Старик. Документальная повесть

В сложившихся обстоятельствах ему недоставало лишь случая, который, впрочем, и представился Василию Семеновичу Пыжикову 12 августа 1942 года.

Глава 5. Создание партизанских бригад на Палике

20 июля 1942 года в расположение отряда Евгения Егорова прибыло несколько подпольщиков из Минска. Это были знакомые Степану Харцию руководители подпольной группы в Прилепах Иосиф Будаев и Петр Санкович. Под поручительство Харция прибывших допустили в лагерь Лопатина.

По мнению Харция минские подпольщики прибыли для установления связи с партизанами[126 - НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 169, Л. 34.]. Сам Будаев конкретизирует причину своего посещения Палика. В упомянутой выше Докладной записке в адрес Минского (легального) обкома он сообщает, что еще в июне месяце Минский городской подпольный комитет партии поручил ему установить связь с ЦК КП (б) Б[127 - НАРБ, Ф, 1450, Оп.2, Д.1250, Л. 15.]. Сделать это было крайне важно, поскольку в Москве, в силу сложившихся обстоятельств, Минскому горкому не доверяли, Пономаренко держал паузу и, как полагают некоторые историки позднего советского периода, не отвечал на просьбы минских подпольщиков об установлении прямой двусторонней связи[128 - Доморад К. И. Партийное подполье и партизанское движение в Минской области. 1941—1944. Минск, 1992, с. 122.].

Объяснялось это тем весьма неопределенным положением, которое сложилось в первый год войны во взаимоотношениях Минского подпольного комитета с партийным (а позже и с партизанским) руководством БССР. В 1941 году Минск был сдан 28 июня, но еще за три дня до этого ЦК КП (б) Б, Минский обком и правительство Белоруссии без объявления населению об эвакуации тайно ночью покинуло город[129 - Кнатько Г. Д. Правящие круги Беларуси летом 1941 г. // Старонкi ваеннай гiсторыi Беларусi. Выпуск 1. – Мiнск, 1992, с. 91.]. При этом, эвакуация населения и материальных ценностей из Минска не были организованы. В городе остались почти все промышленные предприятия и около 150 тысяч жителей, не сумевших выехать или уйти на восток. «… Поспешно выехав из Минска, руководящие партийные органы никого не оставили в нем для организации подпольной работы», – к такому выводу пришла комиссия ЦК КПБ, изучавшая в 1959 году историю становления и развития коммунистического подполья в Минске[130 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 3 – 4.]. По этой причине движение сопротивления в городе начало создаваться само собой, не организованно, «снизу». В этих условиях стихийно возникавшие в июле и августе 1941 года подпольные группы не имели связи одна с другой, работали самостоятельно, по своей инициативе[131 - О партийном подполье в Минске в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944 года) – Минск, 1961, с. 11.]. Лишь в конце 1941 года несколько крупнейших подпольных организаций (группы Казинца, Зайца, Кузнецова, ВСПД Ивана Рогова, подполье в гетто и др.) объединились в городской подпольный комитет (горком).

Для целей нашего исследования не имеет особого значения ответ на вопрос, разделивший на исходе советской эпохи белорусских историков: по чьей инициативе и под чьим руководством (Исая Казинца или Ивана Ковалева) произошло объединение минского подполья. Отметим лишь, что ни тот, ни другой не имел на это полномочий от вышестоящих партийных властей. Позже, 4 декабря 1942 года Пантелеймон Пономаренко напишет по этому поводу заместителю Наркома внутренних дел СССР Абакумову, что Минский «…подпольный горком… не является оставленным нами для подпольной работы и не включал в себя ни одного человека, известного нам и оставленного для работы в тылу. Весьма возможно, что этот подпольный горком был подставным для выявления и арестов оставленного для работы партийного актива»[132 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 67].

Недоверие белорусского партийного руководства к минскому подполью родилось не на пустом месте и, конечно, проявилось не сразу. Целый ряд трагических событий, произошедших в оккупированном Минске в 1942 году, в значительной степени способствовал формированию такой позиции. В начале весны 1942 года подполью был нанесен сокрушительный удар. 25 марта были арестованы руководители Военного Совета Рогов и Белов[133 - Надтачаев В. Н. Метаморфозы Минского антифашистского подполья // Беларуская думка. №10, 2013. С. 86.], несколько дней спустя такая же участь постигла и Антохина. Вместе с ними были задержаны десятки рядовых членов их организации. Вскоре после этого аресты распространились от военных и на городское подполье, в том числе 27 марта был схвачен Исай Казинец[134 - Григорьев К. Д. Коммунисты, вперед! // Сквозь огонь и смерть: сборник воспоминаний об обороне Минска – Минск, 1970, с. 57.], чуть позже – члены подпольного горкома Степан Заяц и Георгий Семенов.

Такая последовательность событий породила недоверие к руководству ВСПД. Среди уцелевших минских подпольщиков уже весной 1942 года сложилось мнение, что, арестованные раньше, некоторые из членов ВСПД на первых же допросах не выдержали пыток и начали выдавать один другого[135 - Григорьев К. Д. Коммунисты, вперед! // Сквозь огонь и смерть: сборник воспоминаний об обороне Минска – Минск, 1970, с. 56.], а затем и знакомых им членов городского комитета. Основные обвинения в измене были выдвинуты против руководства ВСПД – Рогова, Белова и Антохина. Одним из поводов для подозрений стало неожиданное освобождение из тюрьмы председателя ВСПД Ивана Рогова, произошедшее буквально спустя несколько дней после его ареста[136 - Надтачаев В. Н. Метаморфозы Минского антифашистского подполья // Беларуская думка. №10, 2013. С. 85]. В условиях некоторой паники, вызванной массовым провалом подполья, в отряде «Дяди Васи» был расстрелян начальник штаба ВСПД Иван Белов, которому за несколько дней до того удалось бежать из-под стражи. Комиссар отряда Александр Макаренко не поверил Белову и расстрелял его как засланного шпиона[137 - НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 661, Л. 19 (оборот.)].

Вероятно, основываясь на поступавших из Минска противоречивых и неубедительных высказываниях и предположениях отдельных подпольщиков[138 - Барановский Е., Горбачева В., Данилова Г. и др. ВСПД: ярлык измены // Вечерний Минск, 1 августа 2002 г.], уже в конце года 1942 года Пантелеймон Пономаренко сообщал Абакумову, что может предоставить в его распоряжение материалы, подтверждающие, что состав выделенного горкомом для руководства партизанским движением Минской области Военного Совета, был «…целиком провокационным»[139 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 67].

Аресты подпольщиков продолжались вплоть до первых чисел апреля. По официальным данным, озвученным в начале 60-х годов, в эти дни в Минске было задержано 404 человека[140 - О партийном подполье в Минске в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944 года) – Минск, 1961, с. 15.].

7 мая 1942 года 28 руководителей и активных участников минского подполья были повешены в центральном сквере. В числе повешенных был и член горкома Исай Казинец. Семенов и Заяц были расстреляны. Данные о количестве расстрелянных в эти дни подпольщиков значительно разнятся. Член Минского подпольного горкома Алексей Котиков со ссылкой на немецкую прессу говорит о 150 расстрелянных участниках сопротивления[141 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 136.]. Институт истории партии при ЦК КПБ и институт истории АН БССР в 1961 году назвали намного большую цифру – 251 человек[142 - О партийном подполье в Минске в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944 года) – Минск, 1961, с. 15].

Нескольким членам подпольного комитета удалось избежать задержания и выйти в ночь арестов за город. Позднее (уже в апреле) они вернулись в Минск[143 - Доморад К. И. Партийное подполье и партизанское движение в Минской области. 1941—1944. Минск, 1992, с. 115.], однако последствия мартовских событий пагубным образом сказались на дальнейшей судьбе всего минского подполья.

Связи с якобы уличенным в предательстве руководством ВСПД (в декабре 1941 года Иван Рогов был введен в состав горкома, а один из руководителей горкома Иван Ковалев, в свою очередь, вошел в состав Военного Совета[144 - Памяць. Гiсторыка-дакументальныя хронiкi гарадоy i раёнаy Беларусi. Мiнск. Кнiга 4-я. Мiнск, 2005, стар.136.]) не могли не вызывать подозрений и, естественно, усугубили имевшиеся у белорусских партийных властей сомнения в благонадежности самого подпольного комитета.

А в мае 1942 г. член горкома Алексей Котиков через связную «Тетю Нюру» получил письмо от знакомого ему «… начальника партизанского отряда, оперирующего в западных областях Белоруссии «Жоры», который сообщал, что подполье в марте выдал некто «Невский» – под этим псевдонимом после мартовских событий скрывался Иван Ковалев[145 - НАРБ, Ф. 1346, Оп. 1, Д. 105, Л. 129.]. Как полагает исследовавший тему белорусский историк Константин Доморад, без серьезной проверки эту информацию руководители некоторых спецгрупп и партизанских бригад передали в ЦШПД и ЦК КП (б) Б и там склонны были ей поверить[146 - Доморад К. И. Партийное подполье и партизанское движение в Минской области. 1941—1944. Минск, 1992, с. 102 – 115.].

Для восстановления репутации необходима была связь с Пономаренко. Горком предпринял ряд попыток сообщить о себе в ЦК. В начале 1942 года минские подпольщики попробовали сделать это по радиостанции спецгруппы НКВД капитана Гвоздева, чуть позже – в мае – по рации спецгруппы ГРУ Вишневского, однако руководство ЦК не пошло на контакт с Минским ГК[147 - Доморад К. И. Партийное подполье и партизанское движение в Минской области. 1941—1944. Минск, 1992, с. 122.].

Летом 1942 г. Ковалев предпринял еще одну попытку достучаться до Москвы – с этой целью Иосиф Будаев и был отправлен на Палик. Зная, что в отряде Лопатина имеется радиостанция, Будаев заготовил пропуск в Борисовский район и через знакомый ему отряд Евгения Егорова связался с Дядей Колей. Из-за неустойчивой работы радиостанции, однако, сообщить в Москву о деятельности Минского горкома на этот раз не удалось[148 - НАРБ, Ф. 1450, Оп. 2, Д. 1250, Л. 15].

Спустя несколько дней попытка была повторена. На сей раз вместе с Будаевым на Палик прибыл человек по имени Глеб, его фамилии и полномочий Харций не знал[149 - НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 169, Л. 34]. Тем не менее, не вызывает сомнений, что это был начальник военного отдела Минского подпольного комитета Алексей Котиков: в Минске он пользовался паспортом на имя Жарова[150 - НАРБ, Ф. 1450, оп. 2, Д 1299, Л. 147 (оборот.)], но за пределами города, когда уходил в бригаду, называл себя Глебом (иногда Глебовым)[151 - НАРБ, Ф. 1450, оп. 2, Д 1299, Л. 151 (оборот.)].

Котиков прибыл на Палик по распоряжению секретаря Минского подпольного комитета партии Ивана Ковалева с той же целью – чтобы по радиостанции «Дяди Коли» установить связь с ЦК КП (б) Б.

Лопатин передал в Москву просьбу Минского подпольного горкома об установлении связи. Дожидаясь ответа из Москвы, Будаев и Котиков приняли участие в знаковом для развития дальнейших событий мероприятии. Пользуясь случаем (присутствие членов Минского горкома) Василий Пыжиков созвал совещание командования шести действующих на западной стороне Березины отрядов. Восточное побережье представляло командование единственного базировавшегося там отряда – собственно отряда «Старик». Совещание состоялось 12 числа, на нем Пыжиков выступил с докладом, в котором, ссылаясь на полученные от Пономаренко полномочия, предложил объединить мелкие разрозненные партизанские отряды и группы в более крупные формирования – партизанские бригады. Котиков и Будаев от имени Минского подпольного комитета поддержали предложение Старика.

В результате на совещании 12 августа 1942 года было принято решение объединить действующие в зоне Логойска и Плещениц отряды и создать из них бригаду под командованием Дяди Васи; на западном берегу реки Березина создать вторую бригаду под руководством Дяди Коли; третью бригаду создать на восточном берегу Березины под руководством Владимирова (Старика)[152 - НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 219 Л. 1 – 3.].

Это было закономерным шагом. Наилучшим способом выживания для небольших партизанских формирований, не имевших в своем составе компетентных командиров, становилось их добровольное подчинение сильному лидеру, желательно обладавшему соответствующими полномочиями от военных или партийных властей и связь с Москвой.

Вот как описывал происходившие на Палике в тот период процессы Старик: «…начались поиски десантных групп, имевших радиостанции. В поисках „руководства“ иные отряды передвигались по 100—150 км. Руководить и объединять отдельные отряды стали диверсионные группы, заброшенные разными ведомствами – штабом РККА, штабами фронтов, 4-м управлением НКВД и т. д.…»[153 - НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 60].

Создание партизанских бригад на Палике с точки зрения существовавших в ту пору правил произошло не худшим образом. Лопатин и Пыжиков имели полномочия как минимум на организацию партизанского движения в Борисовской зоне от НКВД и ЦК КП (б) Б соответственно, Воронянский согласно указанию Ваупшасова (Градова) был наделен правом подчинять себе действовавших в Логойском и Плещеницком районах партизан. Кроме того, решение о формировании бригад в Борисовской зоне было одобрено Минским горкомом партии – единственным на тот момент партийным комитетом в тылу врага, с которым Воронянский, Лопатин и Пыжиков имели связь. Базировавшийся в Любанском районе Минский подпольный обком во главе с Василием Козловым на Палике к этому времени никак себя не проявил.

В этих условиях полученное от представителей Минского горкома разрешение на объединение партизанских отрядов в бригады придавало процессу необходимую законность. Как констатировалось в Справке «… о Минском партийном подполье…», составленной уже в декабре 1959 года в ЦК КПБ с участием ведущих историков того периода, «Минский комитет КП (б) Б, несмотря на свою оторванность от вышестоящих партийных органов, в основном, правильно решал вопросы организации партизанского движения. Так, например, комитетом своевременно был поднят вопрос об объединении мелких партизанских групп в отряды, а отрядов в более боеспособные партизанские соединения – бригады»[154 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 41.]. О тактике горкома, направленной на укрупнение партизанских сил, упоминается и в отчете подпольщицы Хаси Пруслиной, которая в начале сентября 1942 года по заданию Ивана Ковалева пыталась установить связь с Минским подпольным обкомом (Василий Козлов)[155 - НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д 658, Л. 28; Архив Хаси Пруслиной: Минское гетто, антифашистское подполье, репатриация детей из Германии – Минск, 2010, с. 74.].

Миссия членов минского горкома с созданием бригад на Палике не закончилась. Ответа на их радиограмму из ЦК КП (б) Б не было. 23 августа Котиков через связного «Старика» Скивко отправил секретарю ЦК Пономаренко краткий отчет о работе горкома. Он предлагал прислать в бригаду «Старика» или «Дяди Коли» «тройку» Минского обкома (легального, из-за линии фронта) – для проверки и ознакомления с ситуацией на месте. Минские подпольщики сообщали также об имеющейся возможности оборудовать в Минске радиостанцию и просили для этой цели выслать в их распоряжение радиста с передатчиком. «… 20 сентября с секретарем городского комитета т. Ковалевым… будем в бригаде „Старика“ или „Дяди Коли“, желательно, чтобы к этому времени явилась в эти бригады областная тройка»[156 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 53.], – писал Котиков в своем сообщении.

Вместе с донесением Котикова Старик послал в адрес Пономаренко письмо следующего содержания: «Уважаемый Пантелеймон Кондратьевич, довожу до Вашего сведения, что мне удалось связаться с Минским подпольным центром, который о своей деятельности пишет Вам короткую информацию. Направляю вам эту информацию связным и убедительно прошу Вас ускорить командирование руководящей тройки центра и тройки для руководства Минской области. Условия для работы им будут созданы. Прошу держать со мной тесную связь и помогать мне оружием и людьми. Я приму все меры к тому, чтобы выполнить приказ вождя нашей партии тов. Сталина… С ком. приветом Владимиров. /Василий/”[157 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 55].

Отчет Алексея Котикова и письмо Старика секретарь Минского обкома КПБ (базировался на Калининском фронте) Иван Климов получил в середине сентября, 14 числа он направил эти документы в ЦК КПБ, куда они поступили лишь 5 октября 1942 года. 21 октября на тексте поданного ему письма Старика Пономаренко налагает резолюцию, которая говорит даже о некотором оптимизме в деле установления связей с минским партийным подпольем: «1. Тов. Сергеенко: через этот отряд [отряд „Старика“] можно в Минске развернуть дело; 2. тов. Авхимович: на Минск надо уполномоченного ЦК»[158 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д 84, Л. 55 – 56.].

Увы, промедление в буквальном смысле слова стало подобно смерти. Две недели Алексей Котиков ждал в бригадах у «Старика» и «Дяди Коли» представителей обкома или хотя бы радиограммы из Москвы, однако безрезультатно. Не дождавшись ответа из ЦК, он 26 сентября вернулся в Минск, в этот же день он был арестован минским СД. В скором времени был арестован Иван Ковалев, и все члены горкома, а также еще около 150 человек[159 - Доморад К. И. Партийное подполье и партизанское движение в Минской области. 1941—1944. Минск, 1992, с. 126.]. Это был второй, сентябрьский, провал минского подполья. Он привел к полному разгрому действовавшего в городе подпольного горкома партии[160 - Год спустя, 29 сентября 1943 года, по решению ЦК КП (б) Б Минский горком будет воссоздан под руководством нового секретаря Савелия Лещени, но будет базироваться уже за пределами города – на базах спецгруппы Градова (Ваупшасова).], что, вероятно, и убедило партийное руководство республики (и ведомство Лаврентия Цанавы) в необходимости «откреститься» от «подставного» «лжегоркома».

Спору нет, для Минского подпольного комитета в существовавших тогда условиях создание партизанских бригад на Палике имело второстепенное значение – отнюдь не за этим дважды посещал Алексей Котиков эти края. Произошедшее 12 августа объединение небольших партизанских отрядов под командованием неординарных командиров, однако, придало необходимый импульс не только развитию партизанского движения в регионе, но и положило начало формированию самой партизанской зоны в современном ее понимании. Пройдет несколько месяцев и географическое прежде понятие – Борисовская зона – приобретет все необходимые для этого атрибуты.

А тогда, в середине 1942 года, образованные на Палике бригады не отличались особой мощью и требовали значительного организационного и материального усиления.

На западном берегу р. Березина из действующих там отрядов Верховодко, Жуковского, Шеремета (бывший Егорова), «Буря» (прислан из-за линии фронта – Особый белорусский сбор), «Дяди Коли» (4-й отдел НКВД) была создана бригада под руководством сержанта госбезопасности Петра Лопатина – бригада «Дяди Коли»[161 - НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 169, Л. 34.]. На первых порах отрядам Лопатина были присвоены порядковые номера, а позднее они получили более громкие наименования[162 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 740, Л. 127.].

У Василия Воронянского дело с созданием бригады несколько затянулось. Его попытки включить в состав своего формирования действовавший в Логойском и Заславльском районах отряд «Штурм» не увенчались успехом – стоявший во главе отряда лейтенант Борис Лунин (бывший взводный Осташенка) ответил ему отказом, мотивируя его тем, что он уже работает «от Бородача» (возможно, речь шла об отряде капитана Василия Щербины, действовавшем западнее Минска на территории Барановичской области). «Бородач», имея связь с Москвой, обеспечивал Лунина оружием и боеприпасами, а бойцов отряда – наградами[163 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 781, Л. 4.].

Другому отряду отказал, судя по всему, уже сам Воронянский – из-за его низкой боевой активности и недисциплинированности входящих в его состав бойцов[164 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 781, Л. 5.]. Позже этот отряд под названием «За Отечество» присоединится к Лунину, когда тот в декабре месяце будет формировать свою собственную бригаду[165 - Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944). – Минск, 1983, с. 473.].

В конечном итоге с Воронянским остался лишь отряд «Борьба» Сергея Долганова. Для окончательного объединения отрядов «Мститель» и «Борьба» в единую бригаду Воронянскому требовалось лишь формально оформить сложившийся к тому моменту порядок, поскольку, как мы помним, Станислав Ваупшасов перед своим отступлением в Смолевичский и Червенский районы поставил Долганова в подчиненное от Воронянского положение. Однако произошло это формальное объединение отрядов только 23 сентября 1942 года. В этот день в лесном массиве в районе озера Гнюта (на границе Плещеницкого и Бегомльского районов) Василий Воронянский сформировал командование партизанской бригады «Дядя Вася»[166 - НАРБ, Ф. 1450, Оп.4, Д. 168, Л. 308.] (с 1 июня 1943 года – «Народные мстители», с 9 января 1944 года – «Народные мстители» имени Воронянского)[167 - Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944) – Минск, 1983, с. 467.].

На момент формирования бригада «Дяди Васи» состояла из двух сильных отрядов (общая численность на момент создания – 520 человек[168 - НАРБ, Ф. 1450, Оп.4, Д. 168, Л. 308.]), ее естественным образом возглавил сам Василий Воронянский. Комиссаром бригады стал Лопин Леонид Степанович, старший батальонный комиссар, пограничник. Иван Тимчук не получил должности в бригаде, оставаясь комиссаром отряда «Мститель».

Командиром этого базового отряда вместо Воронянского был назначен Анатолий Соколов, что, вероятно, вызвало ревность явно претендовавшего на этот пост начальника штаба отряда капитана Серегина: в развернувшемся вскоре противостоянии Воронянского с Тимчуком, тот однозначно поддержит последнего[169 - НАРБ, Ф. 1450, Оп. 4, Д. 168, Л. 29.].

В штабе отряда «Борьба» создание бригады кадровых изменений не вызвало – Сергей Долганов остался во главе своего отряда, его комиссар Иван Ясинович и начальник штаба Алексей Филатов также остались при своих должностях[170 - Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941 – июль 1944). – Минск, 1983, с. 468 – 469.]. Подчинив отряды в бригаду, Воронянский по радио через «Старика» донес об этом в Москву Пономаренко[171 - НАРБ, Ф. 1450, Оп.4, Д. 168, Л. 57.].

И, наконец, на восточном берегу реки Березина базировалась бригада «Старика». Первоначально в ее состав вошло лишь два небольших отряда – собственно отряд «Старика», с которым, как мы помним, Василий Пыжиков отступил на Палик из Борисовского района, и отряд Томашевича, на который вполне мог претендовать Лопатин, даже по территориальному принципу – отряд стоял на западном берегу Березины. Учитывая, что отряд Старика насчитывал всего 18 человек, для начала строительства бригады и, вероятно, с согласия Томашевича и Лопатина этот отряд был передан в его подчинение. Помимо этого, Лопатин выделил в помощь Владимирову группу своих партизан под руководством бежавшего из плена и примкнувшего к нему в мае 1942 года старшего лейтенанта Москвина Геннадия Всеволодовича[172 - НАРБ, Ф 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 92.]. Приказом от 13 августа Старик поручил последнему сформировать новый, третий по счету, отряд[173 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 955, Л. 3.]. Имеются сведения также о том, что Роман Дьяков со Степаном Манковичем выделили позднее в помощь формируемой Стариком бригаде 15 человек[174 - НАРБ, Ф 4п, Оп. 33а, Д. 301, Л. 166.]. Последнее утверждение, правда, вызывает некоторое сомнение, учитывая проявившиеся к тому времени весьма серьезные разногласия Василия Пыжикова с этими людьми.

Впрочем, главный приз в руки Старику упадет чуть позже – во второй половине августа, когда из южных районов Минской области (Руденский, Пуховичский, Червенский районы) на Палик выйдут два отряда – «Белорусь» под командованием Николая Покровского и «Большевик» Николая Дербана. Это были крупные по тем временам отряды, они насчитывали в своем составе по 120—140 человек, имели на вооружении по сотне винтовок и по десятку ручных пулеметов. Отряд «Старика» хоть и вырос к этому времени численно до 44 человек, бледно выглядел на фоне этих формирований, к тому же имел проблемы с вооружением, в нем насчитывалось лишь 20 винтовок и 2 ручных пулемета[175 - НАРБ, Ф.1450, Оп. 4, Д. 219, Л. 9.].

Отряды Покровского и Дербана сыграют важную роль в дальнейшем развитии событий на Палике, поэтому в следующих двух главах мы подробнее расскажем об истории их возникновения, а также о причинах, побудивших их передислоцироваться к Палику.

Глава 6. Николай Покровский

26 июня 1941 года в 19.00 со станции Руденск отошел последний эшелон с семьями служащих железной дороги и партийно-советских работников. В восемь часов вечера первый секретарь райкома Николай Покровский отправил на восток на трех машинах с милицейской охраной партийные документы, ценности госбанка и сберкассы. В 4 часа утра 27 июня он и сам выехал в Могилев. Правда, вскоре секретарь Могилевского обкома Макаров информировал его, что эвакуация была преждевременной, и Покровский вынужден был возвращаться обратно в свой район.

Наступающие немецкие части, однако, опередили его и 1 июля заняли райцентр. Переодевшись в гражданское платье, зарыв партийные документы на кладбище деревни Ганутка Червенского района, с одним паспортом, Покровский двинулся по Могилевскому шоссе к Руденску.

Организация партийного подполья в сложившейся обстановке не представлялась возможной, ибо в районе почти не осталось коммунистов. В этих условиях Покровский принял решение привлекать в подпольные группы большее количество беспартийных и окруженцев. Позднее он планировал вывести эти группы в лес и сформировать из них партизанский отряд[176 - НАРБ, Ф. 4п, Оп. 33а, Д. 660, Л.399.].

Довольно быстро ему удалось создать на территории Руденского района несколько таких групп и даже провести до середины осени их силами ряд боевых операций. В основном это были мелкие диверсии (дважды рвали телефонную связь, из засады обстреляли автомашину противника). 1 октября 1941 года Николай Покровский вывел часть своих людей (9 человек из деревни Слободка) на остров, расположенный посреди болота около деревни Пиличи на границе Руденского и Узденского районов.

На следующий день из Озерич и других деревень к Покровскому присоединилось еще несколько групп и к 3 октября под его началом насчитывалось уже около двадцати человек[177 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 592, Л. 2 – 4.]. С этого момента, в сущности, и начинается история партизанского отряда «Белорусь», хотя свое название он получит гораздо позднее – в середине 1942 года. Его структура на первых порах имела предельно простой характер. Во главе отряда стоял штаб в составе командира (сам Покровский), его заместителя и начальника штаба. Личный состав был сведен в 4 группы – по деревням, из которых прибыли люди[178 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 592, Л.8.]. Позднее такие группы, естественно, были разбавлены уроженцами других деревень и оставшимися в немецком тылу бойцами Красной Армии и, таким образом, были преобразованы во взводы, а затем – в роты.

4 октября Покровский разыскал в окрестностях своего лагеря еще один небольшой отряд под командованием младшего лейтенанта госбезопасности Сергеева (отряд «Лихого»). На состоявшейся вскоре встрече командного состава отрядов было принято решение действовать в контакте друг с другом, сохраняя при этом самостоятельность[179 - НАРБ, Ф. 1405, Оп. 1, Д. 592, Л. 5.].

Незадолго до этих событий, в конце сентября месяца в Руденском районе поселились два довольно необычных для этих мест человека. Это были прибывшие из Минска военнослужащие РККА в довольно больших чинах: полковник Владимир Ничипорович и батальонный комиссар Борис Бывалый. У старосты деревни Вороничи они сумели получить справки о постановке их на учет в качестве лиц, работающих в местной сельскохозяйственной артели имени 10-летия БССР. До обоснования в Вороничах оба они некоторое время скрывались в Минске, куда попали почти одновременно вследствие следующих обстоятельств.

Полковник Владимир Ничипорович до войны командовал 208-й механизированной дивизией, которая в июне 1941 года стояла в Белостокской области. Войну дивизия встретила в процессе перевооружения, поэтому отражать первые атаки немцев пришлось в качестве стрелкового подразделения – главным образом ручными гранатами и ружейно-пулеметным огнем. Отступая на восток, части дивизии в течение трех суток держали оборону на рубеже Наревка – Свислочь под Волковыском. В ночь на 2 июля, находясь в арьергарде отходящих частей дивизии, Ничипорович попал в окружение. Во главе полка, насчитывавшего к тому времени всего около четырехсот человек, он стал отходить к Минску, однако город к этому времени был уже занят немцами. Последний бой остатки 208-й дивизии (60 человек) дали неподалеку от Фаниполя, где и были окончательно рассеяны. Владимир Ничипорович остался в Минске на нелегальном положении[180 - Калинин П. З. Партизанская республика. Москва, 1964, с. 21.].

Как следует из послевоенных воспоминаний Павла Деева, одного из участников тех событий, в Минск полковник Ничипорович пришел потому, что до войны некоторое время служил здесь, хорошо знал город и имел в нем много знакомых. Тут жила его теща Прасковья Антоновна Будзилович. Она, вероятно, выправила Ничипоровичу документы на имя Будиловича Владимира Семёновича (по крайней мере в Вороничах он был приписан к колхозу под этой фамилией[181 - Смирнов Николай. Несгибаемый комдив // Белорусская военная газета. 19.08.2015 г. Чтобы помнили, №154.]; Бывалый жил в деревне под своим настоящим именем[182 - НАРБ, Ф.1450, Оп. 8, Д.34, Л. 75.]). Прасковья Будзилович находилась в родственных связях с семьей Вороновых. В свою очередь, отец и сын Вороновы, были знакомы с Владимиром Омельянюком и другими руководителями городского подполья. Такие родственные и дружеские связи его тещи позволили Ничипоровичу войти в круг общения с участниками зарождавшегося сопротивления[183 - НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 108, Л. 4.].