Но ураган прекратился так же внезапно, как налетел, – и все пошли собирать свои вещи по городу.
– Простите, пожалуйста, Вы не видели последнюю страницу «Известий» от вчерашнего числа? Я там одну статью не успел дочитать!
– Как же не видел… видел! Она влетела в окно дома номер двенадцать на соседней улице.
– Вам не попадалась записка на бумаге в клеточку, записка начиналась словами «Дорогой мой»? Я не успела дописать в ней одно предложение…
– По-моему, её унесло в сторону Большого театра…
– Вы не заметили, куда полетело моё мороженое, такое… рожком и надкусанное с двух сторон?
– Конечно, заметила! Оно полетело на юг вслед за каким-то блинчиком, вымазанным клубничным вареньем.
В конце концов кое-что удалось найти – дочитать, дописать, доесть… а одной бабуле даже удалось найти и довязать недовязанный чулок!
И потом, как после каждого урагана, в городе стало совсем тихо… Тогда-то и послышался вдруг – с у-жа-са-ю-щей отчётливостью – чей-то тонкий плач.
Плакала Бумажная Птичка, лежавшая на боку на скамеечке в городском парке.
– Вы потерялись? – спросил проносимый мимо неё Толстый-Чемодан-с-Золотыми-Застёжками.
– Да нет! – всхлипнула Бумажная Птичка. – Гораздо, гораздо хуже…
– Что же может быть хуже? – приостановился Толстый-Чемодан-с-Золотыми-Застёжками: он не представлял себе ничего хуже, чем быть потерянным.
– Ураган забыл меня! – тихо сказала Бумажная Птичка с такой обидой, что Толстый-Чемодан-с-Золотыми-Застёжками вынужден был даже остановиться совсем, а Бумажная Птичка продолжала: – Он, Ураган, всех носил в воздухе, всех… даже эту ужасную пиццу, стрелявшую зелёным горошком! И многих унёс с собой в дальние страны. А ко мне только прикоснулся один раз и перевернул на бок… Я думала, что он вернется, и ждала! Но Ураган забыл меня…
– Вы просто какая-то совсем глупая птичка! – возмутился Толстый-Чемодан-с-Золотыми-Застёжками. – Чего ж в этом плохого, что Вас Ураган забыл? Тут радоваться надо… а то бы занёс он Вас куда-нибудь – и поминай как звали! Вот тогда-то, и правда, было бы из-за чего слезами обливаться.
– Уж лучше бы занёс! – мечтательно сказала Бумажная Птичка. – Он ведь такой… бравый. Да только… забрал с собой каких-то неподходящих. Забрал бы меня – я бы… я бы за ним на край света полетела!
– А за мной полетите? – неожиданно спросил Толстый-Чемодан-с-Золотыми-Застёжками. – Я сейчас как раз на край света направляюсь.
Бумажная Птичка перестала плакать, подумала и ответила:
– За Вами не полечу. Потому что Вы не прекрасны: Вы толстый и… и золота больно много. А Ураган… Ураган был прекрасен!
– Ураган был не прекрасен, но ужасен. Вы же, Бумажная Птичка… Вы всё-таки… глупее некуда! – искренне сказал Толстый-Чемодан-с-Золотыми-Застёжками и поспешил на край света один.
А Бумажная Птичка лежала на боку на скамеечке в городском парке и думала об Урагане. И о том, какой интересной была бы её жизнь, унеси он её с собой в дальние страны. Здесь же… здесь ничего интересного впереди не было.
Впрочем, уже на следующее утро Бумажная Птичка познакомилась с другой Бумажной Птичкой, присевшей на скамеечку отдохнуть. Они сразу же полюбили друга и где-то поблизости свили себе бумажное гнездо, из которого ровно через полтора месяца прехорошенькие бумажные птенцы разлетелись по всему городскому парку. С тех пор парк стали называть Бумажным парком и приезжать сюда со всех концов света, чтобы поглядеть на резвящихся бумажных птичек.
А наша Бумажная Птичка, конечно, постепенно забыла об Урагане. И, скорее всего, правильно сделала, потому что Бумажная Птичка и Ураган – это всё-таки никакая не пара.
ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ КНИГА, КОТОРАЯ СОВСЕМ РАСКЛЕИЛАСЬ
То, что книга может расклеиться, – дело обычное. Книги ведь все на клею: так уж их изготавливают. Конечно, для книг обычно самые прочные клеи используют, которые долго держатся, но тут ещё всё от того зависит, часто ли книгу открывают и закрывают. Если часто, то клей ослабевает – и книга вполне может расклеиться, особенно хорошая книга. А наша Книга как раз хорошей и была – её так и звали: «Очень Хорошая Книга». Потому-то её довольно часто открывали и закрывали.
Но вот однажды эту Очень Хорошую Книгу взяли в руки, а она развалилась – прямо в руках. И все страницы из неё посыпались на пол, а в руках осталась одна только обложка…
Стоявшая на полу не очень чистая Кошачья Миска, увидев такое, осуждающе взглянула на рассыпанные страницы и с укоризной произнесла:
– Соберитесь, милочка! Не дело это – так распускаться.
– Я не распустилась, – виновато прошелестела Очень Хорошая Книга, которая теперь существовала в листах. – Я не распустилась, я просто расклеилась. Многие расклеиваются…
– Конечно, многие, – поддержал Очень Хорошую Книгу Пожилой Обеденный Стол: он давно уже ходил ходуном в разные стороны – причём тоже потому, что был склеен и клей начинал ослабевать, а стало быть, Стол очень хорошо представлял себе, что это значит – расклеиться.
– И вовсе не многие! – горячо, поскольку в неё как раз налили горячего молока, возразила Кошачья Миска. – Я, например, никогда не расклеиваюсь.
– Потому что Вы и не склеены, – отозвался Пожилой Обеденный Стол. – Вы сделаны из цельного куска пластмассы путем продавливания. Вам всё нипочём!
– То-то и оно! – с гордостью согласилась Кошачья Миска: ей очень понравилось, что она сделана путем продавливания.
– А те, кто не сделан путем продавливания, – продолжал Пожилой Обеденный Стол, – они… они бывают такие невозможно… тонкие. Такие тонкие, что, если жизнь не слишком добра к ним, они могут опечалиться, потерять веру в себя, расклеиться. И потом их очень трудно собрать… Таких и вообще-то лучше беречь, потому что их легко потерять.
– Подумаешь, какие нежности! – сказала Кошачья Миска. – А вот мой девиз, например: будь собран и дисциплинирован – и всё всегда будет в порядке.
– Это потому, что Вы сделаны путем продавливания, – заверил её Пожилой Обеденный Стол.
А Очень Хорошую Книгу уже пытались собрать, только собрать её было действительно нелегко. Страницы в беспорядке разлетелись по полу – и теперь никак не получалось соединить их друг с другом в одно целое. То и дело можно было услышать:
– Да где же страница двадцать пять… только что ведь была! И страница сорок пропала… А страницы сто восемнадцать и вообще нигде нет!
– Ох, – вздыхала, между тем, Очень Хорошая Книга, – видимо, я и в самом деле совсем расклеилась…
Немудрено: в Очень Хорошей Книге были только стихи – и стихи эти были такие грустные! Тут уж хочешь-не хочешь, а расклеишься…
Впрочем, наконец все страницы с пола всё-таки собрали на столе – и стали проверять, в том ли порядке они лежат, в каком были.
– Эти тонкие натуры, которые не сделаны, как я, путем продавливания, требуют к себе слишком много внимания! – заметила Кошачья Миска. – Возись с ними целыми днями… да ещё осторожность соблюдай, – подумаешь! – Тут она фыркнула и, с презрением взглянув на Очень Хорошую Книгу, позволила кошке вылакать из себя остывшее молоко. Потом облегчённо вздохнула и добавила: – А что это вообще такое – стихи?
– Мне трудно Вам объяснить, что это вообще такое, – сказал Пожилой Обеденный Стол. – Будь я Пожилой Письменный Стол, у меня, может быть, и получилось бы. Попросите-ка лучше Очень Хорошую Книгу объяснить Вам это.
Очень Хорошая Книга не заставила себя просить. Она вздохнула и объяснила:
– Стихи – это просто такие истории, сделанные из души…
– Путем продавливания? – спросила Кошачья Миска.
– О, нет! – возразила Очень Хорошая Книга. – Уж что-что, а стихи не делают путем продавливания!
– Тогда мне неинтересны стихи! – буркнула Кошачья Миска и укатилась под мойку.
…а Очень Хорошую Книгу положили на Пожилой Обеденный Стол и принялись осторожно листать, замирая над каждой страницей. И потом Один Взволнованный Голос сказал:
– Какие великолепные стихи умели писать когда-то! Правда, не удивительно, что книга вся расклеилась… Я и сам весь расклеился, пока листал её.