Лето придёт во сне. Приют

– А то, – Яринка поднялась на ноги и небрежно облокотилась о шкафчик, – что я тебя видела. Ты на скамейке возле школы читала.

– Да, читала, и что?

– С планшета читала, – уточнила Яринка, и Настуся вдруг съёжилась, уронив голову. – Планшет у тебя Агафья не забрала. У всех забрала, а у тебя – нет. Странно, да?

Зина подняла голову от тетрадей, оглянулась, обвела всех взглядом и приоткрыла рот. А Настуся посмотрела на неё, на Яринку, наконец, на меня и вдруг, как подрубленная, опустилась на кровать, закрыв лицо руками.

С полминуты мы слушали её беспомощные всхлипы. До меня доходило медленно, как до жирафа, и, даже когда Яринка презрительно плюнула, а Зина с недоверчивым разочарованием протянула: «Да ну-у-у…», я всё ещё ничего не поняла.

А потом Настуся быстро заговорила, беспрестанно шмыгая носом и размазывая слёзы по лицу:

– Я не хотела… я не думала, что всё так получится… я же как лучше… Она сказала, что так надо, и как я могла отказаться? Я же долго молчала, а вы всё равно… Я вам пыталась сказать, что так нельзя. А вы только хуже…

Я окончательно запуталась. Судя по недоумённым лицам Яринки и Зины, они тоже. А Настуся продолжала причитать, всё повышая и повышая голос, грозя сорваться в истерику:

– Я же не просто так это всё говорила! Я думала, вы задумаетесь и поймёте, как плохо поступаете, и тогда мне не придётся ничего рассказывать! А вы на меня накричали, обозвали, посмеялись… Тогда я и подумала, что пусть, что значит так надо! Даша, прости, я не знала, что тебя будут бить! Если бы знала, то никогда не…

Неожиданно Яринка протянула руку, схватила со второго яруса кровати мою подушку и метко, с силой швырнула её в лицо Настусе. Та пискнула, захлебнулась рыданиями.

– Не надо её трогать, – глухо сказала Зина, но не двинулась с места.

– Не собираюсь я трогать эту курицу, – с бесконечным презрением ответила моя подруга. – Пусть только заткнётся, а то слушать противно.

Она устало вздохнула и села рядом со мной.

– Это что же? – наконец решилась я облечь в слова свою догадку. – Это Настуся Агафье всё рассказала?

– А кто ещё? – Яринка криво улыбнулась. – Она, святоша наша…

– Но, – я помотала головой, – откуда?.. Как она могла узнать?

Зина поднялась на ноги, подошла к Настусе и тронула её за плечо, от чего та вздрогнула и съёжилась.

– Расскажи, – велела Зина. – Перестань реветь и расскажи всё, чего уж теперь…

Как ни странно, Настуся действительно перестала реветь, как будто её выключили. Подняла на нас покрасневшие глаза и торопливо, словно боясь, что мы не дослушаем, начала рассказывать.

Всё оказалось просто и так очевидно, что мне оставалось только ругать себя за неосторожность вкупе с глупой бравадой. Агафья насторожилась, когда я принялась паясничать в разговоре с Михаилом Юрьевичем, чем и заработала от неё пощёчину. Потом ей показалась странной наша с Яринкой одновременная простуда. Затем моя подруга попыталась напроситься на помолвку со своим пожилым ухажёром, продемонстрировав верх нескромности. И после, как будто всего этого было мало, начала с непозволительной для девушки её положения небрежностью отмахиваться от новых предложений. Но больше всего нашу воспитательницу насторожили мои высказывания во время её импровизированной лекции в гостиной на тему девичьего целомудрия. Рассудив, что в последнее время мы очень подозрительно себя ведём, и здесь явно не всё так просто, Агафья вызвала к себе Настусю и велела следить за нами. Тут нужно отдать воспитательнице должное – она очень хорошо знала своих питомиц, все наши слабости, чаяния и надежды. И завербовать Настусю не составило труда, просто напомнив о христианском долге помогать всем заблудшим ради спасения их душ. Даже если для этого придётся причинить им боль, насильно наставить на путь истинный, ведь люди глупы и не ведают, что творят… особенно женщины.

Настуся, хоть и простушка, тоже оказалась не дурой. Она и сама давно заметила странности моего и Яринкиного поведения. А после того как однажды проснулась ночью и увидела, что мы возвращаемся откуда-то под утро, одетые и возбуждённые, не могла не согласиться с Агафьей в том, что нас нужно срочно спасать.

Она стала исподтишка наблюдать за нами и скоро заметила, что мы много времени проводим с планшетами в руках. Слишком много, чтобы списать это на выполнение уроков и повторение пройденного в школе. Как-то, воспользовавшись нашим отсутствием, она по очереди заглянула в мой и в Яринкин планшеты, где и обнаружила любовные романы с декольтированными красавицами на обложках и весьма вольным содержанием.

Но как ни прониклась Настуся своей новой ролью спасительницы грешниц, она долго надеялась, что сумеет вразумить нас сама, не прибегая к помощи Агафьи. Для этого и нужны были её нудные импровизированные проповеди по вечерам, зачитывание цитат из Библии, рассуждения в пространство о грехах и их искуплении. Наивная Настуся, несмотря на то что этим, как она думала, навлекает Божий гнев и на себя, до последнего пыталась воззвать к нашей совести, заставив устыдиться и тем самым избегнуть наказания.

Неизвестно, как долго бы это продолжалось, но мы сильно обидели Настусю во время последней ссоры.

– Отомстила, значит? – хмыкнула Яринка, выслушав слезливую исповедь.

Настуся замотала головой:

– Не хотела мстить! Да, мне было обидно, что ты сказала, будто я… ну, выслужиться хочу, чтобы в анкету занесли… чтобы жених появился. Я об этом и не думала, правда! Но после того случая я поняла, что вы не хотите… не исправитесь сами.

– Думаешь, мы теперь исправимся, дура?! – Яринка снова вскочила, но я ухватила её рукой за подол и усадила обратно. А у Настуси спросила:

– Так ты просто пошла к Агафье и всё ей выложила? Про книги?

Настуся уставилась в пол и еле слышно ответила:

– Не про книги… не только.

– Да рассказывай уже всё, как есть! – простонала я, испытывая ужасную неловкость и от души желая, чтобы этот тягостный разговор поскорее остался позади.

И Настуся рассказала. Выполняя наказ Агафьи, она продолжала следить за нами. Ей показалось подозрительным, что я, увидев в окно возвращение старшегруппников с учений, вдруг заторопилась на улицу. Она пошла следом и, притаившись за приоткрытой дверью подъезда, слышала мой разговор с Дэном. Слышала каждое слово, но, побоявшись быть замеченной, не выглянула наружу и не увидела, с кем именно из парней я говорю. Дальше ей осталось только доложить всё Агафье, которая улучила время, когда наш дортуар был пуст, и проверила мой планшет.

Закончив каяться, Настуся уронила голову и снова зашмыгала носом.

Мы молчали. Яринка презрительно, Зина растерянно. А я опустошённо. Разозлиться на Настусю не получалось. Может, получилось бы потом, но сейчас она не вызывала у меня ничего, кроме жалости. Конечно, в её поступке было больше глупости и самолюбования, чем желания помочь заблудшим душам, но ведь не было и злого умысла. А то, как быстро она во всём призналась и как пропадала где-то целый день, не смея показаться нам на глаза, говорило об искренности её раскаяния.

– Простите меня, – тихонько попросила Настуся, отнимая ладони от лица и пытаясь поймать мой взгляд. – Я не думала, что будет так.

– А как? – спросила Яринка, и по её неестественно ровному голосу я поняла, какого труда подруге стоит держать себя в руках. – Как?! Ты думала, что Агафья Дашке пальцем погрозит?

Ответить на это было нечего, и Настуся снова спрятала лицо в ладонях.

– Вы как хотите, а я в душ – и спать! – вдруг решительно заявила Зина, поднимаясь. Она выхватила из своего шкафчика полотенце и выскользнула за дверь.

Настуся проводила её несчастным взглядом – обычно они всегда ходили вместе.

А я подумала, что тоже надо бы принять душ, смыть с себя стылый запах процедурной и собственного страха. Но пошевелилась, почувствовала вновь проснувшуюся боль и поняла, что ничего не выйдет. Максимум, на что меня хватило, – с помощью Яринки переодеться в ночную рубашку и залезть под одеяло. После чего я выпила вторую таблетку обезболивающего, полученную от доброй сестры Марьи, и на удивление быстро и крепко уснула. Но даже во сне слышала эхо своих сегодняшних криков.

На следующее утро первой мыслью, пришедшей мне в голову после тяжкого пробуждения, была мысль о трёх днях. Трёх днях, оставшихся до субботы. До следующего визита в процедурную. Если, конечно, в течение этих дней я не подойду к Агафье и не признаюсь во всём добровольно. А признаваться нельзя, потому что это будет конец для Дэна. Не стану врать, будто я не попыталась просчитать последствия такого поступка, но они в любом случае оказывались настолько ужасными, что рассматривать это как вариант было бы кощунством.

На завтрак я не пошла, аппетита не было совершенно, и я подозревала, что он появится ещё очень и очень не скоро. А вот от школы меня никто не освобождал, и там мне пришлось понять, что порка сама по себе являлась лишь частью уготованного мне физического наказания. Сидеть на твёрдых пластиковых стульях в течение шести сорокаминутных уроков оказалось бесконечным мучением.

– Потерпи сегодня, – уговаривала Яринка, в своё время прошедшая через всё это. – Завтра будет уже намного легче.

Её слова могли бы меня утешить, не думай я постоянно о надвигающейся субботе и неизбежном повторении всех мук. После занятий, даже не вспомнив про обед, я поспешила в дортуар, где (уже привычно – лицом вниз) упала на Яринкину кровать. Почти сразу появилась и сама Яринка, воровато оглянувшись на дверь, протянула мне на ладони таблетку:

– Выпей.

– Откуда? – простонала я, но таблетку взяла без промедления.

– Я сходила до сестры Марьи и попросила для тебя. Она сразу дала, даже сама хотела принести. Тебе досталось больше других. Сестра Марья говорит, что обычно Агафья не бьёт в полную силу, но тебя лупила со всей дури.

Я вспомнила серое Агафьино лицо, трясущиеся от ярости губы, и ни на миг не усомнилась в сказанном.

Настуся, как и вчера, не появлялась в дортуаре до самого отбоя. А когда пришла, то сразу стала укладываться, никому не сказав ни слова. Меня это вполне устраивало, слушать её слезливые извинения совсем не хотелось, тем более что я до сих пор не разобралась в том, что чувствую к провинившейся соседке. Как сказал бы батюшка Афанасий: Бог ей судья.