Крепость. Кошмар наяву и по расписанию

Стоило страже покинуть место казни, как в Анатаса полетели яйца и гнилые помидоры. Крики толпы не угасали:

– Он купил у меня крупу, и заплатил больше, чем она стоила! А мне не нужны сатанинские деньги! – С этими словами бакалейщик бросил несколько почерневших монет, которые потерялись где-то на земле, которая стала красно-жёлтой от расплющенных яиц и помидоров.

На балконе королевской башни за происходящим наблюдал Король Георг и его приближённые.

– А у наших жителей большие запасы продовольствия – с насмешкой произнёс Казначей Корне?лий.

– Это точно – с ещё большим смехом отреагировал Канцлер Клаус. – В этот раз крестьяне особенно щедры. Может в следующем году стоит повысить налоги в казну?

– Я над этим непременно порассуждаю – продолжая смеяться, ответил Корнелий.

В отличие от своих приближённых, лицо Короля оставалось невозмутимым. Он молча наблюдал за тем, как гневно его народ настроен против всякой дьявольщины и богохульников. Во всём этом Георг видел некую преданность граждан чистоте своих религиозных взглядов. В стенах Цертоса казнить колдунов не приходилось уже целых два столетия, и такое событие должно стать показательным и лишний раз укрепить преданность народа вере в Бога.

Тем временем ассистенты палача закончили раскладывать хворост. Его было настолько много, что он едва ли не закрывал колени Анатаса.

Вдруг толпа умолкла. Ветер резко оборвался. Солнце скрылось за облака, и его лучи перестали освещать башни и хижины замка, бросая тень на центральную площадь. Птицы, что радовали глаза жителей Цертоса, начали улетать прочь, поднимаясь всё выше и выше до тех пор, пока совсем не скрылись за высокими стенами замка. Все собаки и кошки, которые были вблизи площади, стали скулить и визжать, убегая как можно дальше от столпотворения.

Анатас медленно приподнимал голову. Из-под чёрного капюшона показался этот тяжёлый взгляд. Его жёлто-зелёные глаза смотрели в толпу. Он задрал голову настолько, что подбородок начал заметно выпирать. В его взгляде читалось презрение и ненависть. В этот момент каждый, кто находился в толпе, смог как следует рассмотреть его лицо. Оно заставляло испытывать дискомфорт внутри. Под кожей всё будто сжималось. Занявшие места впереди начали постепенно пятиться, пытаясь раствориться в глубине толпы. Даже несмотря на то, что Анатас был связан, толпа будто боялась в очередной раз произнести какое-нибудь оскорбление или бросить гнилой помидор, которых имелось ещё в избытке. Взгляд был настолько тяжёлым, что все, кто оказался в самом краю пялющихся зевак, начали медленно, а затем торопливо покидать площадь. Среди них был и кузнец Галлиен, который и доложил королевской страже о том, как некий колдун, что-то покупал у его соседа, а соседка что-то громко говорила о демонах. В эти мгновения Галлиен начинал жалеть о том, что стал доносчиком, и о том, что несмотря на угрозы Маршала, растрепал всему замку о колдуне. Все, кто вместе с ним убегали с площади, прервали мёртвую тишину. Постепенно шум в толпе начинал походить на панику. Но эта паника затухла, когда Анатас начал говорить беспечным, но очень громким тоном:

– Смотрите на меня! И не смейте отводить взгляд!!! Скоро солнце уйдёт за горизонт! И вы вернётесь в свои дома! Ваши дети уснут крепким сном! Мой прах сдует ветер, и вы перестанете бояться! Ваш страх исчезнет… – в его голосе прозвучала жуткая ярость – Но он вернётся!!! Запомните этот день! Пройдёт год, и вы вспомните ту ночь, когда ваши дети спали крепко, и подкова на дверях дарила счастье вашим домам! Страх наполнит ваши души… каждый год… в этот день… в день моей казни!.. вы будете вспоминать меня. Каждый раз, вспоминая меня, вы будете дрожать от страха, потому что через год вы уже не сможете забыть меня! Забыть моё лицо! Забыть эти глаза! Смотрите на них! Запомните этот взгляд! Сегодня вы сожжёте мою плоть и снимите с меня оковы, и я обрету свободу!

– Сжееееееечь!!! – яростно приказал Король с балкона, поднявшись с кресла, упираясь обеими руками о перила.

Палач поднёс пылающий факел и бросил его у ног Анатаса. Хворост стремительно разгорался вокруг колдуна. Его тёмный плащ загорелся, но лицо всё ещё виднелось. Он произнёс последние слова, шепча у себя под носом:

– До встречи… в аду.

Уголки рта Анатаса начали расширяться, и на его лице появилась нездоровая зловещая улыбка. Губы медленно раздвигались, обнажая зубы, на которых всё также присутствовал толстый слой гнилого налёта. Но теперь его зубы выглядели широкими, и между ними не просматривалось никаких щелей. Раскрыв губы и заулыбавшись, раздался громкий и жуткий смех. Страх Анатаса испарился, в то время как страх жителей Цертоса только усиливался по мере того, как жизнь покидала плоть приговорённого к казни.

Ко всеобщему удивлению, Анатас не издал ни единого крика, словно он не испытывал никакой боли. Его тело, как будто, было лишено чувствительности. Плоть сгорала, а довольная гримаса на лице сохранялась.

Король Георг наблюдал за сожжением, и в его душе зарождалось некоторое спокойствие, как и у Королевы Матильды, которая смотрела на колдуна с ненавистью, чего нельзя было сказать о толпе или приближённых Короля. Канцлер Клаус сидел возле Короля с открытым ртом в оцепенении. Его рука зависла перед грудью, держа кубок с вином, которое для Канцлера в этот момент утратило тот манящий аромат, что был прежде. Теперь, шутки о богатом урожае крестьян ему не казались такими забавными. Казначей Корнелий, сидя в кресле, опускался всё глубже и глубже, пытаясь как бы спрятаться, ухватившись обеими руками за бронзовые подлокотники. Маршал Октавиан сидел с каменным лицом, на котором читалось лишь одно – сомнение.

Тем временем Аббат наблюдал за происходящим, находясь далеко в конце толпы. Ещё никогда раньше Аббат так не вымаливал душу смертного у Бога, как у человека, что горел заживо у него на глазах. Параллельно тому, что творилось на глазах у толпы, монах шёпотом читал молитву, держась за крест. Не дожидаясь конца, он покинул площадь, отправившись в монастырь в сопровождении двух послушников.

Тем временем, тело Анатаса медленно распадалось. От плаща почти ничего не осталось. Кожа на туловище обгорела настолько, что его кровавого цвета рёбра были отчётливо видны. Бледно-красные кости на локтях торчали, будто были обглоданы дикими зверями. Зубы вернули свою прежнюю форму, но уже без налёта и без гнили на дёснах, которая обгорела. Кожа на лице сгорела почти полностью. Череп предстал целиком обнажённым. Вместо глаз образовались две тёмные впадины. Левое малоберцовая кость медленно отходила от колена, и вскоре упала под наклоном. Правая рука оторвалась от плеча. На спине виднелись участки почти нетронутой огнём кожи. Череп отвалился, прокатившись по каменному полотну до тех пор, пока не достиг башмаков впереди стоявших зрителей. Вскоре отошла правая нога. На столбе весело тело, в очертаниях которого с трудом можно было разглядеть человека: туловище без головы, с одной рукой и половиной ноги.

Со временем палач стал обращать внимание на то, как хворост заканчивается, из-за чего костёр постепенно угасает. Он взял ведро, подошёл к огню, и вылил масло на столб, после чего огонь заполыхал в разы сильнее, чем был до этого. Теперь даже от костей ничего не оставалось.

После того, как тело свалилось и уже догорало на земле, у жителей замка начал испаряться тот страх, в который они погрузились в последние мгновения жизни Анатаса.

Спустя какое-то время костёр погас. Останки тела продолжали дымить. Толпа потихоньку расходилась. На королевском балконе уже никого не наблюдалось. Солнце ушло за горизонт, а на центральной площади начал медленно подниматься ветер, что вскоре забрал с собой прах Анатаса.

ГЛАВА II: ДЕЯНИЯ САТАНЫ

1. ПОСЛАНИЕ АББАТУ

По пути в монастырь Аббат Исаак размышлял над тем, как колдун сообщил ему своё имя, перед тем как покинуть темницу. Аббат пытался понять причину этого поступка. Заключённый выкрикивал слова в спешке и понимал, что не получит ещё одной возможности поговорить со священником.

Добравшись до монастыря, отец Исаак отправился в свои покои, зажёг лампу, взял бумагу, перо с чернилами, и начал старательно искать нечто такое, что, возможно, приговорённый к смерти пытался передать через своё имя.

Нанося имя на бумагу, Аббат стал подробно разбирать его по частям. После каждой попытки отец Исаак перечёркивал свои предположения на бумаге. Он сопоставлял буквы в имени с порядковым номером в латинском алфавите, которому соответствовала каждая буква. Он пытался найти в рукописях производные слова, но это не давало никаких результатов. И лишь с одиннадцатой попытки, когда монах написал имя и отложил перо, не имея представления, как ещё можно изучить загадочное имя едва знакомого человека, он увидел то, что искал полночи, когда прочитал имя задом наперёд:

АНАТАС – САТАНА.

На лице Аббата всплывала гримаса глубокого ужаса, в котором тонул его разум. Его брови опустились и почти сомкнулись. Глаза слегка прикрылись веками. Уголки рта раздвигались всё шире. Сжимая бумагу с именем казнённого, Аббат приземлился на колени, и уже на полу он изо всех сил сжимал веки, из-под которых настойчиво выползали наружу слёзы, окутанные глубоким переживанием за души жителей всего замка.

В страхе отец Исаак порвал бумагу, дабы скрыть тайну, а точнее частичку тайны до которой он добрался. Аббат так и не узнал, что именно означает это послание: то, что в человеческом обличие был сам сатана, которого казнил Король, или это был слуга сатаны, душа которого осталась в замке и может проявить свою месть в скором будущем. В любом случае, теперь было понятно, что сожжение не стало смертью для приговорённого.

На следующее утро Аббат отправился к Маршалу. В нём отец Исаак видел единственного человека, который сможет выслушать, а главное поверить его словам. Маршал Октавиан не находил объяснения тому, как Анатас лишил жизни одного из рыцарей, пролив какую-то неизвестную жидкость. Маршал до сих пор не забывает о том кошмарном лике, а точнее, о том, что осталось от лица: оголенный череп и лужа кровавой жижи на полу вместо плоти.

Добравшись до казарм, Аббат разыскал Маршала, пока тот вёл беседу со своими командорами. Узнав от стражи о том, что у казармы находится Аббат, Маршал отпустил командоров, и приказал пропустить священника. Монах перешагнул через порог:

– Здравствуйте, Маршал. Если у Вас есть хоть немного свободного времени, то мне бы очень хотелось его украсть.

Маршал предложил Аббату пройти к столу. По обыденной привычке Октавиан сел в начале стола, а отец Исаак справа от него.

– Я Вас слушаю, Аббат.

– Вы помните, как стража выводила арестанта из темницы?

– Да, конечно.

– Перед тем, как покинуть темницу, он сообщил мне своё имя.

– Это я тоже помню.

– Этой ночью я долго не спал, и пытался понять, что он хотел сказать этим. Этого мне не удалось сделать. Но я расшифровал смысл его имени.

– Его, кажется, звали Анатас?

– Да, всё верно.

– И что же Вы обнаружили? – демонстрируя раскрытые ладони, спросил Маршал.

Аббат достал бумагу и кусок древесного угля, которым написав имя колдуна, обратился к Маршалу:

– Прочитайте слово в обратном направлении.

Пока Маршал читал написанное имя, Аббат пристально смотрел на его лицо, с нетерпением выжидая реакцию.

Стоило прочесть имя, Маршал опустил голову. Проведя некоторое время в томительном безмолвии, он приподнял глаза и произнёс:

– Зачем Вы мне это показываете? Я ведь говорил Вам, что не поверю ни в какую нечисть, пока не увижу хоть что-нибудь собственными глазами.

– Маршал, этот человек посланник сатаны. Но это в лучшем случае. Вы готовите армию к сражениям, и Вы имеете право знать, кто представляет угрозу для замка.

– Послушайте, Аббат. Этот человек… или кем бы он не был – мёртв. Никакого сражения не будет – эти слова прозвучали так, будто Маршал сам не верил в то, во что хотел заставить поверить монаха.