Однажды над городом. Роман

– Заберу кресло себе, – решил про себя Аслан. – Никто его не хватится. Что-то же должно мне достаться от Арифа.

Осознание, что этого человека больше нет, больно удерживали судорожный ком в горле парня. Аслан прикрыл глаза рукой, он был на крыше один и мог бы расслабиться, но присутствие в его сознании мужественного образа неродного деда запретило Аслану проявить слабость. Покойный этого не одобрил бы.

– Впредь и кресло мое, и место тоже – еле слышно прошептал молодой человек и сел в кресло. – Слышишь дед, теперь я буду сидеть на страже твоих тайн.

Неожиданно Аслан вспомнил об одной из таких тайн – о нарисованном кем-то много лет назад на одной из каменных колонн крыши рисунке. Про автора маленького самолётика Ариф никогда и никому не рассказывал. Но обещал именно Аслану, что когда-нибудь объявит имя автора.

Подойдя к колонне, Аслан с удивлением заметил, что к рисунку были приписаны несколько слов. Грусть слетела с лица парня, улыбка приятно преобразила лицо молодого человека. Парень, радостный, вернулся обратно к креслу. После тяжелого дня, медленно погрузив свое уставшее тело в кресло-качалку, Аслан сквозь ровный строй балюстрад упокоил взгляд на синем море – зрелище, влекущем сознание к покою и незабываемым воспоминаниям.

Часть 2

Мужчины не решались обнять своих жён, позволить себе лишний поцелуй. Им было неловко, соседи всего двора вышли проводить их на войну. Мужчин было двое, два друга, два соседа. Эти семьи были настолько дружны, что всем было любопытно посмотреть, как расстаются хорошие люди.

– Родная, почему ты не плачешь? – спросил Имран, удерживая жену за обе руки. – Люди подумают, что ты не любишь и не беспокоишься за меня.

– А мне неважно, что подумают люди, – с трудом сдерживая слёзы, ответила Сурая. – Я потом буду плакать, когда дети уснут. Обними меня, Имран, – прошептала Сурая дрожащим голосом. – Крепко обними, как ты умеешь это делать, не стесняйся, людям всё равно, они разойдутся и забудут, а я останусь одна.

– Нельзя дорогая, мы же живём в Баку, ты знаешь, обычаи у нас строгие. И потом, ты не одна, с тобой дети и…

– И что ещё?.. Договаривай! – ухватившись за ворот рубашки мужа, потребовала Сурая.

– Наши воспоминания… – шёпотом произнёс Имран и многозначительно улыбнулся. Однако вместо ответа Сурая глубоко вздохнула и в её глазах вновь заблестели слёзы.

– Разреши проводить тебя до военкомата, – отчаянным голосом попросила Сурая.

– Нет, только не это, с детьми и в военкомат? Как ты это себе представляешь? Пожалей мою душу, она и без того разрывается. И что люди скажут, там одни мужчины, засмеют же…

Ариф был бледен и напуган, дети держали его за руки. Шаргия тихо плакала, уткнувшись лицом в грудь своего мужа.

– Шаргия, прошу тебя, не плачь при детях! Пожалей их, пусть они не страдают. Когда плачут дети и женщины, я слабею, теряю голову, – Ариф не скрывал своего волнения, но при этом оставался заботливым мужем и руками утирал слёзы жены. – Родителей не забывай навещать, приводи детей к ним, пусть не чувствуют себя брошенными.

– Что ты про детей да про родителей… – всхлипывая, возмутилась Шаргия. – Ты мне что-нибудь приятное скажи, хотя бы напоследок. Скажи, что любишь меня, скажи, что я тебя никогда не обижала. Это для меня важно, именно сейчас.

Ариф закрыл глаза и поджал губы, его женщина истязала его ранимую душу. Он был в шаге от желания разрыдаться.

Заметив состояние друга, Имран крикнул Арифу:

– Всё, время прощаться! Женщинам пора заняться детьми.

Жены, как по команде, обвили шеи мужей руками.

У Имрана получилось быстрей успокоить жену и вразумить её не проявлять излишних эмоций. Они понимали друг друга с полуслова.

А вот Шаргия утопала в эмоциях и рыдала. Ариф, весь потерянный, пытался успокоить семью одним большим объятием. Мужчина держался, но глаза выдавали его истинное состояние. Ариф страдал.

Имран вмешался. Решительно разорвав объятия страдающих людей, он взял Шаргию за руку и отвёл в сторону:

– Шаргия, сестрёнка, – начал Имран. – Не плачь и слушай. Будь Сурае больше, чем сестра, будь ей советчиком, советуй не проявлять принципиальность, ты же знаешь её норов. Будь рядом, когда у неё будут сложности. У тебя получится, ты другая…

– У меня к тебе тоже есть просьба, – Шаргия, овладев эмоциями, обратилась к Имрану. – И я прошу тебя, присмотри за моим мужем, знаешь, как он наивен и добр, может сломя голову броситься спасать даже врага, этим могут воспользоваться нечестные люди, я очень боюсь за него.

– Я буду рядом, даю тебе слово, буду с ним до конца, – Имран бережно обнял жену друга и напоследок добавил:

– Мы вернёмся оба, не сомневайся.

Тем временем Сурая, вглядываясь в глаза Арифа, тоже просила его, но только уже о своём муже:

– Ариф, не позволяй ему говорить лишнего, ты знаешь, как он настроен против властей и войны, и ещё он нетерпим к людской грубости. Проси его, пусть молчит и хотя бы ради детей прилюдно не возмущается. На войне много подлых людей, они на войну слетаются как на праздник.

Будучи взволнованным, Ариф терпеливо слушал соседку, но лицо его было растерянным. Вероятно, он не был уверен, что у него получится опекать мужчину с волевым характером.

– Я постараюсь, сестра, я буду прилагать усилия, чтоб убедить его быть сдержанным.

– Ты не постараешься, ты сделаешь всё, чтобы вы вернулись и вошли в эти же ворота двора целыми и невредимыми. Я очень надеюсь, что ты меня услышал. Я тебе поручаю своего мужа. Слышишь меня, Ариф?

– Да! Мы вернёмся. Я верну его тебе, – Ариф постарался не выдать своё неуверенное состояние. Сурая первая обняла Арифа, поверив ему.

– Ариф! – Шаргия, рыдая, бросилась к мужу и, вложив ему в руку маленький свёрточек, прошептала ему на ухо: – Пусть это убережёт тебя в чужих краях, это будет тебе напоминать о наших детях.

***

По пути в военкомат Имран спросил у Арифа:

– О чём тебя просила Сурая?

Ариф замотал головой, отказался говорить.

– Я знаю, какое у неё бывает лицо, когда она что-либо настоятельно требует, я знаю свою жену, – Имран по-доброму улыбнулся, ещё раз вспомнив жену.

– Чтобы я за тобой приглядывал, а ты не взболтнул лишнего, то есть попросту не возмущался, – Ариф рассмеялся и стукнул шутя друга кулаком по плечу.

– Меня поручили тебе? – удивился Имран. – Надо же… какой у меня попечитель… Хотя она, может, и права. Как тут не возмутиться, зачем нам, бакинцам, эта война, Европа в очередной раз бесится, а Сталин воображает из себя римского императора нищенской страны. Нам не с кем и нечего делить. Мы маленький народ, и нам эта война ни к чему.

– Тише говори, услышат, – тихо, но настоятельно прошептал Ариф. – Не хватало нам вместо военкомата оказаться в НКВД.

Имран отмахнулся от слов друга:

– Немцы нам, азербайджанцам, ничего плохого не сделали. Вспомни бакинских немцев, они живут в Азербайджане более ста лет и никаких претензий – ни у нас к ним, ни у них к нам. Ты видел, как они живут, какие у них деревни, культура?! Нам бы у них поучиться, а не воевать с ними.

– Но Гитлер не такой немец, – возразил Ариф. – Он псих, ты же слышал, что он говорит и вытворяет, одни факельные шествия чего стоят. Думаю, он опасен. И потом, Имран, война уже началась, гибнут люди, и твои слова бессмысленны.

– То-то и оно, что погибают, а кого больше гибнет? – Имран замедлил шаг и придержал друга. – Советских солдат, обманутых пропагандой, якобы Красная армия, от тайги до британских морей, всех сильней. Чушь собачья! Да у этой власти оружие на всех не хватает, в то время как у немцев есть все виды вооружения, от современной бронетехники до самой сильной в мире авиации. Не зря они с Европой так быстро разобрались и за четыре месяца дошли до Москвы. А почему?! Да всё потому, что власти врут, постоянно врут, чтобы войной усмирить, удержать народы в этом национальном котелке под названием Советский Союз. Ненавижу я эту власть, подлую и лживую.

– Имран! Говори потише, – Ариф вновь забеспокоился. – Повсюду уши. Правильно говорила Сурая: язык твой – враг твой. И теперь моя проблема.

Имран изменился в лице. Смутился:

– Напрасно она так думает обо мне, я не враг своей семье.