Лето придёт во сне. Запад

– Чи-и-иво-о?!. – тонко протянул Белёсый своим прежним мяукающим голосом. – Да меня наши мужики на смех поднимут! Это же днище – ублюдка в жёны взять. Думаешь, я не знаю, как дети в ваши коррекционные приюты попадают? От каких родителей?

Я сжала кулаки, вдохнула побольше воздуха, но Бранко опередил меня с ответом:

– Ишь ты, гордые вы какие, православные мужики! Так и ходите с опухшими яйцами, значит? Или на путан деньги спускаете?

Белёсый выразительно постучал пальцем по лбу и закатил глаза:

– Какие путаны, чудик? Здесь тебе не ваша блядская Европа, у нас такого нет.

Я засмеялась. Пожалуй, даже заржала, да так, что чуть не сползла по стенке на пол. Белёсый изумлённо воззрился на меня, но ничего не спрашивал, пока я, кое-как отсмеявшись и всё ещё фыркая, сумела выдавить:

– Знаешь, где я была два года? В элитном борделе, куда наши чиновники и попы ходили как на работу. Нет у нас такого, ага…

Я снова прыснула, а Белёсый вроде смутился:

– Ну… я краем уха слышал об этом, хоть и говорят, что неправда. Да только, если где такое и есть, то нам, простым людям, не по карману.

Бранко тоже улыбался:

– Так как же вы, простые, но гордые, проблему опухших яиц решаете?

– Да как? По-всякому, – бормотнул Белёсый. – Что подвернётся. Кто-то вдовушку сговорчивую нашёл, кто-то с замужней тайком договорился… не за просто так, конечно. Кто-то и девицу с производства огулял. А кто вообще по-простецки, какую в тёмном переулке отловил, та и любовь, хе.

Я снова сжала кулаки:

– Уроды!

– Уроды, конечно… – неожиданно согласился охранник. – А что делать? Сам-то я таким не промышляю… Охота разве потом евнухом ходить из-за одного-то чпока?

– Евнухом? – заинтересовался Бранко. – Так на Руси за изнасилование, правда, кастрируют? Я думал – сплетни.

– Да не кастрируют, – отмахнулся Белёсый. – В смысле, не отрезают там ничего. Но что-то уколют, и потом у тебя до конца жизни даже под гимн не встанет. И болеть будешь.

– Хоть что-то здесь правильно, – буркнула я себе под нос, но Белёсый услышал.

– Правильно, говоришь? А то, что с теми, кто по глупости с замужней спутался, то же самое делают, тоже правильно? Иль кто девицу потоптал, а жениться не захотел? Или когда баба сама мужику на хрен прыгает, а потом говорит, что он её заставил?

– Правильно! – злорадно ответила я. – Прелюбодеяние – грех, если ты забыл.

Белёсый сузил водянистые глаза, но Бранко заговорил раньше него:

– А вот скажи-ка мне, православный, стоило оно того? Вся ваша традиционность и скрепы – стоили таких жертв? Того, что эта девочка сиротой осталась? Что её и многих других в бордель продали? Что приютским детям ничего хорошего в жизни не светит? Что ты и другие простые мужики годами не траханые сидите?

Белёсый ответил не сразу. Снова сгорбился на стуле, нахмурил лоб. Наконец сказал задумчиво:

– Я человек маленький, далеко не вижу. Но, наверно, стоило. Мы – сверхдержава. Мы выиграли Третью мировую. Мы сильны духом и верой в Господа нашего. У нас сильные мужчины и чистые женщины…

– Ой, да хорош! – перебил Бранко парад высокопарных слоганов. – Сверхдержава… Думаете, это вы железным занавесом ото всех отгородились? Это вас никто видеть не хочет! На вас вся планета смотрит как на дикарей с ядерными боеголовками! Вы были сверхдержавой, не спорю, пока из космоса обратно в Средневековье не скатились. Женщины у вас чистые? А смысл женщине чистоту блюсти, когда её ваш оголодавший до одури брат может в тёмном переулке отлюбить? И какая вообще чистота в недотрахе? Вы – нация безвольных коленопреклонных истуканов!

– Ну ты! – Белёсый вновь приподнялся со стула. – Язычок-то прикуси, западнюк. А то не посмотрю, что мы в одной жопе сидим, о стену размажу.

– Ну и размажешь? – устало спросил Бранко. – Факты от этого не изменятся.

Как ни странно, это подействовало. Белёсый сдулся, вернул задницу на стул, повесил голову. Наступила тишина, и я решила, что сейчас самое время спросить о главном.

– Эй, Белё… охранник? Так ты им всё разболтал? – Я показала глазами на потолок, на огромный дом над нами. – Тем, кто тебя сюда привёз?

– Меня Сергей зовут, – ответил он, не поднимая головы. – Не только разболтал. Ещё позвонил вашим и сказал всё, что мне велели. Своя шкура ближе к телу.

Я съёжилась, натянула разорванное платье до подбородка, почему-то только сейчас почувствовав, как здесь промозгло. Потерянно спросила:

– И что теперь?

– Не теперь, а завтра. Завтра твои друзья за тобой приедут, но встретят, как ты понимаешь, совсем не тебя. Хотя, может, и тебя тоже. Нас всех, наверно, возьмут с собой, чтобы их бдительность усыпить до поры до времени.

– А ты их видел? – с надеждой спросила я, как будто это ещё имело какое-то значение. – Мою подругу или Дэна… Дениса, который был в лесу, когда… когда мы в первый раз встретились.

– Нет, – ровно отозвался Белёсый. – Ко мне вообще всегда только один человек приезжал, мужчина, пожилой. Он и велел ждать тебя, звонить ему, как только ты появишься.

Пожилой мужчина? Уж не Михаил ли Юрьевич? Впрочем, разве это сейчас важно?

– А не сказали, кто приедет за мной?

Только бы не Яринка с Яном! Хотя Ян пусть приезжает, ему отец всё равно ничего по-настоящему плохого не сделает. Но страшно представить, какая расправа может ждать Яринку!

– Не сказали, – пожал плечами Белёсый. – Велели только завтра к обеду нам обоим стоять на перекрёстке, что недалеко от приюта.

Перекрёсток дорог. Наверняка тот самый, на котором два года назад, ранним утром, меня и Яринку ждала машина с поднятыми «дворниками». Выходит, я всё-таки приду на эту встречу?

– Давайте спать! – распорядился Бранко. – Как у вас на Руси говорят – утро вечера мудренее.

Мы оттащили от стены и уложили на пол деревянные поддоны, на которых и легли: мы с Бранко вместе, Белёсый поодаль. И потянулась для меня бесконечная ночь, полная отчаяния и чувства вины.

Задремать я смогла лишь под утро. Задремала и увидела очень яркий сон. В этом сне мы с Ральфом неторопливо шли по пляжу под жарким летним солнцем. После промозглой сырости подвала это казалось особенно чудесным. И не только это. Со мной был Ральф, он молчал, но я чувствовала его присутствие всем своим существом, и потому было мне хорошо и спокойно. Я знала, что рядом тот, кто неизмеримо сильнее меня, а значит, больше не нужно куда-то бежать, что-то искать, кого-то бояться. Всё решат за меня. Найдут искомое. Защитят от врагов. И шла я по бесконечному пляжу, умиротворённая и счастливая…

А потом сон разлетелся на тысячу солнечных осколков, вдребезги разбитый скрежетом отпирающейся железной двери. Ещё ничего не понимая, я рывком села на поддоне, прищурилась на свет.

– Вы двое! – загремел от дверей повелительный голос. – Тёлка и педик! На выход! А ты сиди, морда, тебя не нужно.

Я увидела, как замер в нерешительности Белёсый, а Бранко, наоборот, поднялся. Шагнул ко мне, невозмутимо подал руку. Я машинально взялась за неё, встала.

– Шевелитесь! – поторопили от двери.

Я оглянулась на окошко под потолком. Оно было светло-серым. Рассвет? Или уже наступил пасмурный день, и сейчас нас повезут как приманку на встречу с моими друзьями? Но почему тогда не берут Белёсого?

Я замешкалась, но Бранко настойчиво потянул меня за собой и был прав: слабое сопротивление сейчас ни к чему бы не привело, а на сильное я не способна. Снаружи действительно оказалось раннее утро: небо уже посветлело, но солнце ещё не взошло. И повели нас не к машине, как я того ожидала, а в дом, в тёмный готический замок Бурхаева. Сам хозяин ждал сразу за порогом, в огромном, но тоже тёмном холле. Мрачно поприветствовал:

– Добренького утречка! А вы востребованные ребята, кучу людей на уши поставили, мне аж спать не дают из-за вас, спозаранку в дом ломятся. Идёмте, герои.