Фиеста

– Как угодно, – сказал Харви. – Мне наплевать на вас. Вы для меня нуль.

– Довольно, Харви, – сказал я. – Выпейте еще портвейну.

– Нет, – сказал он. – Я пойду куда-нибудь и поем. Еще увидимся, Джейк.

Он встал из-за стола и пошел по улице. Я смотрел, как он пересекает мостовую, маленький, грузный, с неторопливой уверенностью пробираясь между машинами.

– Он всегда ужасно злит меня, – сказал Кон. – Не выношу его.

– А мне он нравится, – сказал я. – Я даже люблю его. Не нужно на него злиться.

– Я знаю, – сказал Кон. – Просто он действует мне на нервы.

– Поработали сегодня?

– Нет. Сегодня не клеилось. Сейчас мне гораздо труднее, чем когда я писал первую книгу. Никак не могу наладиться.

Бодрая уверенность, с какой он ранней весной вернулся из Америки, уже исчезла. Тогда он не сомневался в своем литературном таланте, и его мучила только жажда приключений. Теперь эта уверенность исчезла. Мне кажется, что я как-то не сумел отчетливо обрисовать Роберта Кона. Дело в том, что, пока он не влюбился в Брет, он никогда не говорил ничего такого, что отличало бы его от других людей. Он красиво играл в теннис, был хорошо сложен, ловок, недурно играл в бридж я чем-то неуловимо, напоминал студента. Я ни разу не слышал, чтобы он в большой компании сказал что-нибудь необычное. Он носил рубашки фасона поло – как мы их называли в университете и как их, вероятно, называют и теперь, – но не старался казаться моложе своих лет. Не думаю, чтобы он очень любил франтить. Внешне он сформировался в Принстоне. Внутренне он сложился под влиянием двух женщин, воспитавших его. В нем была милая мальчишеская веселость, которую ни той, ни другой не удалось вытравить из него, и я, вероятно, не сумел этого показать. Например, играя в теннис, он очень любил выигрывать. Ему, должно быть, хотелось выиграть не меньше, чем знаменитой Ленглен. С другой стороны, он не дулся, когда проигрывал. После того как он влюбился в Брет, все его мастерство пошло прахом. Он стал проигрывать таким теннисистам, которые никогда и не мечтали побить его. Но относился он к этому очень мило.

Итак, мы сидели на террасе кафе «Селект», и Харви Стоун только что пересек улицу.

– Поедем в «Клозери де Лила», – сказал я.

– У меня свидание.

– В котором часу?

– Фрэнсис придет в четверть восьмого.

– А вот и она.

Фрэнсис Клайн переходила улицу, направляясь к нам. Она была очень высокая, шагала быстро, размашисто. Она сделала нам знак и улыбнулась. Мы смотрели, как она пересекает улицу.

– Здравствуйте, – сказала она. – Очень рада, Джейк, что вы здесь. Мне нужно поговорить с вами.

– Хэлло, Фрэнсис, – сказал Кон. Он улыбался.

– Ах, здравствуй, Роберт! И ты здесь? – Она продолжала, говоря очень быстро: – Дурацкий у меня день сегодня. Он, – она кивнула на Кона, – не пришел домой к обеду.

– Я и не должен был.

– О, я знаю. Но ты не предупредил прислугу. Потом я сговорилась с Паулой, но ее не оказалось в редакции. Я поехала в «Ритц» и ждала ее там, а она не пришла, и у меня, конечно, не хватило денег, чтобы пообедать в «Ритце».

– Ну и что же вы сделали?

– Ушла оттуда, конечно. – Она говорила нарочито веселым тоном. – Я всегда держу свое слово. Никто этого теперь не делает. Ну, как поживаете, Джейк?

– Хорошо.

– Привел в дансинг хорошенькую девушку, а потом улизнул с этой Брет.

– Она тебе не нравится? – спросил Кон.

– Я нахожу, что она совершенно очаровательна. А ты?

Кон промолчал.

– Послушайте, Джейк. Мне нужно поговорить с вами. Пойдемте со мной напротив, в кафе «Купол». А ты посидишь здесь, Роберт, ладно? Идем, Джейк.

Мы пересекли бульвар Монпарнас и сели за столик. Подошел мальчишка-газетчик, я купил парижский выпуск «Таймс» и развернул газету.

– Что случилось, Фрэнсис?

– О, пустяки, – сказала она. – Он только хочет бросить меня.

– Как это – бросить?

– Он всем говорил, что мы поженимся, и я сказала матери и всем, а теперь он не хочет.

– А что случилось?

– Он решил, что еще не успел насладиться жизнью. Я так и знала, что этим кончится, когда он поехал в Нью-Йорк.

Она взглянула на меня, блестя глазами и стараясь говорить небрежно.

– Я не выйду за него, если он этого не хочет. Конечно, не выйду. Я теперь ни за что не выйду за него. Но только мне кажется, сейчас немножко поздно, после того как мы прождали три года и я как раз получила развод.

Я молчал.

– Мы хотели торжественно отпраздновать, а вместо этого у нас сплошная драма. Он как ребенок. Бьет себя в грудь, плачет и просит меня не волноваться, но он говорит, что просто не может этого сделать.

– Плохо дело.

– Еще бы не плохо. Два с половиной года я на него потратила. Теперь я даже не знаю, захочет ли кто на мне жениться. Два года назад я могла выйти за любого, там, в Канне. Все старички, которые хотели остепениться и искали элегантную жену, за мной бегали. А теперь сомневаюсь, найду ли я кого-нибудь.

– Бросьте, вы и сейчас можете выйти за любого.

– Нет, не думаю. И потом, я люблю его. И я хотела бы иметь детей. Я всегда считала, что у нас будут дети. – Она ясными глазами смотрела на меня. – Я никогда особенно не любила детей, но мне не хочется думать, что у меня их никогда не будет. Я всегда считала, что у меня будут дети и тогда я полюблю их.

– У него есть дети.

– Да, есть. У него есть дети, и у него есть деньги, и у него мать богатая, и он написал книгу, а то, что я пишу, никто не хочет печатать, решительно никто. А пишу я вовсе не так плохо. И денег у меня совсем нет. Я могла бы выговорить себе алименты, но я хотела получить развод как можно скорее. – Она снова очень ясно взглянула на меня. – Это несправедливо. С одной стороны, я сама виновата. Но все-таки не во всем. Конечно, надо было быть умней. А когда я говорю ему, он просто начинает плакать и говорит, что не может жениться. А почему он не может жениться? Я была бы хорошей женой. Со мной легко ладить. Я ему не мешаю. Но это не помогает.

– Скверная история.

– Да, скверная история. Но что толку говорить об этом. Пойдемте обратно в «Селект».

– Я, сами понимаете, ничем не могу вам помочь.