Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

– Да грабежом! После бури ходят на берег поискать, не выбросило ли кого. Разбитые лодьи – их добыча.

– Что не разбито – разбивают и грабят, – хмыкнул его брат Фольки. – Чего делать будем?

– Пойдем пока за ними, – решил Сигват. – Посмотрим.

Вшестером на двухсотенный отряд не нападают, оставалось наблюдать.

Хотя дураку ясно: что-то делать надо. Там у лодий всего полсотни человек, и они, голодные и усталые, от двух сотен, свежих и воодушевленных близостью добычи, не отобьются. Взять с них нечего: кроме оружия, одни мокрые рубахи на плечах. Но сами лодьи чего-то стоят, а если удастся захватить пленных, то купцы-греки за них дадут по двадцать золотых номисм за каждого.

Русы хорошо знали, зачем греки скупают полон: рабы использовались не только в домашних работах, но и в огромных поместьях богатых греческих бояр. А непривычные к жаре пленники с севера жили там не так уж долго, поэтому грекам все время требовались новые рабочие руки. Русы наживались на этом уже сотню лет, каждый год отправляясь за полоном и сбывая его за Греческое море. Но также они и понимали, что сами могут, случись неудача, оказаться в этом деле не продавцами, а товаром.

В прибрежных холмах местные залегли и стали осматривать стоянку.

– Давай, труби! – Сигват кивнул Белошу, у которого на плече висел рог.

* * *

Старшим на стоянке Святослав назначил Улеба. Тот и сам догадался выслать дозорных на холмы, окружавшие бухту, но те не смогли бы увидеть прячущихся в зарослях у речки нападавших, если бы издалека не донесся вдруг рев боевого рога. Рог был свой, и знак он подавал понятный: тревога.

К тому времени люди Улеба лишь напились пресной воды из ручья и набрали вдоль полосы прибоя плавника для будущих костров. Не помешало бы оттащить лодьи подальше от воды, но стояла тишь и гладь, а от голода у самого Улеба кружилась голова, и это дело он отложил на потом – когда удастся хоть как-то подкрепить силы уставших отроков.

За это он потом не раз сказал себе спасибо.

Тревожный рев рога все услышали сразу, и объяснять, что делать, не приходилось. Сидевшие и лежащие отроки вскочили, расхватали щиты и шлемы и выстроили стену, спиной к воде. Куда вставать лицом, все понимали: они видели только одно направление, где заросли заслоняли даль, и рог звучал именно оттуда.

Из сотни оказавшихся на этом берегу людей щиты сохранили около половины – остальные унесло морем во время бури. Но все ушедшие оставили их здесь: не стоит таскать такую тяжесть, пока сражений не предполагается.

Одновременно с этим из зарослей над ручьем посыпались люди – вопя и потрясая оружием. Их оказалось в несколько раз больше, но первый натиск «стена щитов» выдержала. Напоровшись на мечи и копья, нападавшие отхлынули; на прибрежной гальке осталось не меньше трех десятков тел. Откатились, впрочем, недалеко и принялись забрасывать русский строй сулицами, стрелами, просто камнями, подбирая из-под ног. Целили в головы и в не защищенные щитами ноги. В дружине появились раненые. Две хазарские ватаги пытались зайти с боков. И хотя вооружением и выучкой русы заметно превосходили нападавших, сказывалась усталось и голод, а главное, тех было уж слишком много.

– Отходим! – кричал Улеб, понимая, что если остаться на месте, то здесь они, чуть раньше или чуть позже, все и полягут.

Русы пятились. Шаг за шагом шум прибоя за спиной становился ближе.

Они почти наткнулись на свои лодьи, лежащие в нескольких шагах от воды.

– Берковец! Сталкивайте три лодьи! – заорал Улеб. – Тверд, мы прикрываем!

Видя, что вожделенная добыча вот-вот уплывет из рук, «хазары» вновь ринулись на приступ.

«Стена щитов» рассыпалась: два десятка отроков развернулись и стали сталкивать лодьи в воду, прочие бросились навстречу местным, с диким яростным криком рубя направо-налево и стараясь оттеснить их. К этому времени нападавших уже осталось на ногах не так много: среди них мало кто имел шлемы, щиты тоже нашлись не у всех, и прибрежная полоса была усеяна смуглокожими телами. Русы тоже понесли потери: среди тел на гальке лежали и свои, но прорваться, чтобы попытаться их подобрать, – нечего и думать.

– Отходи! – орал Улеб. – В лодьи!

Отбиваясь уже по колено в воде, русы прыгали в лодьи. Здесь нападавшие отстали: понимали, что за эту строптивую добычу придется заплатить многими жизнями, а на это они не рассчитывали. Давили только числом и наглостью: явно не кагановы воины, а так, дрянь прибрежная.

Когда лодья уже отходила, еще какие-то трое промчались через полосу прибоя и с воплем: «Свои! Возьмите нас!» – влезли на борт. И уже отходя от берега, Улеб разглядел, что это Сигват Волкогон и двое из его малой дружины.

– Ты откуда? – тяжело дыша, он схватил Сигвата за плечо. – Где князь?

– Так это мы вам трубили! – Столь же жадно глотая воздух, доложил Сигват. – Кабана… несли. Князь… послал.

– Где он сам?

– А клюй знает!

Стрела с берега вонзилась в борт совсем рядом с рукой Сигвата, и он пригнулся, прячась за чей-то выставленный щит. Из бывших с ним пяти человек трое пропали при прорыве через прибрежную полосу. Разделанного кабана бросили в зарослях, откуда Сигват ударил в тыл хазарам, и три лодьи остались на берегу – на них у Улеба не хватило людей.

Отроки налегали на весла, выгребая прочь от берега. Для стрел они теперь уже были недосягаемы. А уцелевшие хазары бегали по берегу, скакали, забравшись в пустые лодьи, и выкрикивали что-то оскорбительное.

– Ой, что это у них? – вдруг охнул Дыбун рядом с Улебом.

– Где?

– Вон, тот, с копьем…

Улеб пригляделся и похолодел. На одном из полуголых хазар на берегу болтался красный плащ – тот самый, который он видел не далее как нынче утром. В этом плаще ушел с берега Святослав, и это был единственный красный плащ в уцелевшей дружине.

Может, просто похож? С такого расстояния Улеб уже не мог сказать точно, но видел светлую полосу отделки по краю, изрядно замызганную.

А другой хазарин размахивал копьем, на которое был надет шлем с полумаской.

– Рус! – полуразборчиво орали оттуда по-гречески. – Рус, куда бежишь? Вот твой архонт! Возьми его с собой!

Улеб судорожно сглотнул. Нечего и пытаться разглядеть, что там надето на копье под этим шлемом. И даже плащ мог оказаться совсем другим, не Святшиным. Но легче становилось не намного.

Теперь, когда прямая угроза своей жизни и жизни оставшихся людей миновала, явилась мысль, от которой пробрало морозом.

Где Святослав?

* * *

Близилась полночь, и в Киеве давно все затихло, когда к пристаням Почайны подошла лодья. В месяц вересень ночи уже полны густой, непроглядной тьмы, но в полнолуние свет луны превратил реку в сплошное поле искрящегося серебра, и черный очерк лодьи на нем отчетливо выделялся. К причалу вышла стража: десяток отроков из дружины Мистины, под началом Скудоты.

– Это кто там? – окликнул десятский. – Что за лешии?

– Из княжьей дружины мы, – донесся ответ с реки. – Улеб Мистинович.

– Улеб? Это я, Скудота! Откуда ты? Князь возвращается?

– Я это! – Улеб на носу лодьи помахал рукой.

Лодья пристала, Улеб с тремя отроками перебрался на причал.

– Ну, как вы? – При свете принесенного факела Скудота узнал его и обнял. – Воротились? Где все? Как поход?

– Войско в Витичеве. Завтра будет здесь. Меня вперед послали.

– Ну, как сходили? – со всех сторон посыпались вопросы оружников.