острове. И кто знает, увидимся ли еще.

Снаружи послышались громкие голоса и шаги. Лязгнул засов, скрипнула открывающаяся дверь и знакомый голос произнес:

– Ком хэр. Выходите.

Пленницы испуганно озирались и при виде незнакомых мужчин норовили спрятаться одна за другую. Эйвинд оглядел их и спросил по-словенски, стараясь правильно выговаривать слова на чужом языке:

– Которая из вас ведунья?

– Я, – отозвалась Любомира, бесстрашно взглянув на конунга. Он увидел, что глаза у нее похожи на северное море – такие же темно-серые и такие же яростные.

– Люди на острове зовут меня Эйвиндом конунгом, – спокойно сказал он. – Как мне называть тебя?

– В доме, который сожгли твои воины, меня звали Любомирой, – ответила она.

– Хаук! – позвал вождь. И, показав на ларец, который принес расторопный воин, спросил у пленницы: – Это твое?

Девушка бросила мгновенный взгляд на Асбьерна и молча кивнула.

– Если так, – сказал конунг, – покажи нам ключ от него и расскажи, что за травы хранятся в ларце.

– А ты, вождь, в травах разбираешься или на слово поверишь? – спросила она, не поднимая глаз. Кто-то из девушек за спиной Любомиры тихо ахнул. Асбьерн усмехнулся: он-то успел узнать нрав словенской ведуньи, пока она залечивала его раны.

– Я верю, что настоящие ведуны не причиняют вреда без надобности, – словно не услышав дерзких слов, проговорил Эйвинд. – А в моей смерти тебе надобности нет.

Любомира молча сняла с шеи крепкий шнурок с маленьким медным ключом, подошла к Хауку, державшему ларец, привычным движением продела дужку в петли, замкнула замок и повернула ключ. Потом отступила назад и вздохнула:

– Обо всех зельях тебе рассказать, или хватит того, что там хранятся ядовитые травы, несущие смерть неосторожному, но в умелых руках помогающие победить хворь?

Вождь переглянулся с побратимом и хёвдингами, а потом спросил:

– Что ты умеешь, словенка? Я говорю не о том, ловка ли ты у печи и тонка ли твоя пряжа. Насколько ты хороша как целительница?

– Спроси у своего воеводы. – Любомира посмотрела на Асбьерна. – Лучше всяких слов о моем даре расскажут тебе его шрамы. Хотя порой я жалею, что не могу залечивать раны без следа.

– И правда, жаль, – негромко рассмеялся Эйвинд. Лоб и левую бровь вождя пересекал глубокий шрам – нашелся целитель, постарался, чтобы след от раны остался ровный и не испортил красивое лицо. Вряд ли сама Любомира сумела бы сделать лучше.

– Она многое может, – торопливо проговорила Весна, испугавшись, что вождь северян не поверит подруге. – Бывало, лечила и воинов, и стариков, и детей. Даже хворую скотину ставила на ноги. Все мы шли к ней за помощью.

Любомира молчала.

– Почему на тебе мужская одежда? – полюбопытствовал конунг. Девушка смущенно оглядела себя, неловко повела плечами:

– Когда прибежали девчонки, я в лес собиралась, за травами. Так ходить сподручнее.

– На твоем месте, Ормульв, я бы отпустил пленницу, – после недолгих размышлений проговорил Эйвинд на языке северян. – Если она получит свободу и по своей воле станет помогать нашим людям, то и пользы принесет больше и тебе уважения добавит. Что скажешь?

– Она и так будет делать все, что велено, – хмуро отозвался рыжебородый хёвдинг.

– С такой совладать непросто, – заметил Асбьерн. – Недаром у словен говорят, что и один человек может привести коня к водопою, но даже целая дружина не заставит его пить. Как бы потом не пришлось зашивать тебе другую щеку, Гуннарссон.

– И не таких уламывали, – сердито ответил Ормульв, чувствуя, как кровь опять приливает к лицу. – Вот увидишь.

– А давай проверим! – неожиданно усмехнулся ярл. – Сможешь ее поцеловать – она твоя. Нет – ее судьбу решит Эйвинд конунг. И пусть боги будут свидетелями нашего уговора.

Ормульв удивленно глянул на него, а потом рассмеялся.

– В другой раз придумай что-то получше, Асбьерн Хитроумный, – небрежно бросил он и направился к Любомире.

– Эй, Ормульв, возьми щит да крепко свяжи девчонку, – присоветовал насмешливый ярл. – А то неровен час покалечит.

Мужчины захохотали, и рыжебородый хёвдинг сердито рявкнул на зубоскалов. Едва он подошел, Любомира, не спускавшая с него глаз, метнулась в сторону. Ормульв попытался было схватить ее, но не сумел: словенка проворной рыбешкой ускользнула из рук – и раз, и другой, и третий… Всегда ловкий и изворотливый в бою северянин даже растерялся, в очередной раз ухватив цепкими пальцами воздух. А когда услышал, как посмеиваются над ним друзья, рассвирепел и, изловчившись, поймал девушку за кончик косы. Но Любомира не стала дожидаться, пока хёвдинг намотает косу на кулак. Быстро присев, она ударила его ребром ладони по ноге ниже колена, а затем вскочила и, прихватив косу рукой, что было сил рванулась прочь. Ормульв потянулся за ней… и неожиданно охромел. Нога отказалась повиноваться хозяину и подкосилась, заставив северянина тяжело упасть на одно колено. Боль плеснула кипятком, отозвалась судорогой в мышцах. Отчаянно выругавшись, он попытался подняться и почему-то не смог.

А Любомира живо выдернула кончик косы из его пальцев и, отбежав в сторону, спряталась за спиной конунга. Тот поглядел на Ормульва, на побратима и махнул рукой:

– Боги были свидетелями вашего уговора. Я забираю ее у тебя, Ормульв Гуннарссон. И в другой раз, когда попадется девчонка с норовом, послушай мудрого совета Асбьерна: свяжи ее и возьми щит.

Взрыв хохота разнесся по двору. Отсмеявшись, Асбьерн протянул Ормульву руку:

– Не держи зла. Я не ради своей выгоды просил за нее.

– Откуда ты знал? – выдохнул Ормульв, с трудом поднимаясь. – Не иначе сам пробовал лезть к ней с поцелуями.

– Зачем ему? – усмехнулся седобородый Сигурд. – И так от женщин отбоя нет.

Над крышами домов плыли в вечернем воздухе клубы сизого дыма: поодаль на берегу топили баню, поэтому северяне разом оживились, когда с той стороны стали выкрикивать их имена. Эйвинд конунг велел Хауку унести ларец, а про пленниц сказал:

– Накормите их, и пусть отдохнут до утра.

Мужчины уже повернулись, чтобы уйти, но тут Любомира окликнула темноволосого:

– Асбьерн! Скажи, где моя Снежка?

В этот раз она говорила на языке северян, и многие удивились, поскольку не знали, что этот язык ей знаком.

– Кто? – переспросил Эйвинд, обернувшись.

– Моя волчица, – пояснила девушка. Серые глаза с мольбой взглянули на конунга: – Прошу, не убивайте ее!

Какое-то время Эйвинд молча смотрел на ведунью. Потом ответил:

– Волчицу подарили мне, и я ее не обижу, потому что с давних пор волки хранили мой род.

И ушел с остальными.

На сытый живот прежние страхи уже не кажутся страшными, а печаль и тоска – безысходными. Перекусив свежими ржаными лепешками и рыбой, подруженьки, к огорчению Любомиры, не угомонились, а затеяли перешептываться в темноте, болтать-перебалтывать произошедшее. Любомира только вздыхала, слушая их: лучше б заснули, дали подумать о том, что было сказано да подмечено. Но, видно, после всех событий спать девушкам расхотелось.