Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

– Я, наверное, слишком плохо играю.

– Чушь! Подбери несколько приятных аккордов. Когда распиливаем мумию, играешь медленно и торжественно; когда демонстрируем даму без живота, ускоряешь темп и синкопируешь. Тебя же все равно никто не слушает.

– Хорошо. Я порепетирую, а потом сыграю тебе.

Керн забрался в чулан за сценой, из которого на него скалился желтыми клавишами старый рояль. Поразмыслив, он выбрал для мумии «Храмовый танец» из «Аиды», а для отсутствующего живота – салонную пьесу «Сон майского жука в брачную ночь». Он барабанил по клавишам и думал о Рут, о Штайнере, о неделях покоя, об ужине и о том, что никогда еще в жизни ему так не везло.

Через неделю в Пратере появилась Рут. Она пришла как раз в тот момент, когда началось ночное представление в «Панораме сенсаций». Керн посадил ее в первом ряду. Потом он в несколько возбужденном состоянии удалился, дабы обслужить рояль. По такому торжественному случаю он изменил программу. Под мумию он сыграл «Японскую серенаду при факелах», а под даму без живота – «Мерцай, светлячок!». Этот репертуар был более эффектным. Затем для Мунго – австралийского дикаря – он по собственной инициативе исполнил пролог из «Паяцев», свой коронный номер, где можно было блеснуть арпеджио и октавами.

После представления его поймал Леопольд Поцлох.

– Первоклассно! – сказал он с одобрением. – Намного темпераментнее, чем обычно! Выпили?

– Нет, – возразил Керн. – Просто хорошее настроение…

– Молодой человек! – Поцлох словил свое пенсне. – Кажется, вы до сих пор меня обманывали! Мне бы следовало потребовать у вас назад гонорар! С сегодняшнего дня извольте всегда быть в хорошем настроении. Артист обязан это уметь, понятно?

– Да.

– А в качестве компенсации вашего долга будете теперь играть под ручных тюленей. Что-нибудь классическое, понятно?

– Хорошо, – сказал Керн. – Я знаю кусок из Девятой симфонии; это подойдет.

Он вошел в будку и сел на один из задних рядов. Между чьей-то шляпой с пером и чьей-то лысиной он увидел далеко впереди, в облаке сигаретного дыма, голову Рут. Ему вдруг показалось, что это самая строгая и красивая голова на свете. Иногда он терял ее из виду, когда зрители двигались и смеялись; потом она снова возникала в поле его зрения – внезапным, далеким, нежным видением, и Керну не верилось, что головка эта принадлежала кому-то, с кем он потом заговорит и пойдет рядом по улице.

На сцене появился Штайнер в черном трико, на котором было намалевано несколько астрологических знаков. Толстая дама спрятала свою губную помаду в нагрудный карман какого-то молодого парня, и Штайнер пригласил желающих из публики подняться к нему на сцену.

Керн начал робеть. Он гениально робел; уже очутившись в середине прохода, он еще попытался вернуться на свое место. Поцлох взглядом выразил ему свое одобрение – и совершенно зря, потому что это не было артистическим нюансом зрелого мастера: просто Керн вдруг почувствовал, что не в силах пройти мимо Рут.

Потом все прошло как по маслу и оказалось совсем легко.

После представления Поцлох знаком подозвал Керна.

– Молодой человек, – сказал он, – что с вами сегодня случилось? Вы робели классически. Даже вспотели от смущения. Я знаю, как трудно сыграть выступивший на лбу пот. Как вы это сделали? Задержали дыхание?

– Я думаю, это просто мандраж.

– Мандраж? – Поцлох просиял. – Наконец-то! Истинное волнение настоящего артиста перед выходом на сцену! Я вам кое-что скажу: вы играете под тюленей, а с этой минуты и под «Лесного человека из Нойкельна», и я повышаю вам гонорар на пять шиллингов. Согласны?

– Согласен! – сказал Керн. – И даете десять шиллингов аванса.

Поцлох изумленно воззрился на него.

– Вы и слово «аванс» уже знаете? – Он вытащил из кармана купюру в десять шиллингов. – Теперь у меня нет никаких сомнений: вы в самом деле – артист!

– Ну, дети мои, – сказал Штайнер, – бегите! Но к часу возвращайтесь на ужин. Будут горячие пироги, священное национальное блюдо русских. Верно, Лило?

Лило кивнула.

Керн и Рут пересекли луг за тиром и пошли к карусели. Свет фонарей и музыка большой площади хлынули им навстречу светлой сверкающей волной и захлестнули их рокотом безумной веселости.

– Рут! – Керн взял ее за руку. – Мы сегодня устроим роскошный вечер! Я истрачу на тебя не меньше пятидесяти шиллингов.

– Ты не сделаешь этого! – Рут остановилась.

– Сделаю! Я истрачу на тебя пятьдесят шиллингов. Вот увидишь. Пошли!

Они направились к аттракциону «Привидения». Это был гигантский комплекс с высоко в воздухе подвешенными рельсами, по которым туда-сюда шныряли маленькие вагончики, доносился смех и крики. Перед входом толпились люди. Керн протиснулся вперед, таща за собой Рут. Человек в кассе посмотрел на него.

– Привет, Жорж, – сказал он. – Снова к нам? Заходите!

Керн отворил дверь низенького вагончика.

– Влезай!

Рут глядела на него с изумлением.

Керн рассмеялся.

– Вот видишь? Как по волшебству! Нам не надо платить!

Они полетели. Вагончик резко взмыл вверх, а потом низвергся в мрачный туннель. Обвешанное цепями чудовище с визгом приподнялось и попыталось схватить Рут. Она закричала и прижалась к Керну. В следующее мгновение раскрылась могила, и несколько скелетов застучали костями в такт монотонного траурного марша. Сразу же после этого вагончик вынырнул из туннеля, завилял по кривой и снова рухнул в шахту. Другой вагон летел им навстречу, в нем сидели двое прижавшихся друг к другу людей, которые в ужасе глядели на них, столкновение казалось неизбежным, но вагончик резко свернул, зеркальное отражение исчезло, и они провалились в дымную пещеру, где по их лицам скользнули какие-то влажные руки.

Потом они еще проехали последнее привидение – визжавшего старца, снова вышли на свет, и вагон остановился. Они вылезли. Рут провела рукой по глазам.

– Какое все вдруг стало прекрасное! – сказала она и улыбнулась. – Свет, воздух… и можно дышать и ходить по земле…

– Ты когда-нибудь была в блошином цирке? – спросил Керн.

– Нет.

– Тогда пошли!

– Привет, Чарли! – сказала Керну женщина у входа. – У тебя выходной? Заходите! У нас как раз сегодня Александр Второй.

Керн радостно взглянул на Рут.

– Опять бесплатно! – заявил он. – Пошли!

Александром Вторым была довольно сильная, красноватая блоха, которая впервые самостоятельно выступала перед публикой. Дрессировщик нервничал; до сих пор Александр Второй выступал только в упряжке цугом, левым передним, а характер у него был неуравновешенный, непредсказуемый. Публика в количестве пяти человек, включая Рут и Керна, наблюдала за ним с огромным интересом.

Но Александр Второй работал безупречно. Он скакал рысцой, он взбирался и крутился на трапеции, и даже свой коронный трюк – свободное балансирование на штанге – он выполнил, ни разу не отпрыгнув в сторону.

– Браво, Альфонс! – Керн пожал гордому укротителю искусанную блохами руку.

– Спасибо. Как вам понравилось, мадам?

– Это было чудесно. – Рут тоже пожала ему руку. – Не понимаю, как вам вообще это удается?