Берегини

– Эйвинд, ты вчера спрашивал, почему волчица оказалась не у меня, а у Вестара, – проговорил Асбьерн.

Он прошел мимо всхлипывающей Зорянки, мимо Любомиры, растерянно прижимающей к груди тяжелый ларец, и положил ладонь на плечо Долгожданы:

– Теперь скажи, не прогадал ли я, обменявшись добычей?

Ивар Словенин хотел показать названной дочери ее новый дом, и Асбьерн велел ему взять с собой Долгождану. Когда подруг увели, а ярл и Халльдор ушли в дом, Любомира осмелилась спросить у Эйвинда:

– А мне куда прикажешь идти, вождь?

– Позовите Смэйни, – велел конунг кому-то из воинов. И пояснил: – Эта рабыня много лет прожила среди словен, прежде чем попала на север. Будешь при ней.

Оставшись одна, Любомира поставила ларец на землю и крепко задумалась. Накануне ночью она видела во сне свою мать, Велену, и себя лет семи от роду. Сидели они рядышком на пороге их дома, лесные птицы клевали зерна у них с ладоней, а Велена говорила:

– Небывалый дар у тебя, доченька: сама Великая Мать говорит с тобой и через тебя – со своими детьми. Береги его, ибо мало кому он дается. А сохранить его и того труднее.

– Как же сберечь его, матушка?

– Слушай свое сердце. Люби все, что Матерью создано, и тогда не то что птицы – дикие звери из твоих рук есть будут. Но никогда не используй свой дар во вред другим, для своей корысти. Богиня может призвать тебя туда, где твой дар нужнее всего, но куда бы судьба ни занесла тебя, Великая Мать всегда будет рядом – убережет, поможет, утешит, а то и вразумит. И везде, где Она есть, там и твой дом.

– Я никуда отсюда не уйду, – смеялась Любомирушка. – Мне и тут хорошо.

Ничего не сказала тогда Велена, лишь улыбнулась и погладила дочь по волосам цвета густого гречишного меда. И во сне Любомира поняла: мать знала о том, какая судьба ее ждет.

А если знала, что ж перед смертью о беде не упредила?

Кто-то тронул ее за плечо; оглянувшись, девушка увидела маленькую, сухонькую старушку в темно-сером платке. Лицо ее избороздили морщины, но голубые глаза оставались молодыми и ясными, как у девчонки.

– Ты, что ли, ведовица будешь? – полюбопытствовала старушка. – А зачем на тебе порты мужские? Стыд-то какой… но ничего, я тебе платье сейчас подберу. Звать-то тебя как?

– Любомирой дома звали, – ответила девушка, кланяясь ей по словенскому обычаю. И неожиданно улыбнулась: – А тебя Смэйни звать, матушка?

– Смеяна Глуздовна, – ответно поклонилась старушка. – А Смэйни меня вождь назвал, когда маленький был. Имя мое не мог выговорить, возьми да скажи: нянька Смэйни… Так и пошло с тех пор. Ну, идем, что ли?

– Идем, Смеяна Глуздовна. – Девушка подхватила ларец с травами. – А куда?

– За длинным домом есть пристройка отдельная, недалеко от покоев конунга. Там наш ведун живет, а я при нем в услужении, – торопливо объясняла Смэйни. – За стариком присмотреть, помочь, ежели что.

– Матушка, – удивилась Любомира, – если здесь есть ведун, зачем я им понадобилась?

– Видела бы ты Хравна – не стала бы спрашивать, – махнула рукой старушка. – Он родился раньше, чем дед нашего конунга, а когда начал служить отцу Эйвинда, Торлейву Щедрому, его длинная борода уже была наполовину седой. Он и жив до сих пор лишь потому, что не дождался того, кому силу свою передаст.

Они обошли дружинный дом, напомнивший Любомире огромный перевернутый корабль, покрытый сверху темно-серой соломой. Сбоку к нему, словно небольшая лодья, притулилась избушка, слепленная из глины и камня.

– В длинном доме конунг живет со своею дружиной. Туда женщины могут приходить только на хустинг, по-нашему – вече, или во время праздничного пира, – рассказывала Смэйни. – Или ежели вождь сам позовет. Второй дом, что поменьше, поделен пополам: на одной половине – покои женатых воинов, другая половина – женская. В самом маленьком доме живут рабы и рабыни, их немного на острове. Где держат овец и коз, ты уже знаешь. А на берегу в сарае стоят корабли. Туда даже не суйся: здесь говорят, мол, дурная примета!

– А в баньку-то женщинам можно? – с надеждой спросила Любомира.

– А как же! – рассмеялась старушка. – Пойдем, провожу.

Жена Ивара ждала мужа на пороге дома – невысокая, красивая женщина с внимательными и строгими глазами. Из-под аккуратно повязанного платка виднелись пряди темных волос, слегка тронутые сединой.

– Унн, встречай еще одну дочь. – Ивар отпустил руку Зорянки и подтолкнул девушку к названной матери. – Завтра Халльдор придет говорить о выкупе. А это, – он показал на Долгождану, – та, о которой рассказывал Асбьерн.

Женщина оглядела девушек и сдержанно улыбнулась. Ивар сказал:

– Мою жену зовут Уинфрид, но мы называем ее Унн. Слушайтесь ее, потому что она здесь старшая.

У очага на низенькой скамеечке сидела молодая женщина со ступкой в руках, лицом очень похожая на Унн. Услышав шаги, она подняла голову и с любопытством взглянула на девушек.

– Это Герд, моя старшая дочь. – Унн говорила по-словенски не так чисто, как Ивар, но речь ее звучала мягче, чем у прочих северян. Похожим образом произносил слова и темноволосый Асбьерн.

Герд приветливо улыбнулась и продолжила свое занятие. Тут со двора в дом вошла рослая смуглолицая девушка, сразу напомнившая Долгождане дев-воительниц из чужеземных басен. Такую легко было представить летящей по ратному полю верхом на коне и сметающей на своем пути вражеских воинов. Ее прямые темные волосы были стянуты на затылке ремешком, а пронзительные черные глаза смотрели сурово и властно.

– Ольва, – обрадовалась Унн, увидев девушку, и взгляд воительницы потеплел, смягчился. – Смотри, кто тут у нас. О них надо позаботиться. Пусть вымоются как следует и выстирают свою одежду. И если Арнфрид еще не закончила полоскать белье, поторопи ее.

– Хорошо, – кивнула та и обратилась к словенкам: – Вы понимаете по-здешнему?

– Я немного, – ответила Долгождана. – А Зорянка – нет.

– Ничего. Быстро научится. Идите со мной, я поищу, во что вас переодеть.

Собрав чистую одежду в узел, девушки следом за Ольвой обошли дом, выбрались за ворота и направились к берегу моря, туда, где стояла баня. По дороге им встретились молодая женщина и три девушки, несущие выстиранное белье. Увидев Ольву и недавних пленниц, они остановились.

– Унн говорила о тебе, Арнфрид, – сказала Ольва женщине. – Велела поторопить.

– А это кто? – Арнфрид поправила сбившийся платок и поудобнее перехватила корзину. Две юные девушки, почти девочки, подошли ближе, удивленно разглядывая заплетенные косы и расшитые платья словенок. Третья, медноволосая красавица, медленно проплыла мимо, покачивая бедрами. Смерила Долгождану оценивающим взглядом и, усмехнувшись, пошла себе дальше по тропинке наверх.

Имя «Зорэна» девочки – Ингрид и Хельга – запомнили без труда, а имя второй пленницы даже выговорить не смогли, поэтому без особых затей прозвали ее Гольтхэр – Золотоволосая.

В доме ведуна Смэйни приготовила Любомире постель на широкой лавке возле двери. Ее собственное спальное место было ближе к очагу, возле перегородки, за которой стояла деревянная кровать, накрытая меховыми одеялами. Сейчас она пустовала – старый Хравн еще затемно уходил к морю встречать рассвет, а потом до полудня неторопливо бродил по берегу или стоял, опираясь на посох и грея спину под теплыми солнечными лучами. Пока Смэйни суетилась по хозяйству, разомлевшая после бани Любомира переплела косу, а потом открыла ларец и принялась раскладывать по порядку мешочки с травами.

– Что там у тебя? Поди, бусы да колечки? – полюбопытствовала старушка. – Ох ты… Зелья! Приворотные?

– Нет, Смеяна Глуздовна, – улыбнулась девушка. – Приворотные можно составить, на то большого ума не надо, только ни любви, ни счастья они не принесут, коли против воли привораживать. А моими зельями разные хвори лечат. Эти от застуды и кашля. Эти травки кровь затворяют. А вот эти – женские боли снимают. И прочее, разное.

– А волшебная симтарин-трава у тебя есть? – услыхала она суховатый смешок и, подняв глаза, увидела стоящего на пороге Хравна. Смэйни подхватилась, освободила место на лавке рядом с Любомирой. Та хотела было подняться да поклониться как заведено, но старик положил ей руку на плечо, удержал. Некоторое время ведун пристально вглядывался девушке в лицо. Потом еле слышно вздохнул.

– Мне сказали, что ты некрасива, да вижу, неправда это, – проговорил он. – Оно понятно: у северян темноволосые красивыми не бывают. Но твоя красота – словно свет солнечный, сердце согревает. Добрую судьбу выткали тебе Норны.

– Спасибо… батюшка Хравн, – смущенно ответила Любомира, не зная, как следует обращаться к служителю Одина. Тот снова тихонько рассмеялся:

– Я тебе не в отцы, скорее уж, в деды гожусь. Зови лучше дедушкой. А вот как тебя называть теперь, – старик задумчиво нахмурил брови, а потом снял с пояса потертый кожаный мешочек, – пусть подскажут всезнающие боги.

Он с трудом – пальцы слушались плохо – развязал шнурок и протянул раскрытый мешочек Любомире:

– Отец богов и людей Один научил нас гадать на священных рунах. Выбери одну себе, только не спеши. Возьми ту, которая сама тебя выберет, тебе одной отзовется.

Любомира послушно опустила руку в мешочек, перемешала гладкие прохладные камешки и вдруг замерла: удивительно теплым, почти горячим показался ей один из них. Его она и вытащила, положила на ладонь, любуясь строгим, четким узором.