Путь стрельбы

Вздохнула я, взгляд опустила, и ровненько, типа уверенно:

– Бабуль… мне… я в целом, сама порешаю. Просто… узнать надо одну штуку. И даже не знаю, как спросить-то, чтобы дурой не выглядеть.

Подняла взгляд в ей глаза, и – требовательно.

– Так что… пообещай, что матери и отцу – ничего.

Бабуля пренебрежительно-насмешливо покривилась. Но буркнула – одобрительно:

– Порешает она… ота решалка выросла…

Это типа проверка. Разводка на истерику, что «да я…! да я смогу!» Так что – спокойно, как истеричке:

– Баб. Я чётко считаю свои ресурсы. Просто вопрос не там, – махаю рукой рукой вокруг – А вот тут. – .тыкаю себя в голову.

Помедлив, уточняю:

– Не тут – в сердце, – и не тут – под стол между ног, – а именно тут, – в голову.

Бабуля, помедлив, начинает ржать.

Я не сдержалась – прорычала яростно-обиженно:

– Да что смешного, блин?!

Бабуля, похихикивая:

– Ты все остальные чакры тоже протыкай, и Вихрь с Вьюгой не забудь. Авось, накладёшь на себя крест животворящий.

Стало грустно. И противно.

Технически, я была крещённая. И при необходимости могла оттарабанить все ритуалы, чтобы среди православных сойти за свою.

Но бабуля была в курсе, как я на самом деле относилась к христозу головного мозга.

Так что взгляд сам собой упал на кружки, а на лицо натянулась каменная маска. Чтобы не расплакаться от того, что я тут готовлюсь раскрыться, а меня ХГМом троллят.

Бабуля заметила, поняла. И – жёстко, резко рявкнула:

– Так, ладно. Поржали и будя.

Подняла на её рявк мрачный взгляд, который «фигли орёшь?» Бабуля, поймав взгляд, всё так же резко:

– Ты, видать, забыла наш уговор. Я. Ничего. Никому. Не. Рассказываю. Ты. Ничего. Никому. Не. Рассказываешь. Ни намёком. Ни вопросом. Ни показом, что знаешь. Помнишь такой уговор? Аль память просношала?

Опустила взгляд обратно. Буркнула ей старую обиду. Самое время про неё напомнить, чтобы выбить обещание – никому.

– Не сношала. Только вот ты, помниться, как-то с закосячила этот договор-то.

Бабуля, откинувшись на стуле, пробурчала в тон:

– Ну, извини. Как-то не придумала я, дура старая, как бы занести в Сашеньку Шкурника понимание, что дочь надо на спорт, а то издрочиться, и при том не спалить ему, что ей в тринадцать мужика захотелось. Надо было Машку-дуру подключать, чтобы она про целку твою на всё село раскудахталась? Или как?

Мрачно буркаю положенное:

– Не надо так про маму. Пожалуйста.

Бабуля:

– Ладно, маму не трогаю. А в целом-то чё мне надо было, а? Ну давай, ты вот типа взрослая такая решалка. И как вот то надо было решать?

Ну, вот. Договорились, что я взрослая, можно добивать жалобой на эффекты от нарушения ею договора.

Вскинула взгляд и яростно рубанула ей в глаза правду-матку:

– Не знаю. Только каждый раз, когда брилась, мелькала мысль назло отцу в лесбиянки податься.

Бабуля скептически задирает бровь, проникновенно спрашивает:

– С концами?

Взрываюсь типа яростью:

– С руками, ять!

Пару секунд играем в гляделки. Я – типа злюсь, она – типа удивляется. Бабуля улыбается уголком рта. Я – тоже. Расплываемся в улыбках.

Потом Бабуля встала и пошла ставить чайник.

А я в очередной раз задумалась – все, что вколачивала в меня репетитор по общению и этикету, вряд ли уложилось бы, если бы не практика с бабулей. Только она понимала, что я делаю, и охотно игралась со мной в общение.

Через пяток минут бабуля вернулась с чайником, пепельницей, «беломором» и «парламентом». Села, закурила, подвинула мне парламент с зажигалкой. Буркнула облачком дыма:

– Видно, что курить хочешь. Меня-то не пались, а?

Секунду подумала, поняла, что она права, и она-то не осудит. Достала из рюкзачка свои, закурила. Буркнула в тон:

– Скурюсь я с этой хренью.

Бабуля врубила спокойный деловой тон:

– Поподробней.

Пока собиралась с мыслями и духом, мозги на автомате выдали ей напоминалку «никому не говорить»:

– Кстати, на выпускной я таки собралась было переспать с Кариной. Только она набухалась и срубилась.

Бабуля так же ровно: