Евангельские идеалы и исторические реалии церковного пути

Слава Богу, что к нашему времени изобретен Интернет. Какие огромные потоки ненависти способен он разрядить в своих сетях! Если бы этой ненависти не было выхода, еще неизвестно, довелось ли бы автору писать эти строки.

Религиозная ненависть. Кому она теперь не знакома! Я глубоко убежден, что огромное большинство современных публицистов неофициального православия водятся не какими-то корыстными целями, не авантюрами, даже не тщеславием и спорливостью. Все эти мотивы (хотя они и присутствуют) не способны разбудить в человеке такого прилива самой настоящей религиозной ненависти, если не будут освящены неким глубоким чувством божественной правды, мнимой, разумеется. И мои ненавистники стали мне невольно хорошими наставниками. Они меня самого излечили от этого же недуга, которым я сам болел еще несколько лет назад, пусть не в столь тяжелой форме.

Источником религиозной ненависти является религиозная вера. Крепкая, но соскользнувшая с главного предмета своего, на нечто второстепенное. И здесь невольно приходят на память евангельские аналогии.

Задумаемся, за что Иисус Христос так сурово осудил собственный народ, Город и Храм, обрекши их на гибель? Понятно, что обличал первосвященников (семейство Каиафы, кстати, проклято даже в Талмуде за всякие злоупотребления при Храме), понятно, что обличал фарисеев. Ну, сменил бы дом Анны при Храме. Ну, посрамил бы ту и другую раввинскую школу, утвердив свою. Частные пороки и врачуются частным образом.

Рассмотрение 23 главы Евангелия от Матфея оставляет впечатление недосказанности. Ну, положим, лицемеры любят первые места, презирают вдов, лицемерно долго молятся, забыли суд, милость и веру, красят гробницы пророков. Да, это нехорошо. Но это относится только к книжникам, к раввинам, то есть к возглавителям народа.

И только за это весь иудейский народ так жестоко приговорить к уничтожению со всеми святынями? Это ужасно. Для такой кары нужен какой-то общий грех всего еврейского народа, как целого, от которого свободными могут быть лишь единицы. Этих-то Он и изведет, и спасет. Остальным не будет пощады, потому что они все виновны в каком-то ином, более глубоком и общем грехе.

Есть замечательная повесть священномученика Анатолия Жураковского «Иуда». Там главный мотив Иудина предательства – это последнее осуждение Храму, высказанное Иисусом в среду перед страданием. Конечно, предательство в душе Иуды начиналось раньше, но решительный момент – здесь. Мессия, проклинающий родную святыню, не может быть истинным Мессией. Он лжец, и за это его нужно срочно предать смерти. Вот приблизительная мотивировка предательства, предложенная автором. Звучит очень правдоподобно.

Но что же это за страшный общееврейский грех?

Вы скажете: они не поверили в Него, как Мессию. Отчего же не поверили? Оттого именно, что хотя Он творил множество добрых дел, но сюжет Царства Божия изложил в противоречии с еврейским народным чаянием. Впустил на свой пир людей из-под забора. И словом, и притчей, и делом. Это и привело их к неверию в Него. Ведь поначалу вроде бы поверили (см. Ин. гл. 2, первая Пасха в Иерусалиме).

Он вел себя со властью, как Мессия, полномочный представитель Яхве, собирающий Его народ. Но место в этом народе Он постоянно давал тем, кто (по неоспоримым иудейским понятиям) не должен был бы иметь на это права. Прощая грехи мытарям и блудницам, очищая прокаженных, причем, делая все это минуя жертвы и Храм, Он возвращал людям право принадлежать народу Божию. И множество поучений и притч Иисуса посвящено той же тематике, как последние и первые поменяются местами. Мытарь с фарисеем, младший блудный сын со старшим не блудным, покинувшим пир Отца. Потрудившиеся один час уравнены в заработке с теми, кто наняты на весь день. Сын, согласившийся работать, не стал этого делать, а отказавшийся – начал работать. А многие благодеяния и великие обетования самарянам и язычникам! А бесконечные обличения иудейской гордости!

И все это со властью, с неземной, сверхчеловеческой силой. И всем этим наполнены евангельские страницы!

Иисус призывал к покаянию с самого начала. Но что это было за покаяние, что было в нем особенного? В частных грехах евреи каялись постоянно, система омовений и жертв работала. Никто из раввинов не был бы против того, чтобы любой грешник исправил свой частный грех.

На самом деле Иисус приговорил еврейство за то именно, что, присвоив Царство Божие себе, они не захотели подвинуться и дать место своим простецам (галилеянам, например), а также самарянам и язычникам. За то, что они хотели добиться Царства Божия мечом и войной с Римом. Ублажающий плачущих, кротких, милостивых и миротворцев, учащий подставлять другую щеку и работать носильщиком на римлянина не одно поприще, как положено по уставам, а два, – говорил все это не случайно и не вне политического контекста своей конкретной исторической ситуации. Он обращался к людям, давно скрежещущим зубами и давно ждущим в лице Мессии победоносного мстителя за вековые обиды и унижения еврейства.

В абсолютном чувстве национального превосходства и в желании утвердить его мечом – в этих двух вещах концентрировался весь грех всего еврейства I века. Об этом и сказал Иисус: покайтесь. Не захотели. – Ну, тогда, извините, получите то, за что боролись.

Впервые в современной библеистике на мессианские революционные чаяния евреев I века обратил внимание митрополит Антоний (Храповицкий). В современной библеистике, гораздо лучше знакомой с иудейской атмосферой евангельских времен (особенно после Кумрана), эта идея получила полное подтверждение и дальнейшее развитие.

Нам следует рассмотреть евангельскую историю и книгу Деяний Апостолов на фоне общей иудейской истории I века. Поразительные аналогии с современностью невольно и неизбежно придут на ум.

В современном словоупотреблении слова фарисей и лицемер стали синонимами. На самом деле это неверно. Кроме того, современное христианское сознание не всегда осознает разницу и проводит четкую грань между фарисеями и саддукеями. Оттого нам не вполне ясен смысл слов Спасителя, чтобы остерегаться закваски фарисейской и саддукейской (в Мк. 8,15 вместо слова “саддукейской” стоит слово “иродовой”). Часто полагают, будто в этих словах Иисус сводит воедино обе ведущих иудейских партии, показывая, будто они в принципе друг от друга не отличаются, будучи равно воплощением лицемерия. На самом деле, эти партии как раз противостоят друг другу, притом в совокупности охватывают практически все иудейское сознание, а Иисус пролагает узкий путь между двумя этими пагубными крайностями.

Партия саддукейская (иродова) главенствовала при храме, была тесно связана с римской администрацией. Ни для кого не было секретом, что первосвященники из саддукеев поставлялись под контролем римлян, и что вся эта церковно-административная система была насквозь коррумпированной. Вместе с тем саддукеи четче и буквальнее держались текста Торы, избегали преданий и апокрифов, изобретением которых постоянно занимались фарисеи. Эта партия была не только коллаборационистской, но, и если так можно выразиться, более “академичной” по отношению к Закону. Именно поэтому саддукеи и не верили ни в бытие души после смерти, ни в воскресение, ибо прямым и недвусмысленным языком эти догматы не утверждаются в Торе, а содержатся в ней имплицитно. Кто был большим традиционалистом: фарисеи или саддукеи? – вопрос, признаться, очень сложный. Но независимо от ответа на него, именно саддукейская партия являлась “левым крылом” иудаизма, и во многом напоминает современное руководство официальных церквей, политически зависимое, коррумпированное, обмирщенное. Саддукеи – это “сергиане” первого века. Иудейская война 70 года полностью их уничтожила, преимущественно руками иудейских зелотов.

Будем по слову Господа остерегаться этой закваски! Слово “закваска” в словах Господа имеет более широкий смысл, чем “учение”. Это больше, чем учение. Это весь стиль мысли и жизни.

Но есть и другая закваска – фарисейская, и она тоже больше, чем учение, это тоже стиль духовной жизни. Если саддукеи держали в руках Храм, то фарисейские раввины держали в руках народное сознание. Именно они были главными наставниками народа. Именно они играли на народном обрядоверии и тяге к таинственному. В их среде зрели и самоизмышленные предания и апокрифы, басни и притчи, вошедшие впоследствии в Талмуд. Талмуд, собственно и остался, как памятник фарисейской мысли. И наиболее важная черта фарисеев (по крайней мере, их главенствующего в I веке “правого крыла”) – мечта о национально освободительной мессианской войне. Они, собственно, и подняли эту войну, погубившую Город, Храм и всю Иудею.

Новый Завет приводит нам, по меньшей мере, два примера нелицемерных фарисеев. Это Никодим и Савл, ставший Апостолом. Не так страшен был бы Савл, если бы он был лицемером, – может быть, меньше было бы в нем ненависти к христианам. Но он был совершенно искренним. Его обращение не есть плод только одной его искренности, но и еще чего-то иного, чего не было у фарисеев – вождей Иудейской войны. В своей искренности он не утратил и способности к любви, а зелоты ее-то и утратили. Однако в искренности этих фанатиков сомневаться не приходится. Это была самая горячая и самая искренняя религиозная ненависть ко всему языческому, ко всему римскому, ко всему не еврейскому. Ненависть, как будто одушевляемая любовью к своему родному, еврейскому, к отеческому закону и отеческим гробам. И лицемерие вошло в фарисейскую искреннюю патриотическую любовь лишь как следствие того, что ощущение национальной исключительности, градус национальной гордости и степень презрения и отвращения ко всему чужому превысили некий критический уровень. При римском владычестве эти гордость и презрение не находили себе открытого выхода, они копились в сердцах и постепенно их отравляли. Слишком много ненависти накопилось в фарисейском патриотизме, чтобы он мог оставаться искренним.

И в отношении фарисеев мы четко видим их современный аналог. Это старцы (правильнее сказать – лжестарцы), возглавляющие современное политическое православие. Бесконечные политическо-мессианские мечты. Будто стоит только изменить политическую власть и все станет в Церкви прекрасно. А вместе с тем – глубочайшая убежденность, что мы живем в последние времена, а если так, то настоящих христиан крайне мало, и это – только мы, больше никто.

Вот в чем смысл настоящей фарисейской закваски, как религиозного явления, отмеченного в Евангелии. А вовсе не только в тщеславии или лицемерии. Искреннее фарисейство, ищущее славы не своей, а Господней, но понимаемой неправильно, не по слову Господа, – его-то и описывает Павел в Послании к Римлянам, говоря о ревности не по разуму. Ревность не по разуму плавно переходит в безумие. Такой закваски нам тоже следует опасаться.

Не спасло фарисеев то, что они были чужды саддукейской закваски. Не спасло саддукеев то, что они остерегались закваски фарисейской. Подлинная, апостольская закваска Царства Божия – совсем иная.

Итак, Иисус был нетерпим ко греху национальной и конфессиональной гордыни. Главным образом за это его и не приняли. Тогда, какой урок отсюда для нас?

Между прочим, личную и частную гордость осуждали и раввины. Многие фарисейские наставники ради смирения и примера ученикам физически трудились каждый день. Частным образом были смиренными. Да и какое вообще собрание людей потерпит в своих рядах гордецов и выскочек! Личную, частную гордость врачуют в любом коллективе люди любой религии. Иудеи тоже умели и смирять, и смиряться – каждый перед старшим или равным. Но что бы при этом какого-то язычника или грешника поставить рядом с правоверным иудеем? Ни за что!

И личная скромность никому из национально гордых не помогла.

Но вернемся ко временам нашим.

Столько заявок на исключительную истинность своей церковки, столько справок о ее исключительной законности. В этой атмосфере, право же, нужно повариться, нужно хорошо рассмотреть ее изнутри. Нужно понять, какие чувства рождает в человеке борьба за истинность своей церковки.

Ведь в нас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе, Который, будучи образом Божиим смирил себя воплощением и крестной смертью (см. Флп. 2, 6–7). Смирил Себя, среди прочего и тем, что первых сделал последними, а последних первыми, призвал и накормил незваных, очистил полотнище со всякими нечистыми животными и не велел их больше считать нечистыми (см. Деян. 10, 11–16), усадил язычников за трапезой Авраама, а мнящих себя законными сынами Царства прогнал во тьму кромешную.

И такому-то своему Богу начать доказывать: мы кристально чистая Твоя Церковь, Твой народ только мы и больше никто!..

В неофициальном православии этого наслушаешься до боли в ушах, в голове, в животе. Но те же самые речи постоянно мы слышим и от «правых» в Московской Патриархии. Их «секта» просто крупнее всех наших, но точно такая же уверенность в полной и абсолютной непогрешимости своего православия, при полном сознании множества безобразий в своей церкви. То же самое отождествление своей церкви с тою, которая исповедуется в 9-м члене. То же самое отождествление коллективной воли своей церкви с волею Христа. Те же самые бросания словами: церковь – это Христос; хула на нашу церковь – это хула на Святого Духа, отступление от нашей церкви есть отпадение от Христа. Та же абсолютная конфессиональная некритичность. И то же самое невежество, то же незнание новозаветной и церковной истории, то же состязание: как бы не оказать какого-то снисхождения к раскольнику или еретику, как бы не проявить к нему недостатка ненависти. А то ведь братья примут за отступника-экумениста.

Но так не может быть, чтобы одно и то же свойство человеческой натуры, в индивидуальном выражении было грешнейшим из грехов, а в коллективном – высочайшей святостью. Индивидуальная гордость, согласно общему признанию, – свойство дьявола, а коллективная гордость, согласно общепринятому в современном православии предрассудку, – залог благоволения Божия. Что-то здесь не так.

Если коллективная гордость – высшая мера верности Богу, то вот перед нами евангельский пример иудеев, состязавшихся в верности всем 613 заповедям Торы и всем заветным чаяниям Израиля; готовых устранить всякого, кто посмел бы стать им наперекор. Перед нами ясно высказанная евангельская оценка такого душевного настроя.

Сколько раз доводилось слышать такого рода суждение. Да, я знаю, – говорит православный, – католиков (протестантов), которые живут благочестивее нашего, и вообще они лучшие христиане, чем мы, я понимаю их искренность в вере, но все равно ведь они вне Церкви, так что все это пустое благочестие.

Самое удивительное, что говорится это совершенно спокойным тоном, как будто так и нужно, как будто так и должно быть. И при этом никак не задумается человек, отчего же они, сущие вне Церкви, оказываются христианами лучшими, чем ревностные чада Церкви. А может быть, именно ревность по Церкви и портит человека, делает его худшим христианином?

Поздневизантийское православие оставило нам одну меру борьбы не только с еретиками, но даже с теми, кто окажется несогласным в частных и поздних вопросах богословия или предания. Эта мера – высшая. Анафема. Промежуточных мер воздействия нет. Синодик недели Православия со списком всех анафем разбух до невероятности. На любого говорящего и пишущего при желании можно что-то найти. (Уточним, что в Русской Церкви в неделю Православия читается лишь около десятка анафематизмов на самые грубые ереси.)

Это ли эталон Православия?

Этим ли принципом руководствовались великие Отцы IV–VII веков?

Этот ли принцип поддерживал древнее церковное единство?

Как радовались святые Отцы (например, Златоуст во множестве своих слов), как радовались церковные гимнографы – по сути, все песнописцы, чье авторство мы можем проследить по богослужебным книгам, – как радовались они тому, что мы, бывшие язычники, потерянные овцы – найдены, мы, дикие розги, привиты к природной маслине. Языцы восплещите, евреи восплачите, – вот гимн преп. Андрея Критского в день Преполовения Пятидесятницы. В нем не ненависть к иудейству. В нем – радость о том, что на Своем пиру Отец дал место всем, кто почтит верою и любовью брак Его Сына.

Старая притча на новый лад.

Жил-был пастух. У него было сто овец. Как-то одна из них не заблудилась, а 99 пропали. Пастух говорит: я пойду их искать. Овца визжит, словно ее режут: «Нет, не ходи, они сами ушли, они сами должны вернуться, они еретики!»

Скорректируем цифры.

В мире около двух миллиардов человек (на 2000 год) относят себя к христианам. Из них православных, вместе с монофизитами и несторианами, только десятая часть – около 200

миллионов. Из них неофициальных православных, вместе взятых – наверное, тысячная часть.

Сколько человек, примерно, в нашей церкви?

Мы застали христианский мир разодранным.

В древние времена 95 овец у Пастыря составляли видимое церковное единство. И только пять паршивых овец, выскочек, сделались упрямыми злыми козлищами, бодались и брыкались, никак не желая возвращаться к общему стаду. Их не вернешь ни на плечах, ни дубиной. Со временем процент козлищ, может быть, мог и нарастать, откуда же мы можем такие вещи знать точно?

Можно ли святоотеческие мерки отношения к ним переносить на сегодняшний день, когда расколы и разделения исчисляются веками? Множество христиан, с которыми мы разделены, начали с того, что разорвали с теми, кто сам порвал с отцами нашими.