Хранительница ароматов

А потом однажды утром что-то изменилось. Я унюхала это в воздухе, когда открыла входную дверь. Это было отсутствие. Нередко отсутствия бывают крайне ужасны, а это было крайне желанным.

– Она ушла, – негромко сообщила я отцу. Он подошел, встал рядом, затем кивнул.

Прохладный воздух снаружи грозил вот-вот стать морозным. Большая часть осени была упущена из-за медведицы. Отец на всякий случай взял топор, и мы пошли по тропе, мимо ободранных кустов салала, мимо деревьев, под которыми виднелись втоптанные в грязь грибные шляпки. Подойдя к берегу, обнаружили следы зверя, направлявшегося к воде. Исчезающие.

Мы были свободны.

Хотелось думать, что жизнь налаживается, но уж слишком многое у нас изменилось. Медведь забрал нечто большее, чем Клео, большее, чем возможность пережить зиму. Он разорвал незримую нить, связывающую нас, и теперь мы даже не были один плюс один.

Послание

Остров, каким я его знала, удивляющий, дающий ощущение восторга и безопасности, исчез. Клео была мертва. За несколько недель горе затопило меня полностью, разрывая изнутри. И теперь, когда я дала ему выход, стало огромным и безрассудным. Оно уже не хотело быть тихим.

Оно было ужасающе объемным, намного больше меня и гораздо больше того, с чем мог справиться мой отец. Поэтому я давала волю рыданиям, убегая глубоко в лес. Втягивала воздух, стараясь снова загнать их внутрь, но, несмотря на попытки сдержаться, все мое существо истошно голосило: услышь меня, услышь меня, услышь меня. Нестерпимо хотелось, чтобы отец взял мою боль, положил ее в одну из своих драгоценных бутылок и она исчезла. Мне было нужно, чтобы он любил меня, невзирая на мою вину в том, что Клео погибла и наш остров, наш маленький мир оказался разрушен.

Но мой отец замкнулся, разговаривать с ним было бесполезно. Казалось, он блуждает в одиночестве, в поисках вещей, которых больше не существовало.

– Тебе нужна компания? – спрашивала я.

Он качал головой. Смотрел вверх, на ящички.

– Все, что мне нужно, чтобы вы были в безопасности, – отвечал он. Вот только было непонятно, меня он имел в виду или флаконы.

– Папа, – звала я.

Но он просто хватал свою корзинку и направлялся к двери.

Я оставалась в хижине, осязая кожей все, чего в ней давно не было. По привычке, чтобы успокоиться, часто наведывалась в кладовую подсчитать, сколько или, вернее, как мало продуктов осталось. Как-то заметила на верхней полке отцовский аппарат.

Аппарат, вопреки ожиданиям, был легким. Мягкая серая ткань, в которую он был завернут, настолько выцвела, что белые завитки, вплетенные в нее, казались скорее дымом, чем нитью. Затаив дыхание, развернула, подняла крышку, почти не сомневаясь, что она треснет в наказание за мой проступок, но та просто беззвучно скользнула вверх, обнажив сотни крошечных отверстий.

Мои руки дрожали. Я представляла, для чего нужен аппарат, но все еще считала это магией. А магия обязательно имеет свою цену. Вдруг аппарат отбирает так же легко, как и отдает? Отношения моего отца с ароматическими бумажками заставляли думать, что это вполне возможно.

Прислушавшись, нет ли шагов на тропинке, уловила только щебетание птиц. Глубоко вдохнула, вбирая окружающие запахи в легкие, в сознание, затем подняла аппарат обеими руками, направила себе в лицо и нажала кнопку. Машина вдохнула, щелкнула, зажужжала. Я почувствовала, как воздух просачивается сквозь мои кудри к отверстиям. Не двигалась, пока листок бумаги почти полностью не развернулся, тогда подставила руку и позволила ему упасть на мою ладонь.

Долго смотрел на этот клочок. Затем осторожно взяла за краешек и помахала им перед собой. Почувствовала в воздухе запах себя, чуть моложе, и мгновенно поняла, почему мой отец хочет защитить свои творения.

Однако я – не он.

Я достала одну из пустых бутылочек. Откупорила и поднесла ее к носу, но там ничего не было, только тихая пустота. Это было ожидание.

«Для меня», – подумала я.

Положив ароматический листок в похищенный флакон, достала маленькую деревянную коробочку, в которой хранился отцовский запас воска. Мне очень хотелось, чтобы там был красный, но увы, остался только зеленый. Растопила кусочек, наблюдая, как горячие капли падают на ободок пробки и застывают, плотно запечатывая ее. Я положила бутылку в карман куртки, аккуратно поставила аппарат на место в кладовке, а затем выскользнула за дверь хижины.

После теплого помещения на улице казалось еще холоднее. Я шла по тропе, пока не обнаружила место, откуда мы с Клео пробирались к утесу. Теперь сделать это было проще. Следуя по знакомому маршруту через кусты салала, я остро ощутила тоску по Клео. Боль была такой сильной, словно ветки вонзались мне в бок. Я остановилась.

«Может быть, мне не следует этого делать», – подумала я, но меня уже тошнило от горя, мне надоело горевать.

И я продолжила путь, пока не достигла края обрыва. Стоя там, ощущала холодный ветер на лице; далеко внизу вода билась о камни. Пальцами нащупала в кармане куртки гладкое стекло, резко выдернула руку и выбросила бутылку в это непостижимое, волнующее пространство. Услышала всплеск, когда сосчитала до трех.

– Я здесь, – прошептала я небу, которое никогда не отвечало, людям, которых никогда не видела. – Я здесь.

Повторила то же самое на следующий день. А потом еще и еще. Знала, что не должна пользоваться аппаратом вообще, не говоря уже о том, чтобы так часто, но мне было все равно. Я больше не хотела быть осторожной.

Каждая новая ароматическая бумажка, каждый флакон, отправленный в воду, давали ощущение свободы. Напряжение немного спадало. Возможно, это была правда – не удивлюсь, если аппарат действительно забирал что-то у человека, который его использовал. Но к следующему утру чувства снова накапливались, и я с тревогой ждала, когда отец уйдет, чтобы воспользоваться машинкой и ощутить, как частичка меня падает в мою ладонь.

Потом настал день, когда я открыла крышку, нажала на кнопку, но из щели ничего не вылезло. Машина щелкала и жужжала, щелкала и жужжала. Никаких листочков. Просто бесконечный разочарованный вдох через отверстия. Можно ли было использовать магию? Машинка продолжала работать, вдыхая воздух, как будто собиралась поглотить весь остров.

Запаниковав, я с треском захлопнула крышку. Звук затих.

Что бы сделал мой отец, если бы узнал? Он не пользовался машиной после нашей неудачной попытки создать копию одной из ароматических бумажек, но если он передумает, если попытается воспользоваться ею, то узнает, что я натворила.

Быстро завернув аппарат в серую ткань, я положила его обратно на полку, убедившись, что он именно там, откуда был снят. Затем плотно прикрыла дверь кладовки.

Флакон

Все исчезало. Бумага в аппарате, еда в кладовке, разум моего отца. Однажды он выложил на стол все запасы нашей еды. Порой он вынимал из ящичков оставшиеся флаконы, расставлял их рядами, пересчитывал и аккуратно ставил обратно. Он больше не сжигал исчезнувшие запахи. Он цеплялся за них, как будто они могли его поддержать. Наблюдая происходящее, я задавалась вопросом, была ли я единственной, кто видел, как балансирующий на грани разум теряет равновесие.

– Папа, – попыталась я достучаться до него. – Нам нужна помощь.

– Мы должны беречь их, – только и произнес он. И теперь стало абсолютно ясно, что он имеет в виду ароматические хранилища.

Но как насчет меня?! Я была ошарашена. Как насчет моей безопасности?! Что бы ни находилось за пределами нашего острова, это не могло быть так же плохо, как неизбежность голодной смерти. Русалки никогда не приносили нам коробок зимой. Мой отец говорил, что им слишком холодно, чтобы устраивать вечеринки. Теперь я понимала – это было связано с бурями и неспособностью лодок пройти через канал. До весны помощи ждать не приходится. И коль уж нам нужна помощь, мы должны сделать нечто, позволяющее ей дойти до нас, но отец не хотел привлекать никакого внимания к нашему острову. До тех пор, пока существовали флаконы.

Каждый день я ходила на утес и смотрела вдаль на большой мир.

Зима запускала ветер вниз по проливу, заставляя воду пениться. Острова на горизонте были чернильно-черными, без единого следа других людей. Определенно было бы глупо полагаться на удачу в нашем спасении.

Ночью, лежа в своей кровати на чердаке, я думала о том, что ароматические бумажки в ящиках почти совсем не шептались, они больше не рассказывали историй. Возможно, мой отец ошибается, и они не хотят, чтобы их спасали.

Однако есть вероятность, что они все еще могут спасти нас.

Я ждала несколько дней, когда отец наконец вышел из хижины и направился в лес. Как только он скрылся из виду, принялась за дело. Перекинув через плечо сумку для провизии, взобралась по лестнице к верхнему ряду ящичков. Наверху было опасно, воздух казался тяжелее и горячее. Мои ладони скользили по ступенькам. У меня был план, но какое-то мгновение я все еще не была уверена в правильности того, что делаю.

Протянув руку к верхней бутылочке, я посмотрела вниз и вдруг увидела наш мир, лежащий подо мной, как раскрытые страницы книги. Чердак, который мой отец обустроил для меня, одеяла, сшитые из лоскутов одежды, которую я носила все эти годы. Дровяная печь, на которой отец учил меня готовить. Дощатый стол, за которым он учил меня писать. Наши полки с книгами. Кресло, на котором мы их читали. Корзины, которые мы делали зимними вечерами, сплетая у костра пучки кедровой коры.

Это была наша жизнь – наполненная и дышащая. Не воспоминание, заточенное в бутылку. Тогда я поняла, что сделаю все возможное, чтобы спасти ее.

Я осторожно наклонилась вперед, вынимала флаконы из ящичков, один за другим складывала их в сумку. Красные восковые печати исчезали в ее глубине. Когда она заполнилась, ящички были приведены в порядок, чтобы ничто не указывало на мое вмешательство. Потом я спустилась по лестнице, прислушиваясь к тихому звону стекла.

Это займет много времени, я должна постараться сделать все быстро, прежде чем мой отец поймет, что происходит. Чувствуя себя полной решимости, я подхватила сумку и направилась к обрыву, пробираясь по знакомой тропе. Кусты хватали меня за штанины и предостерегающе шептали: «Стоп, стоп, стоп, стоп!» Но я не слушала их.

Добравшись до обрыва, поставила сумку у ног. Стоя на краю скалы, вытащила флакон, чувствуя жесткую восковую печать на его крышке. На мгновение задумалась, какой аромат он хранил, какое чудесное воспоминание было в нем заключено, потом, решительно тряхнув головой, высоко подняла флакон и швырнула его как можно дальше. Наступила долгая тишина, как будто воздух затаил дыхание, а затем раздался всплеск. На мгновение мое сердце сжалось, словно исчез целый мир. Я никогда не узнаю, почему Джек так любил его или почему мой отец сделал все, чтобы защитить его.

Но наш мир нужен был мне гораздо больше, чем все эти неведомые миры, поэтому я бросала флаконы снова и снова, пока сумка не опустела.

Мне потребовались два дня, чтобы разобрать запечатанные красным воском флаконы, и это была чистая удача, что мой отец не открыл ящички за это время. На третий день я открыла тот, который был спрятан за связками трав, повешенными отцом давным-давно. Он никогда их не снимал, шутил, что они охраняют нас, как мы охраняем ароматические бумажки.