Уходящие из города

– Учительница слишком молодая, не справится, – сказала мама вечером. – Может, попробовать тебя в другой класс перевести?

– Не надо, – попросила Лу. – Мне нравится.

Учительницу звали чубушниковым именем Майя Петровна. Она всегда говорила звонко и празднично, как утреннее радио, никого не била розгами, а еще… иногда могла подойти и тихонько погладить Лу по голове, если видела, что она старается – а Лу старалась всегда – и в тетради у нее чисто и аккуратно. От этого Лу становилось так хорошо и легко, как никогда не бывало: казалось, что она вместе с тяжелым, неудобным стулом, на котором сидела, приподнималась над землей, совсем чуть-чуть, на самую капелюшечку. Тогда же, в первом классе, мама отдала Лу на курсы английского. Из-за них по субботам Лу приходилось ездить на другой конец города. Лу нравились курсы, там, как и в школе, было интересно и несложно – давали раскрашивать картинки с английскими словами, включали смешные мультики. Лу только очень уставала от езды в автобусе, от плохой погоды, от ранней темноты, от сердитых людей, от маминого недовольного выражения лица.

Помимо этого, Лу занималась еще и танцами, раз в неделю после уроков. Танцы Лу не нравились, но она просто старалась делать то же самое, что и остальные дети. То есть ей казалось, что она делает то же, но часто она обнаруживала, что оказалась не совсем там, где должна была стоять, а другие дети налетают на нее, как книгочеи на фонарные столбы.

В третьем классе ее рисунок занял второе место в школьном конкурсе, и мама даже похвалила ее, хотя и спросила:

– А почему не первое?

Лу не нашлась что ответить.

Мама покачала головой, что значило «а следовало бы задуматься».

В голове Лу выстраивались целые гипотезы о том, что означали мамины поджатые губы, взгляд куда-то в сторону, надломленная бровь или невнятное «хмм». Лу знала, что ее мама работает в городской администрации, и поэтому она, Лу, должна стараться быть достойной такой матери. Отец Лу исправно платил алименты и ничем другим себя не проявлял – ни в ее детские годы, ни после; слава богу, быть достойным еще и его от Лу никто не требовал, иначе неизвестно, чем бы это могло закончиться.

На новогоднем утреннике Лу вместе с другими девочками из танцевального кружка исполняли танец Снежинок. Репетировали чуть ли не с сентября, так что даже Лу запомнила последовательность движений. Мать сшила ей юбку-клеш из нескольких слоев тонкой, полупрозрачной ткани. В центре спортзала установили огромную елку; дети сидели на лавочках, вдоль стены. Под елкой что-то вещал Дед Мороз, который, как обычно, потерял Снегурочку, и теперь детям надо было кричать что есть мочи, чтобы она услышала и пришла. На свою беду, снежинка Лу выбрала неудачное место для приземления. Лавка, на которой она сидела, была слишком близко придвинута к стене, так что в спину Лу впивались острые ребра радиатора отопления. В детском саду топили так, что батарея была раскалена едва ли не докрасна. Отодвинуть лавку – нельзя, пересесть – некуда, а в спину припекало так, что аж больно. Лу постаралась примоститься на самый краешек лавки, но так сидеть оказалось неудобно: покрытая лаком поверхность скользила, и Лу упрямо съезжала с нее. Она ерзала и ерзала, пока Дед Мороз не воскликнул:

– Найти Снегурочку мне помогут те, кто высоко летает и много видит – Снежинки!

Это была кодовая фраза, услышав которую, Снежинки сорвались со своих мест. Заиграла музыка, девочки закружились. Белая юбка Лу вздулась колоколом. Взяться за руки и пробежать круг. Потрясти руками. Присесть, замереть. И вскочить, вжух! Как будто совершаешь чудо. Лу была счастлива: она не запуталась в танце, а после его окончания ей повезло – села на другое место, подальше от батареи.

В тот день на нее сошла лавина материнского гнева:

– Все дети как дети. Сидят ровненько. Даже мальчишки. Ну, кто-то в носу ковыряет. И только эта! Сидит, ломается, как в припадке. Позор! Это ради этого я шила тебе эту юбку и переводила ткань?

– Там была батарея… за мной, – попыталась объяснить Лу. – Она мешала. Спину жгла.

– А другим не мешала?

– Не знаю…

– Послушай меня. Жарко тебе, больно, холодно или голодно – ты должна сохранять лицо. Не корчиться, как Жанна д’Арк на костре.

– Как кто?

– Не корчиться, а сидеть ровно! – мама сказала это, почти повысив голос. – Ты меня разочаровала.

Лу посмотрела на маму. Мама была такая же, как Лу, просто немножко выше. (Они обе были небольшого роста, обе натуральные блондинки с мелкими чертами лица.) И Лу, маленькая девочка со спутанными, прилипшими к потному лбу кудряшками, впервые подумала про свою мать: «Ты тоже меня разочаровала. Никогда не буду такой, как ты». Подумала – и тут же спрятала эту мысль в ту секретную коробочку, в которой все дети хранят запретные идеи вроде той, что, когда они вырастут, обязательно будут питаться только чипсами и колой.

Потом, когда у Лу наконец-то появилась подруга и они стали секретничать и обсуждать все или почти все, Лу всякий раз терялась, если Олеська говорила:

– Мне бы такую маму, как твоя…

Перед глазами проплывали конкурсы рисунков, и олимпиады по математике, и английский по выходным, и этот проклятый автобус, и вечное недовольство – а с другой стороны – Олеська, которая еле-еле училась, ходила на дискотеки, красилась, пусть и в подъезде, – и Лу думала: «Да забери ты ее себе…», но ничего не говорила, потому что была очень воспитанной, как Кролик из «Винни-Пуха».

Король котов

Лолиным маленьким секретом было то, что кота сшил папа. Во втором классе на трудах задали сшить кота. Выкройка была в рабочей тетради. Только взглянув на нее, Лола поняла: нет, ей с этим не справиться. Целых четыре лапы! И хвост! И ушки на макушке! Неподъемно.

Лола всегда делала уроки сама. Мама гордилась этим, но так, изредка – когда вообще вспоминала, что у нее есть дочь. Мама ходила на курсы бухгалтеров, на английский и на какие-то политические собрания. Шить котов она точно не умела. Еще она очень плохо умела готовить, зато старалась приготовить побольше – огромную кастрюлю каши или супа. Правда, каша обычно была подгоревшая или сыроватая, а суп слишком жидкий. Если суп получался густой, то мама добавляла в него воды, и тогда выходило совсем уныло. Бабушка готовила хорошо, но иногда и на нее случалась проруха, например, как в тот раз, когда она насыпала в суп сахара. Тогда у них было совсем мало денег, и они съели суп и таким, папа даже пошутил, что у них теперь точно будет сладкая жизнь.

Сам папа готовил редко, только если к продукту требовался особый подход. Например, однажды он принес живую рыбу в пакете, полном воды. Лола, тогда еще совсем маленькая, подумала, что папа просто зачерпнул воду в речке пакетом – и там оказалась рыба. После этого она много раз пыталась вычерпнуть рыбу в любой лужице, принимая за добычу то листик, то веточку. Папа долго возился с рыбой, которая отчаянно билась в раковине, ему на помощь пришли мама, бабушка и Лола, выражавшие главным образом эмоциональную поддержку, и после длительных совместных усилий рыба была убита и превращена в горку золотистых, аппетитно пахнущих брусочков. Прежде чем позволить Лоле съесть кусочек, папа тщательно выбирал из него кости. Вкусно, но мало. Возни, криков, бултыхания было гораздо больше. Иногда Лола представляла, что рыба плавает внутри нее, в темноте желудка, и бьет хвостом, и от этого у Лолы начинается икота.

Лола любила хлеб. Просто хлеб без ничего. Иногда брала его с собой, носила в кармане и ела, отщипывая понемножку. В школьной столовой можно было взять много хлеба, спрятать в рюкзак и есть на переменах. Один раз Лола слепила из хлеба человечка и съела его – надо тщательно пережевать, чтоб маленькая ножка или ручка не стучали у нее внутри: «Выпусти, выпусти!» Потом она вырезала человечка из ластика, нарисовала ему рот и нос и тоже немного обгрызла непонятно зачем. С этим человечком-калечкой можно без слов разговаривать на уроках, когда противно-громкая Майя Петровна рассказывает что-то неинтересное. Или у доски стоит Олег – глупый и хмурый – или Сашка – тоже глупый, но веселый, ничего не понимает, крошит мел. Или отличница Лу, маленькая и тихоголосая, отвечает заученный наизусть текст учебника. Скука!..

В школе вообще все время скучно – от этого и есть хочется. Или нервно – и от этого тоже есть хочется. А нервнее всего на физре и переменах. Олег и Сашка дразнятся:

– Лолка – корова, дай молока! Дай за сиську дернуть!

Олег сам толстый, у него, между прочим, тоже сиськи заметны. Но кто ему такое скажет, он же большущий, сильный, он на борьбу ходит. И все равно один раз Лола накинулась на него и даже повалила на землю, такая была злая, но Майя Петровна их растащила. Лола махала кулаками и рычала, вся красная, с выпученными глазами.

В школу вызвали родителей, но за родителей всегда отдувался один папа (мама ведь ходила на курсы и на политику). Потом папа сказал:

– Лолка, ну ты даешь! Зачем набросилась на парня?!

– Я хотела его убить!

– Убить?! – Папа расхохотался. – Ого, какая ты грозная!

– Он дразнился!

– Правда хотела убить? Точно? Совсем убить? Чтоб его похоронили, закопали в землю и никогда больше не откапывали?

– Да!

Папа потрепал ее по голове.

– Ну хорошо. Подумай, как ты могла сделать это не так заметно.

Лола подумала. Можно было слепить человечка из хлеба и съесть его. Или взять человечка из ластика и истыкать его остро заточенным карандашом или ручкой. Съеденный ранее человечек из хлеба внутри нее говорил: «Давай, Лола, я тут один, мне грустно! Тут, кроме меня, только рыба, но с ней не поговорить!» Но Лола сказала: «Нетушки, сиди дальше один». Она чувствовала, что с этим поеданием всего шутки плохи. Робин-Бобин Барабек съел пятнадцать человек, и ничем хорошим для него это не закончилось.

– Лола, у тебя есть друзья? – спрашивал папа.

– Есть, – врала Лола.

Не было у нее друзей: мальчишки – глупые и злые, да и девчонки такие же. Ну, конечно, Лу училась на отлично, но все равно была глупая, просто потому что дружила с противной Олеськой. Когда папа подарил Лоле красивый розовый пенал и все хотели посмотреть на него, даже в очередь выстроились, Олеська специально сделала вид, что он ей не нравится, и состроила такое надменное лицо, что у Лолы все внутри закипело. Тогда Лола ударила Олеську этим пеналом по голове – чтоб не зазнавалась. Еще была Полина, всегда растрепанная, с лицом, разрисованным ручкой, она сидела за одной партой с Владом, хромым дурачком, и все время с ним хихикала, а еще Дашка-второгодница, которая читала по складам, хотя была выше всех. Ну их, дружить с ними, ага.

На трудах дети мастерили поделки и открытки, которые у Лолы получались криво и косо. Одно развлечение: от клея слипались пальцы, можно было обдирать белые пленочки, воображая, как будто с тебя слезает кожа. Осенью папа приносил ей шишки и желуди для поделок и помогал сушить гербарий, но это были мелочи в сравнении с таким заданием, как пошив кота.

– Папа! Мне нужен кот! Или я объявлю забастовку до исполнения моих законных требований!

– Ого! Откуда знаешь такие слова?

– От мамы!

– Ну… – вздохнув, папа почесал выбритую налысо голову. – Кот так кот. Пошли, выманим его из подвала сосиской.