Маша

На следующий день, после ужасного события, я проснулась на том же месте, где и уснула накануне. Мамы рядом уже не было. Ножа тоже. Встать для меня в то утро было целой проблемой. Тело ужасно болело и не слушалось. Кое-где отчетливо виднелись синяки. Каждый шаг и движение отдавались болью.

На то, чтобы я пришла в себя после случившегося, мне требовалось время. Много времени. Меня буквально подменили. Я все делала на автомате. Я не замечала никого и ничего вокруг. Я даже не слышала, о чем пытались поговорить со мной мать и сестра. Я была в своем мире, переживая вновь и вновь. Боль. Унижение. Стыд.

И только через неделю прошло мое оцепенение и я смогла, сидя на диване и поджав под себя ноги, набрать номер Маришки по домашнему телефону, за который платила моя сестра, чтобы созваниваться со своими приятелями. Все это время из дома я не выходила. Сидела в своей комнате. А если и выходила, то редко, чтобы что-нибудь перекусить и хоть немного привести себя в порядок, смывая холодной водой его прикосновения и поцелуи, снова и снова. Пытаясь хоть немного убрать с души ту грязь, в которую он меня окунул с головой. На меня было жутко смотреть. Поэтому к зеркалу я не подходила, чтобы не видеть последствия ужасного события, которое изменило меня раз и навсегда.

Мариша была моей лучшей подругой с самого детства. Блондинка, с тонкой талией, длинными шикарными ногами и в меру большим бюстом, с изумрудным отливом глаз и аристократичными чертами лица. Она была первой красавицей в школе, когда в ней еще училась.

У нее всегда был во всём отличный вкус – одежда, макияж, прическа. Настоящая прирожденная модель. Увы, училась она не в моей школе, а в школе моей сестры. По нашим современным меркам это был элитный лицей для детей более удачливых и состоятельных родителей. Но это не мешало нам с ней видеться пусть не каждый день, но часто. Да и возраст был нам не помехой. Моя любимая подруга была старше меня на три года.

Наше знакомство началось с совместной заботе о бездомном котенке. У него была рана на лапке. Маришка подобрала его с улицы и спрятала в заброшенном доме, который находился близко к моему. Я обнаружила пушистика по громкому мяуканью, когда шла домой со школы. И, однажды, мы встретились с ней в одно и тоже время, в этом заброшенном доме. Познакомившись, решили общими усилиями превратить его в здорового красивого кота, поочереди лечили его рану и подкармливали домашними остатками еды. Ни ей, ни мне не разрешали заводить домашних питомцев. Вскоре кот вырос красавцем и был передан в заботливые руки знакомых Марины, а наша дружба осталась, и с каждым годом становилась только крепче.

Протяжные гудки в телефоне раздражали.

Наконец-то раздался долгожданный голос подруги:

– Да? Я слушаю.

Сжав крепко трубку в руке и кусая губы до крови, я пыталась собраться с мыслями.

– Алло? – нетерпеливым тоном повторила подружка.

– Марин, это я, Маша, – смогла я выдавить из себя и не узнала своего хриплого осевшего голоса.

– Привет, Машка! Давно не звонила и не заходила в гости. Неужели совсем забыла про подругу? Как дела твои? Какой прогресс в отношениях с Димкой?

В горле встал комок. Дима последний, кто занимал мои мысли. Не его лицо, глаза и губы преследовали меня в течении этой ужасной недели.

– Марин, меня изнасиловали, – произнесла я не своим голосом на одном дыхании, и страшные воспоминания снова накатили, вызывая по телу дрожь.

Долгое молчание в трубке. Я уже начала думать, что Марина посчитала мои слова обманом и ждет, что я рассмеюсь и отшучусь в ответ. Я же молчала.

Послышался тяжелый вздох и разбитый голос подруги:

– Я сейчас приеду. Никуда не уходи.

Конечно не уйду, думала я. Хоть мне почти до боли не хватало свежего воздуха и теплых лучей солнца.

Повесив трубку, я уставилась в окно невидящим ничего вокруг взглядом, прижимая палец к губам, которые не так давно терзали холодные чужие губы, и которые после этого еще долго покалывали.

Даже не знаю, сколько времени я провела в таком положении. Картины того события чередой проносились в голове. Но слез уже не было. Сожаления тоже. Чему быть, того не миновать. Вот и меня беда миновать не пожелала. Нужно было решать, как жить с этим дальше. Как научиться встречать новый день и не вспоминать о том, что уже никогда я не смогу изменить и вычеркнуть из своей жизни, как темное пятно, которое расползается с каждым днем по твоей душе все дальше и дальше, меняя представление о себе, людях и окружающем мире.

В дверь громко постучали. Я вздрогнула от неожиданного и резкого звука, медленно встала и пошла открывать.

Мариша, влетев в дом, сразу выпалила:

– Пошли в милицию! Напишешь заявление! Они найдут его!

Я устало опустила руки, покачала головой и вернулась к креслу, сев в той же позе, что сидела до прихода Марины:

– Нет, Марин. Никуда я не собираюсь идти. Это нужно было делать сразу. Неделя прошла. Никому и ничего ты сейчас не докажешь.

Мариша, выпучив на меня глаза, закричала:

– Как ты могла молчать целую неделю? Почему сразу не пошла и не рассказала об изнасиловании? Почему сразу не позвонила мне? Я б уж точно не сидела бы сложа руки, когда какой-то урод надругался над моей подругой.

Хороший вопрос. А правда, почему? Может, потому что я была не в себе от страданий и горя? Может, потому что не верила, что до этого будет кому-то дело?

Просто богатенький мажор таким способом развлекся. Или может потому что меня останавливала от этого шага необъяснимая сила, которая твердила "не хочу и не буду". Скорее всего, ответ будет, если это сложить все в одно целое. Я больше себе не принадлежала, я принадлежала ему одному. Тому, кому поклялась однажды отомстить любой ценой. Он взял себе часть моей души и тела. Но он не спросил, хочу ли я этого, смогу ли я после этого жить. Он был и останется первым во всем. Первый горький опыт. Первый грубый поцелуй. Первый унизительный половой акт. Меня затошнило от четкого понимания, что уже никто не сможет его стереть. Никогда! Я буду помнить о нем всю жизнь. Пока не отомщу. Пока не получу сладкое ощущение возмездия.

– Ну? – требовательно обратилась ко мне подруга, вырвав меня из водоворота мыслей. – Мне очень интересно услышать ответ, какого хрена ты тянула столько времени и позвонила мне только сейчас? Это слишком ужасно, чтобы спустить все с рук.

Я в ответ горько усмехнулась, и ничего не выражающим тоном проговорила:

– Пусть это будет на его совести, если он вообще об этом вспомнит.

– Что? Маша, что ты говоришь? Услышь себя, дорогая! Вставай и пошли в милицию.

Я упрямо покачала головой:

– Я не пойду никуда, Марин. Все уже прошло. Нужно жить дальше. Смириться и жить.

Недоумение и жалость на лице подруги сменились злостью, пока она внимательным взглядом разглядывала мои лицо, руки и ноги, на которых еще виднелись следы кровоподтеков и синяков.

– Ты себя видела в зеркале? – снова закричала она на меня после осмотра. – Ты не можешь это оставить просто так! Посмотри сюда, – она подняла мою безжизненную руку, где еще отчетливо виднелись отпечатки пальцев моего насильника. – Ты это видишь? Это, по-твоему, должно сойти ему с рук? Кто он? Как он выглядит? Где это случилось? Даже если и прошла неделя, это не год и не месяц. Они найдут этого мерзавца и вину его докажут. Поверь мне!

Я снова замолчала, пропуская ее вопросы и слова мимо ушей. Я и сама знала, как выгляжу. Растрепанные волосы, не успевшие сойти синяки на лице и теле, покрасневшие глаза. Я выглядела, мягко говоря, жалко. Жалко я себя и чувствовала. Как побитая собака.

Не выдержав пристального взгляда подруги на мою макушку, я осторожно подняла глаза на Марину и тихо произнесла:

– Ты не понимаешь. Этой бумагой я причиню вред только себе. Он был одет отнюдь не бедно. А это значит, подруга, что родители его откупят, а я себя только опозорю. Он мужчина, для него это еще один повод похвастаться. А для меня повод стать посмешищем для всего города. А о суде я вообще боюсь думать. Я не смогу стоять там и смотреть в глаза всем присутствующим. Какой позор! – сокрушенно закончила я и закрыла глаза, покачав головой.

– Он не мужчина, Маша! – выпалила Мариша вне себя от злости, – Он козел! Так, стоп. В смысле родители? У твоей матери появился молодой богатый любовник?

Я с удивлением посмотрела на подругу. И только через минуту до меня дошло, что она ошибочно предположила о том, что мамины "забутыльные вечера" до хорошего не довели, и один из ее дружков решил под дозой перейти грани дозволенности.

– Нет, Марин! Это не то, – я отрицательно покачала головой, запустив дрожащие пальцы себе в волосы, – это случилось не здесь. Мамины знакомые тут не при чем.

Как не удивительно, с ними оказалось безопасней, чем на улице.

Марина села на диван напротив и тихо, с заботой спросила:

– А где? Можешь уже об этом говорить?

Тогда бы не смогла. После недельного гробового молчания могу. Я все ей рассказала. Наивно полагая, что после этого мне полегчает. Что хотя бы часть этого страшного груза я переложу на плечи дорогой и близкой подруги. Но нет, увы, не полегчало. Стало хуже. Потому что я снова увидела его лицо, почувствовала страх и боль.

Закончив описывать события того дня, я замолчала, опустив глаза в пол. Я только упустила описание внешности моего мучителя. Я не хочу вспоминать. Не хочу ночных кошмаров.

Марина наклонилась ко мне, взяла мои холодные, как лед, ладони в свои, и, глядя прямо в глаза, спросила: