Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

– Добыча?

– Потери?

В голосах слышалось возбуждение, сшитое из надежды и опасения.

– Есть и добыча. Полону взяли у греков, скот есть, утварь всякая…

– Потеряли много? – По голосу Улеба Скудота понял, что проход прошел не гладко.

– Неполную сотню. Ну, пусти, брат, после все расскажу.

Скудота посторонился. Неполная сотня из восьми – не очень большие потери, в пределах неизбежного. Кто именно не вернулся, есть ли среди них те, кого он знал – это все прояснится завтра. Когда большая дружина войдет в Киев, будут жертвоприношения, пиры, дележ добычи и подарки тем, кто хранил стольный город во время похода.

От предложенного факела Улеб отказался: дорогу к Свенельдовой улице, где родился на старом дворе своего деда, он легко находил и в темноте. Все давно спали, только две собаки бегали за тыном да дремали под навесом крыльца двое челядинов-сторожей.

С тяжелым сердцем Улеб постучал в родительскую избу. Челядин сказал, что отец дома, никуда не уехал, и это обещало облегчение: вот-вот эта невыносимая тяжесть с его плеч будет снята и переложена на другие – широкие и выносливые. Сколько Улеб ни вспоминал те злополучные дни, сколько ни прикидывал, мог ли где-то поступить иначе, чтобы избежать несчастья, но нигде не находил вины. И все равно не мог избавиться от чувства стыда, подмешанного к горю.

– Кто там? – окликнул Мистина с лежанки, услышав легкий стук в дверь спального чулана.

И по привычке длиною в жизнь опустил ладонь на рукоять топора, лежащего у постели на полу.

– Отец! – Улеб вошел и остановился у порога. Огня в избе не горело, и после залитого лунным светом двора в жилье было темно, хоть глаз коли. – Это я, Улебка. Проснитесь.

– Что случилось? – подала голос Ута из-за спины мужа. – Сынок? Вы все вернулись?

Радость мешалась в ее голосе с недоумением.

– Беда случилась. – Улеб плотно закрыл за собой дверь, чтобы челядь не слышала. – Вставайте…

* * *

Эльга проснулась и не поняла отчего. Уже потом, приподняв голову, услышала тихий, но настойчивый стук в дверь.

– Кто там? – Бажаня, спавшая у порога, первой поднялась и подошла к двери.

– Скрябка, разбуди княгиню, – раздался голос Чернеги, десятского нынешнего дозора; через дверь он не разобрал, кто ему отвечает, но было ясно, что снаружи свои.

После недавней смуты Эльга велела увеличить дозор по ночам с пяти до десяти человек. В Киеве все шло обычным порядком, но она понимала: любое неприятное происшествие может вновь взбудоражить умы.

Через недолгое время Скрябка тихонько приоткрыла дверь княгининого спального чулана и окликнула ее.

– Что такое? – отозвалась Эльга.

– Госпожа Ута к тебе.

– Ута? – широко открыв глаза, Эльга села.

Сестра явилась к ней среди ночи? Что же случилось такое? И уж верно, недоброе…

Когда Ута вошла, изумленная и встревоженная Эльга уже стола возле постели.

– Оденься, – попросила Ута. – Свенельдич со мной пришел.

Бажаня и Скрябка зажгли три свечи на столе и ларе. Эльга торопливо обмотала косы вокруг головы, надела волосник; Бажаня поднесла ей платье, но она схватила с ларя свиту и натянула прямо на сорочку, запахнула, стремясь скорее получить объяснения. Ута не плакала, но казалась совершенно потрясенной. Мелькали нелепые мысли о каких-то чудесах, которые могли заставить самых близких людей разбудить княгиню среди ночи. Змей-Ящер в Днепре всплыл? Что-то вроде того – не даром же Ута смотрит на нее с таким испугом.

– Уж не Прияна ли… – начала Эльга, но умолкла: невестка за последние два месяца вполне оправилась, и хотя оставалась мрачной, ждать возврата лихорадки не имелось причин.

Нет, не Прияна. Эльга видела это по лицу сестры и продолжала блуждать в догадках. Но вот она оделась, и вошел Мистина. Эльга шагнула ему навстречу, открыла рот, но тут увидела за спиной зятя еще одного мужчину и замерла.

Несмотря на полутьму, Эльга легко узнала племянника, которого знала ровно столько же, сколько родного сына.

– Уле… – начала она, но перехватило горло.

Сестрич ведь ушел в поход со Святославом и вернуться должен был с ним. Его могли послать вперед – предупредить о приходе войска. Но зачем будить ночью – не побежит княгиня сейчас прямо быка резать и хлеба месить. И если бы ей хотели сказать всего лишь «Святослав возвращается!», эти слова уже прозвучали бы. И ради них сестра не явилась бы за полночь, чуть ли не со всей семьей…

Такого убитого лица у Улеба Эльга не видела никогда. Не случалось еще в его жизни таких горестей, чтобы…

Она снова села на лежанку. Ута опустилась рядом и взяла ее за руку, но Эльга едва заметила.

– Я… – Улеб всего лишь поклонился ей почти от двери, хотя в любой другой день подошел бы и обнял. – Мы…

Он умолк и детским взглядом воззвал к отцу о помощи.

Таких глаз Эльга у него не видела много лет. Парню двадцать первый год – он уж давно не дитя. И от мысли о единственном возможном объяснении ее сердце все падало и падало вниз по холодному колодцу и никак не могло достичь дна.

– Они расстались со Святшей, и никто не знает, где он, – произнес Мистина, тоже не в силах больше тянуть это молчание.

В первый миг на Эльгу плеснуло облегчением. Ей не сказали: «Он погиб».

– Нас разметало бурей в море возле Таврии, – торопливо заговорил Улеб. – Мы шли с ним на одной лодье. Нас вышвырнуло близ Карши хазарской. Святша взял Икмошу с его орлами и пошел на охоту и окрестности посмотреть. Меня оставил при лодье и дружине. А потом на нас напали хазары, в общем, местные какие-то. Нам пришлось отбиваться и потом отплыть. И они кричали… кричали, что… – Улеб будто задыхался, не в силах набрать в грудь столько воздуха, сколько требовалось для дальнейшей речи, – что вот ваш архонт… Но тел мы не видели, они могли и наврать!

Он не стал пересказывать, как хазары размахивали чьей-то головой в шлеме, надетой на копье, когда кричали: «Вот ваш архонт!». Даже если те и встретили Святослава с малой дружиной, откуда им было знать, что он князь? И это могла быть вовсе не Святшина голова, а вообще что угодно. Хоть травы пучок – издалека же не разглядишь.

– Н-но вы искали его? – лишь чуть-чуть дрожащим голосом уточнила Эльга.

– А то ж! Отошли сначала на запад и потом наткнулись на Одульва и Сигдана. Они одиннадцать лодий успели по бухтам собрать. И мы с ними пошли обратно в те места. Высадились, прошли почти до самой Карши. Похватали людей, допрашивали всех, особенно кто полоном промышляет. Но там главные жуки сидят в Карше. Никто не сказал, чтобы видели пленных русов. В одном месте указали, что натыкались в то время на ватагу. Сказали, что человек десять перебили. Мы велели показать место, где тела…

Улеб вдохнул, зажмурился на миг, принуждая себя вернуться к воспоминаниям.

– Велели могилу раскопать… – тихо продолжал он среди гнетущей тишины: слушатели едва дышали. – Ну, там… они ж не первый день лежали… Не опознали никого. В том селе нашли перстни, два обручья, торсхаммера три… они сказали, взяли с тех мертвых. Вот.

Улеб полез за пазуху, вынул замызганный льняной лоскут с красным вытканным узором, видимо, оторванный от рушника, и выложил на стол горсть потемневшего серебра.

Мистина передвинул поближе светильник, разровнял украшения ладонью. Все молчали. Обычные витые обручья и кольца, «молоточки Тора» – в дружине такие есть у всех. Никаких особенностей, что позволили бы опознать хозяев.

– Ты ведь отрокам показывал? – Мистина поднял глаза на сына.

Улеб кивнул, потом помотал головой: