Доктор Торн

– Должно быть вы, хотите окончательно настроить графиню против меня. Да и леди Арабелла страшно рассердится.

– Послушать тебя, так можно подумать, что сама собираешься отправиться в Силвербридж.

– А что, если так и есть?

– Если не я, то непременно увяжется кто-нибудь другой, например Джон или Джордж…

– Ради бога, Фрэнк! Разве можно представить, чтобы кто-нибудь из Де Курси снизошел до этого?

Съязвив по поводу высокомерия Де Курси, Мэри забылась и по-дружески назвала мистера Грешема по имени, но тут же спохватилась, поджала губы и приказала себе впредь следить за языком.

– Может, тогда предпочтешь мне кузена Джорджа?

– Предпочту Дженет: с ней мне не придется чувствовать себя тяжкой обузой.

– Обузой! Мэри, для меня? Побойся бога!

– Да, мистер Грешем, обузой для вас. Мало радости провожать деревенскую девушку до дома по грязной улице – все джентльмены это знают.

– Никакой грязи нет, а если бы была, тебе вообще не позволили бы идти пешком.

– В отличие от джентльменов деревенские девушки не переживают по поводу подобных пустяков.

– Да я, если бы пожелала, мог бы донести тебя до дома на руках! – с воодушевлением воскликнул Фрэнк.

– Ну вот еще! – возмутилась Мэри. – Это уж точно ни к чему – лучше на садовой тачке.

– Конечно, все, что угодно, лишь бы не мои руки.

– Несомненно, когда речь идет о перемещении в пространстве. Если бы мне пришлось играть роль младенца, а вам – няньки, то обоим было бы неловко.

Фрэнк Грешем почему-то смутился. Хотелось сказать возлюбленной что-нибудь нежное и ласковое, но каждое слово она встречала с усмешкой. В ответах Мэри не было холода или презрения, и все же он почему-то чувствовал себя обиженным. Когда всерьез влюблен, равнодушие ранит еще сильнее, чем колкость. Если бы он знал правду, то чувствовал бы себя намного лучше.

И все же мистер Грешем-младший решил не поддаваться ее тону и не терять упорства. Три дня назад, отвергнутый, он признался себе, с глубокой печалью и тяжким стыдом, что потерпел жестокое поражение, но с тех пор уже успел достичь совершеннолетия; научился произносить за столом речи и принимать поздравления; набрался опыта ухаживания, пока флиртовал с Пейшенс Ориел. Как известно, чтобы завоевать прекрасную леди, нужно иметь храброе сердце и обладать немалой долей мужества.

Они уже почти дошли до лужайки, где были слышны голоса гостей, и Фрэнк остановился:

– Мэри, ты несправедлива и недобра ко мне.

– Не сознаю за собой столь тяжких пороков, мистер Грешем, но даже если так, не мстите, проявите милосердие.

– Из всех гостей Грешемсбери вы единственная отказались пожать мне руку, не пожелали радости в день совершеннолетия…

– Желаю радости, и вот моя рука. – Мэри подала не скрытую перчаткой ладонь. – Надеюсь, вы будете следовать этикету.

Фрэнк едва пожал ее пальцы, но не выпустил, хотя, согласно этикету, следовало сразу прервать контакт. Он вовсе не был святым Антонием: искушая, мисс Торн поступила крайне неосторожно.

– Мэри! – воскликнул Фрэнк. – Милая, дорогая Мэри! Если бы ты только знала, как я тебя люблю!

Он стоял на дорожке спиной к лужайке и потому не видел только что подошедшую сестру Августу. Мэри покраснела до ободка соломенной шляпки и быстро отдернула руку. Мэри поняла, что опасный жест не избежал внимания наблюдательной мисс Грешем.

Из-за моего затянутого, скучного повествования у читателя могло сложиться впечатление, что рукопожатие продолжалось в течение времени, несовместимого со словесным возражением Мэри, но виноват я, а не мисс Торн. Обладая быстрым, порывистым стилем изложения, другой автор смог бы уместить всю сцену – неподобающее поведение джентльмена, мгновенный гнев леди, появление третьей (лишней) особы, ее острый, бдительный взгляд и последующее страдание Мэри – в пяти словах и в полудюжине тире и кавычек. Конечно, следовало бы рассказать именно так, потому что надо отдать Мэри должное: она не оставила ладонь в руке Фрэнка ни на миг дольше допустимого.

Ощутив пустоту и запоздало услышав на гравийной дорожке скрип шагов, Фрэнк резко обернулся:

– О, это ты, Августа? Что тебе нужно?

По натуре Августа вовсе не была ни злой, ни вредной: не стоит забывать, что в ее венах текла не одна утонченная и изысканная кровь Де Курси, но и более крепкая и здоровая кровь Грешемов. Она вовсе не собиралась обрести в лице брата врага, оповестив общество о его маленьком прегрешении, но слова тетушки об опасности подобных встреч запали в душу. Поэтому, увидев Фрэнка на краю той самой пропасти, о которой графиня только что предупредила матушку, Августа вздрогнула и испуганно застыла. Она свято верила, что ее предстоящее замужество – высокий долг перед семьей. Ей особенно больно было наблюдать, как другой член семьи своим нелепым поведением тут же лишает смысла эту благородную жертву. Неосмотрительность молодого наследника до такой степени расстроила будущую миссис Моффат, что она постаралась, насколько сумела, повторить манеры тетушки Де Курси.

– Что это с тобой? – фыркнул Фрэнк. – С какой стати, словно гусыня, задрала подбородок и вытянула шею?

Фрэнк всегда чувствовал себя деспотом среди сестер, а потому забыл, что старшая из покорных овечек скоро перейдет из его власти во власть сына портного.

– Фрэнк, – заговорила Августа тоном, достойным недавно полученных великих уроков графини Де Курси, – тетушка хочет видеть тебя в малой гостиной, причем немедленно.

Выполнив поручение, она решила, как только брат уйдет, дать добрый совет соучастнице преступления, то есть мисс Торн.

– В таком случае, Мэри, нам лучше пойти туда вместе, ведь как раз наступает время чая, – заметил Фрэнк.

– Графиня рассердится, если ты задержишься. Она и так уже ждет двадцать минут. А мы с мисс Торн придем чуть позже, возразила Августа.

Слова «мисс Торн» прозвучали таким тоном, что Мэри тотчас гордо выпрямилась и сухо заявила:

– Надеюсь, мисс Торн не станет помехой никому из вас.

Фрэнк также уловил в голосе сестры нотки неприязни к Мэри и почувствовал, что благородная кровь Де Курси уже восстала против племянницы доктора в отношении брата, хотя благополучно снизошла до сына портного в отношении самой Августы.

– Хорошо, я уйду, но смотри, Августа: если скажешь о Мэри хотя бы слово…

Продолжить ему не удалось. Негодование Мэри обожгло и заставило замолчать прежде, чем звук ее голоса достиг слуха. И все же она заговорила, едва ли не перебивая, причем громче, чем было необходимо:

– Хотя бы слово о Мэри, мистер Грешем! Но почему же мисс Грешем не сказать о Мэри все, что захочется? Должна тебе признаться, Августа, а также попросить рассказать об этом всем, кому пожелаешь: уже второй раз твой брат…

– Мэри, Мэри! – воскликнул Фрэнк, пытаясь ее прервать.

– Прошу прощения, мистер Грешем, но вы сами вынудили меня поведать вашей сестре обо всем, что произошло. Так вот, Августа, уже второй раз твой брат решил развлечься с помощью столь неуместных признаний…

– Неуместных?..

– Да, к тому же оскорбительных! – заявила Мэри и добавила, не в силах забыть болезненную рану, нанесенную невинным флиртом с Пейшенс Ориел: – Наверняка что-то подобное он говорит и другим девушкам. Мне кажется, это жестоко. Даже если кто-то может посмеяться над ним или, напротив, поверить ему – как угодно, – я не могу. Теперь мне придется покинуть Грешемсбери – во всяком случае, до тех пор, пока мистер Грешем сам отсюда не уедет. А тебе, Августа, клянусь, что с моей стороны нет ничего такого, что надо было бы скрывать.

Высказавшись в столь высокомерном тоне, Мэри Торн гордо расправила плечи и, словно королева, прошествовала к дому. Если бы в этот момент ее встретила сама леди Де Курси, то, скорее всего, поспешила бы уступить дорогу.

– Не сказать ни слова обо мне! – повторила она уже самой себе, но достаточно громко, чтобы услышали Августа и Фрэнк. – Но мне нечего скрывать, нечего!

Потрясенная негодованием Мэри, Августа молча поспешила за ней. Фрэнк тоже пошел следом, хотя и не утратил дара речи. Едва миновало первое удивление, вызванное внезапной вспышкой гнева мисс Торн, он ощутил потребность хоть что-то произнести ради утешения дамы сердца, а заодно в оправдание собственной цели, и, обращаясь к сестре, пояснил:

– Говорить особенно не о чем – по крайней мере, в отношении Мэри, – но если желаешь обидеть брата, то можешь объявить, что я всем сердцем люблю мисс Торн и никогда не полюблю ни одну другую девушку.