Ты слышишь?

Ты слышишь?
Евгений Башкарев

Знал ли двенадцатилетний Рома Фетль, какой кошмар последует по его следам, когда он покинет класс биологии? Какие тайны сокрыты за удивительными голосами, которые завлекают в мир чуждого и неизведанного? Что находится глубоко под школой, и куда ведут старые вентиляционные шахты секретного объекта?Добро пожаловать в страшную историю, где дети слышат то, что не слышат взрослые. Где мирный уклад жизни рушит то, что не поддается объяснению. И где вера подчиняет себе то, что не содержит обоснования.

Ты слышишь?

Евгений Башкарев

© Евгений Башкарев, 2019

ISBN 978-5-4496-9966-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Визит

Когда в дверь постучали, Мария Александровна Фетль проверяла очередное сочинение, посвященное Дню матери. Под конец рабочего дня она устала от криков учеников и заперлась в своем кабинете, чтобы никого не слышать и ни с кем не разговаривать. Иногда это помогало. А если нет, она доставала из-под стола бутылек валерьянки и капала в стакан. Сегодняшний день не стал исключением. Она приняла лекарство сразу, как закончились уроки. Голова закружилась, шум в ушах унялся, и все вокруг заблагоухало в спокойных тонах.

Работы некоторых учеников она читала с удовольствием. Ей нравились сочинения на свободную тему, потому что в них скапливалось больше мыслей самих учеников, нежели содранных готовых текстов из интернета. К почеркам ребят она привыкла. Если стилистически сочинение было сконструировано грамотно, она пропускала орфографические ошибки. Конечно, она их видела! Просто не хотела терять мысль. Она читала дальше, до конца, потом выделяла пару незначительных ошибок и ставила оценку. Фетль считала, что если ученик пишет сам, большая часть его энергии уходит на то, чтобы родить идею, а не следить за орфографией. Поэтому на мелкие огрехи она опускала глаза.

Впрочем, детям она прощала не только непутевую грамотность. Если в школе случались проблемы, из ряда, как кто-то кого-то толкнул или побил, все тут же бежали к ней жаловаться. Мария Александровна разбирала скандал за скандалом, за что ее любили не только дети, но и их родители. Рабочий день казался ей сказкой, когда за окном темнело, а в ее кабинет никто не стучался, чтобы сообщить, как мальчики курили в туалете, а девочки хамили учителям.

Сегодня не случилось ни первого, ни второго, но в кабинет все-таки постучали. Фетль вздохнула, отложила тетрадь и пошла к двери. Сегодня она даже не пыталась предсказать, что случилось, и кто к ней пришел. Она устала до такой степени, что никого не хотела слушать. Открывая замок, завуч думала о последнем часе. Что бы ни случилось, она не задержится в школе ни на минуту. Проблемы все равно никуда не убегут, какой бы скоростью их решения она не обладала.

Но сегодня ее ждал сюрприз. Причем раскусила она его не сразу. Увидев на пороге кабинета мужчину с серым, как скала лицом, она почувствовала испуг. Почему-то это лицо мгновенно напомнило ей о неприятностях, и хотя мужчина еще не произнес ни единого слова, Фетль уже ощущала себя на помосте, где ей все время приходилось отчитываться, нежели что-то предлагать.

– Здравствуйте! – произнес он, не сдвигаясь с места.

Мужчина напомнил ей бродячего проповедника, который наставляет христиан на добрый путь, с той лишь разницей, что ничего доброго в нем она пока не видела. От него веяло холодом и суровостью, а его взгляд, словно сверлил в ней дыры.

Мария Александровна почувствовала себя голой и глупой одновременно. На всякий случай она незаметно поправила на себе блузку и пригласила мужчину в кабинет. Она подозревала, что он папа или дедушка одного из учеников школы. Пока Фетль шла к столу, на котором лежала кипа непроверенных сочинений, мужчина сделал ровно два шага от двери и остановился.

– Вы могли бы присесть, – она указала на ряд выставленных стульев.

– Благодарю, – проговорил мужчина, но не продвинулся вперед. – Я пришел к вам по очень важному делу.

– Да, конечно, – она сделала вид, что озадачена и слушает его так же, как свою директрису.

Фетль не стала упрашивать собеседника занять сидячее положение. По ее мнению, все мужчины делились на две категории: упрямые и бестолковые. К какой из вышеуказанных категорий относился странный джентльмен, она еще не знала. Глаза его не двигались, но их очевидное давление наводило на мысль, будто она была в чем-то виновата.

– Я никогда не просил людей о таких вещах, – он поправил ворот пальто. Говорил как будто свысока. – И скорее всего моя просьба покажется вам необычной и сложной. Я приму любой ваш ответ, но вы должны понять, никто из живых не стоит за моей спиной, – он сделал паузу, чтобы Фетль окончательно убедилась, о чем идет речь. – Никто не толкнет вас в спину и не сделает вам больно, если вы ответите отрицательно. Но, если это произойдет, вы не оставите себе выбора.

Фетль потянулась за кружкой остывшего чая. Сделав два глотка, она уставилась на мужчину в пальто. Она хотела предложить ему раздеться, но позже, решила, что у такого строгого уверенного человека есть свое право, как располагаться в чужом кабинете. И если бы он хотел снять пальто, он бы уже это сделал.

– Извините, но обычно, когда незнакомые люди приходят ко мне в кабинет, они представляются или хотя бы называют фамилию своего ребенка, – «или начинают орать тебе в лицо, показывая кто здесь папа», – подумала она про себя. Так случалось даже чаще. – Так нам легче общаться. Меня зовут Мария Александровна. Я завуч по учебной части, и, к несчастью, из-за особых правил нашей школы, я вынуждена заниматься всеми воспитательными вопросами, как с детьми, так и с их родителями. Кто вы?

Она обратилась, повысив голос. На поведении мужчины это никак не отразилось.

– Мое имя Освальд, – изрек он и, точно поставил точку.

Фетль слушала. Вкус чая был настолько противным, что она отставила кружку.

– И… что же случилось?

– У меня умер отец, – продолжил мужчина в пальто.

– Примите мои соболезнования, – она пожала плечами, не зная, чем продолжить разговор.

– Благодарю, – ответил Освальд. – Но я пришел получить от вас нечто большее.

Фетль взяла ручку и принялась вращать ее между пальцами. Даже разговоры с неугомонными родителями проходили в более радужных тонах. Сейчас она чувствовала, словно ее испытывали.

– Мой отец отучился в этой школе всего четыре года, – продолжил Освальд. – Потом его позвали на войну. Но он не воевал.

– Почему же?

– Он попал в плен, когда немецкие войска захватывали Польшу.

– Вы… поляк? – спросила Мария Александровна. – Точнее… вы или ваши предки были из Польши?

– Да. Вы верно догадываетесь. Плюс мое имя не подходит к русской культуре. Я считаю себя поляком, потому что мать и много других родственников до сих пор живут в Польше. Но мой отец никогда не был поляком. Он родился в Новороссийске, дал мне русское образование, и… так получилось, что я свободно говорю на двух языках, имею два паспорта и живу на две страны.

– Ваш отец прошел войну? У него, наверное, есть звание?

– Нет. К сожалению, он не прошел войну. Он попал в плен. Потом бежал. Снова попал в плен. И снова сбежал. Он бежал от немцев трижды, и всякий раз, когда он совершал побег, немецкий лагерь горел.

– То есть…

– Сгорал дотла, – пояснил Освальд. – От него ничего не оставалось. Только выжженное место и все.

– Он имел к этому…

– Я уверен. Он был необычным человеком. Что-то было в его руках… Но я не знаю, что.

Он помолчал. Фетль медленно переваривала события. После чтения сочинений о матери, истории про войну и ее персонажей почти не захватывали ее. Они смотрелись, как бред ненормального.

– Своими руками он мог зажечь огонь, – Освальд поднял голову выше. Его глаза впервые за этот длинный промежуток времени сместились на другую точку. – Он мог остановить ветер. Он многое, что мог. Но совсем недавно его не стало.

Фетль выпрямилась на стуле, и только сейчас заметила, что ручка исчезла меж ее пальцев. Она окинула стол в поисках предмета. Ручки нигде не было. И тогда она вновь посмотрела на Освальда.

– Да… я… – в растерянности она замешкалась. – Чем я могу вам помочь? Вы говорили, что хотели что-то попросить. Хотя я даже не догадываюсь, чем могу помочь вам, не имея денег, и занимая пост обычного завуча общеобразовательной школы?

– Вы можете все, – заверил он.

При этих словах Фетль испытала чувство тревоги. Ее пальцы так и сжались в тесных туфлях.

– То есть? – она развела руками. – Я не понимаю.