Господин, которого убили дважды

– Занятно, занятно… А что касается Дмитрия Сергеевича? Как давно вы с ним знакомы?

– Около десяти лет, должно быть. Он жил по соседству, вёрст за тридцать отсюда.

– Замечательный был человек… А как он был умён! Мало таких осталось среди молодёжи, очень мало, – подал голос Владимир Борисович. – Жаль его. Скорее бы убийца был найден!

– Мы непременно найдём его, Владимир Борисович. К слову, чем вы занимались этой ночью, с часу до четырёх?

– Мы оба спали, – молниеносно ответила за супруга Анна Васильевна.

– Чудесно. И последний вопрос: есть ли что-то, что вы хотели бы мне сказать? Быть может, вы заметили что-то необычное, или же я не спросил вас о чём-то важном?

– Пожалуй, нет.

– Благодарю вас.

– Быть может, вы останетесь у нас, чтобы найти убийцу как можно быстрее? – предложила хозяйка дома.

– Я был бы очень рад, ведь это и правда помогло бы нам в расследовании.

– В таком случае, я немедленно распоряжусь приготовить для вас комнату, – с этими словами Анна Васильевна вышла из кабинета, и Владимир Борисович проследовал за ней.

– Как по мне, Андрей Петрович, убийца – Софья Константиновна, – сказал урядник, когда они с приставом остались одни.

– Почему вы так решили?

– Любить опасно. Из-за этого убивают. А что думаете вы?

– К выводу я пока не пришёл, однако идея у меня есть. Подозреваемых, дорогой Фёдор Иванович, мы с вами можем мысленно разделить на две группы: те, у кого были и повод, и возможность, как, к примеру, у Алексея Николаевича и Софьи Константиновны, и те, у кого была возможность, но не было повода, или, по крайней мере, мы о нём пока не знаем. Теперь же наша задача представить, что каждый из них является преступником, и, исходя из этого, изучить их мотивы и алиби. Тогда-то мы и сможем судить, кто убийца, но почему-то мне кажется, что это будет не так-то просто.

Глава 3

*

– Андрей Петрович, я думаю, что нам необходимо допросить прислугу, – после недолгой паузы сказал урядник.

– Безусловно, Фёдор Иванович, безусловно. Предлагаю сделать это прямо сейчас. Вы справитесь без меня? Пока мне бы хотелось немного подумать, иначе я могу потерять нужную мысль. Быть может, вы сочтёте это странным, но уверен, что убийцу надо искать среди гостей.

– Конечно. В таком случае, я постараюсь в точности рассказать вам обо всём, что узнаю, – совершенно не удивившись, ответил Филимонов.

Урядник вышел из кабинета, а пристав погрузился в размышления, то и дело заглядывая в записи допроса. Мысли вихрем кружились в голове, и Сафонов щёлкал пальцами, пытаясь сосредоточиться. Он даже не заметил, как прошло довольно много времени.

– Фёдор Иванович, вас, судя по всему, обучала писать курица? – спросил Андрей Петрович, услышав скрип открывающейся двери и тяжёлые шаги своего подчинённого.

– Нет, – урядник, казалось, ни капли не удивился: он давно привык к подобным вопросам.

– Странно. Вы так ужасно пишете, что я, в самом деле, решительно ничего не могу разобрать! – пристав устало вздохнул. –  Ладно, что там у вас?

– Я допросил трёх горничных, двух кухарок, судомойку, сторожа и садовника. В ту ночь здесь, в барском доме, как называют его слуги, были лишь горничные Авдотья и Дарья да судомойка Прасковья. Вся остальная прислуга находилась в пристройке, кроме сторожа Игната, который сидел в сторожке и нёс свою службу.

– Занятно, очень занятно. Вы, конечно же, не узнали ничего интересного. У горничных и судомойки есть алиби, я прав?

– Да, Прасковья мыла посуду, а Авдотья с Дарьей помогали дамам готовиться ко сну. Слова судомойки никто подтвердить не может, в отличии от горничных.

– Что же, прекрасно. В любом случае, благодарю вас.

Оба замолчали.

– Андрей Петрович, у вас есть какие-то идеи? – наконец негромко спросил урядник.

– Есть, конечно же, есть. Я с точностью могу сказать, что нам с вами навешали лапши на уши. Взять хотя бы Реутовых: во-первых, мне вполне ясно, что Юлия Михайловна либо была знакома с покойным ещё до бала, либо что-то о нём знает. Вы, я полагаю, сами видели, как она разозлилась на Марью Александровну, когда та сказала лишнего.

– Быть может, она просто испугалась, что вы начнёте её подозревать?

Становой пристав Андрей Петрович Сафонов

– Не думаю, Фёдор Иванович. Однако, ничего, что могло бы подтвердить её вину, у меня нет, так что покажет только время. Я уверен, что совсем скоро мы узнаем много интересного. К слову, второе, что я могу сказать – Павел и Марья… кто-то из них непременно лжёт. Вы помните: Марья Александровна сказала нам о том, что никого не видела во время своей прогулки, а это значит, что в саду был кто-то один: она или Павел. Что же касается Софья Константиновны, то сдаётся мне, что мы многого не знаем о ней – как говорится, в тихом омуте черти водятся. Анна Васильевна тоже, вероятнее всего, что-то скрывает, и, как мне кажется, это может быть связано с Алексеем Николаевичем. Но все мои размышления – полнейшая ерунда без результатов вскрытия, которым, как мне кажется, уже пора быть готовыми. Ну что же, будем ждать.

**

В ещё недавно столь шумной гостиной теперь было тихо. Якунин осмотрелся и увидел Софью, стоящую у окна. Она облокотилась о подоконник, глядя вдаль и явно находясь мыслями где-то далеко. Тонкие пальцы нервно постукивали по дереву, словно играя на пианино. Алексею хотелось заговорить с ней, но слова будто бы застревали в горле. Впервые в жизни он, всегда смелый, даже излишне, чувствовал волнение и стеснение.

– О чём Андрей Петрович говорил с вами? – наконец спросил Якунин, подойдя чуть ближе.

– А о чём можно говорить со вдовой убитого? – с печальной усмешкой поинтересовалась Софья, обернувшись. Под её глазами залегли красноватые тени – следы бессонной ночи и недавних слёз. – Разумеется, задавали разные вопросы: что я делала, не видела ли чего-то странного; пытался, наконец, отыскать мой мотив, а в итоге… в итоге нашёл целых два. Я ни капли не сомневаюсь, что теперь он считает меня убийцей собственного мужа. Кто бы подумал, что со мной может такое случиться! – она улыбнулась, но в этой улыбке чувствовалось столько горя, страха и отчаянья, что Алексею стало не по себе.

– Софья Константиновна, я…– он осекся, глядя на молодую вдову. Чёрные глаза, полные слёз, россыпь родинок на фарфоровой коже, тёмный локон, выбившийся из прически – всё это было столь прекрасным и манящим, что опьяняло Алексея, и лишь одно желание было в его голове – подойти ближе, прикоснуться к Софье. Один маленький шаг в её сторону, и Алексей, тоже облокотившись о подоконник, словно невзначай дотронутся прелестной маленькой ручки.

Софья вздрогнула и испуганно взглянула на мужчину. Жар. Он, словно тёплый мёд, разливался по её телу, и тревога отступала, становилось спокойно и хорошо, а вместе с тем против её воли прибавлялось приятное волнение.

– … я бы очень хотел помочь вам, но совершенно не знаю как. Скажите, что я могу сделать для вас? – вкрадчиво проговорил Алексей.

– Благодарю вас, однако, боюсь, ничего. Мне кажется, нам вообще не стоит надолго оставаться наедине – о нас могут неправильно подумать.

– Конечно, – печально усмехнувшись, сказал Якунин. – Но всё же, если я смогу принести вам хоть какую-то пользу, прошу – скажите мне об этом.

– Благодарю вас, – сказала Софья, улыбнувшись.

Она, попрощавшись, отошла от окна, и, проходя мимо Алексея, слегка задела его ладонь своей, задела словно нарочно, словно ей тоже хотелось дотронуться до него.

***

Тик-так. Тик-так. Проклятые часы!.. Алексей сидел на кровати в своей комнате, уронив голову на руки и массируя виски. Что это был за порыв? Почему он почувствовал то же самое, что и тогда, за десять лет до этого, или же с Катей, три месяца тому назад?..

Он знал, что это чёртово письмо, здесь, в шкафу, как знал и то, что не сможет избавиться от него, не сможет сжечь, как поступил с остальными её письмами. Вот оно, на верхней полке! Алексей взял конверт в руки, бережно открыл его, достал лист и принялся читать строки, которые, казалось, уже знал наизусть.

Алексей Николаевич,

признаться честно, я совершенно не знаю, зачем пишу вам, почему позволяю себе такие мысли и слова, но бумага не краснеет. В сердце моём буря; я ни на секунду не могу сомкнуть глаз без того, чтобы не увидеть вашего лица. О, если бы вы только могли оказаться рядом! Я мечтаю лишь об одном – снова коснуться вашей руки, снова услышать ваш голос. Вы стали смыслом моего существования, моим светом, лучом солнца в дождливый день. Если вы ничего не испытываете ко мне, или, быть может, в вашем сердце другая, прошу, скажите мне правду, а после сожгите это письмо. Но если же вы любите меня столь же сильно, как и я вас, если же вы ещё не посчитали после всего написанного выше меня глупой и дурно воспитанной, молю: встретимся завтра в саду, у беседки, в пять часов вечера – папенька и маменька будут на приёме, и мы сможем поговорить. За этим прощаюсь с вами, уповая на ваше благочестие.