Сказки на всякий случай

Светлое Пятнышко беспомощно огляделось вокруг. Все были против него, все считали его виноватым.

– Соскребите меня, – сказало оно в отчаянии и тяжело вздохнуло: ему всё-таки жалко было прощаться с миром.

И в эту же минуту – словно услышав его – из дома весело вышел Хозяин в шапочке из газетной бумаги. Он остановился прямо перед забором и внимательно вгляделся в Светлое Пятнышко. У того просто душа ушла в пятки.

– Ну, что ж, – сказал Хозяин решительно. – Стало быть, за дело. Светлое Пятнышко закрыло глаза и приготовилось к соскребанию. А когда оно открыло глаза, то увидело, что Хозяин в шапочке из газетной бумаги вовсю орудует кистью. И под кистью этой исчезает серая поверхность, в то время как светлый цвет зеленоватого оттенка постепенно покрывает всё большее и большее пространство – до тех пор, пока на светлом заборе не остаётся лишь одно-единственное пятнышко серого цвета.

…тут в доме зазвонил телефон, и Хозяин в шапочке из газетной бумаги вприпрыжку бросился на звонок.

А Серое Пятнышко, обведя глазами улицу, тяжело вздохнуло – и вдруг услышало, как окружающее его Огромное Светлое Пространство зеленоватого оттенка тихонько шепчет ему:

– Не волнуйтесь, дорогое Серое Пятнышко. Давайте думать, что этот телефонный разговор будет бесконечным! Кажется, такие бывают…

ПЕРОЧИННЫЙ НОЖИК

Никто, конечно, не станет спорить с тем, что перочинный ножик – полезная вещь! Им столько всего сделать можно, что даже представить себе страшно… правда, страшно только иногда, а так – очень даже весело! Можно карандаши затачивать, можно выстругивать всякие фигурки, а можно и просто в землю втыкать – тоже здорово. Особенно когда играешь в «ножички» и отрезаешь от начерченного на земле круга территорию, на которой ты отныне хозяин!…

Вот и одному Гусю подарили перочинный ножик на день рождения. Но Гусь был какой-то странный и сразу спросил:

– На что нам, гусям, перочинный ножик?

Ему, конечно, объяснили на что… только он все равно не понял. Хотя перочинный ножик, конечно, взял. И вежливо сказал:

– Большое гусиное спасибо!

Между тем перочинный ножик был просто загляденье. Заглядевшись на него у себя дома, но так и не поняв его назначения, Гусь вздохнул и решил открыть Перочинную Мастерскую, чтобы чинить в ней всякие перья. Дескать, если вдруг у кого перо сломается или если кому старое перо на новое заменить надо будет – он со своим перочинным ножиком тут как тут: ну-ка, ну-ка, посмотрим, что у Вас стряслось, дорогой товарищ!

И уже на следующее утро около маленького здания, на котором большими гусиными лапами было написано «Перочинная Мастерская. Починка и замена перьев», собралась очередь – не длинная, но приличная.

Первым в ней стоял Певчий Дрозд с полувыпавшим из хвоста пером. Он без остановки пел (певчие дрозды всегда поют без остановки) – придерживая перо нижней рукой, которая у него была сразу и нога. За Певчим Дроздом стояла Почти Лысая Клуша, держа в клюве очередное выпавшее перо, – на её глазах были слёзы: видимо, Почти Лысая Клуша не слишком надеялась прикрепить перо на место. Следующим был Сизокрылый Голубок: у него под мышкой имелось сразу два пера – причём одно его, другое явно павлинье, что наталкивало на разные странные мысли. Дальше – на одной ноге – Пеликан: в когтях другой ноги он нежно держал воробьиное перышко. За ним располагался некий Беспокойный Попугай-Неразлучник, то и дело нервически выдёргивавший перо за пером из хвоста своей не менее беспокойной Подруги-Неразлучницы. Были ещё и другие пернатые в очереди – менее интересные.

– Вам зачем павлинье перо? – драматическим тенором пропел Певчий Дрозд, обращаясь к Сизокрылому Голубку.

– Мне тоже петь в ответ? – озадачился тот.

– Нет, можете говорить, – благосклонно пропел Певчий Дрозд.

Сизокрылый Голубок с облегчением вздохнул и сказал:

– Да вот… подумал… может, тут махнусь с кем: мне второе павлинье перо нужно. Чтобы парные были: я бы тогда попросил с двух сторон их укрепить и походил бы на павлина.

– Вот дурак-то, прости Господи! – воскликнул Пеликан.

– А Вам самому зачем воробьиное перышко? – обидевшись, подозрительно спросил у него Сизокрылый Голубок.

– Мне – низачем, – ответил Пеликан. – Я его на воде нашел и хотел отдать в Мастерскую: вдруг какому воробью пригодится.

– А моих перьев там на воде не было? – взбудоражилась Почти Лысая Клуша, чуть не выронив из клюва перо. – Я все перья не пойми где растеряла…

– Ваших не было, – вздохнул Пеликан, стараясь не смотреть на Почти Лысую Клушу. – Но, если Вам не хватает перьев, подбирайте вон те, что падают из хвоста Неразлучницы, которую Неразлучник ощипывает.

– Я её не ощипываю! – возмутился Неразлучник. – Я её прихорашиваю!

– Зла у меня на тебя не хватает! – покачала головой Неразлучница, самою породою своей обречённая терпеть около себя этого идиота.

Но вот дверь Перочинной Мастерской открылась – и на пороге возник Гусь с перочинным ножиком и словами:

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что у Вас тут, дорогие товарищи!

Недолго думая, он направил перочинный ножик в сторону очереди – и очередь кинулась врассыпную.

Сизокрылый Голубок, бросив оба пера и даже забыв, что он в принципе умеет летать, припустился бегом на резвых лапках; Пеликан вихрем умчался прочь, не выпуская из когтей воробьиного пё-рышка; Неразлучник и Неразлучница, обнявшись, устремились прямо в небо; Почти Лысая Клуша, подхватывая на лету потерянные Неразлучницей перья, с оголтелыми криками заметалась в разные стороны…

Что касается Певчего Дрозда, то он, ни на секунду не прекращая петь, выпустил из руки, которая у него была сразу и нога, своё полувыпавшее перо и взмыл к ближайшему столбу, на который в недоумении и опустился.

А мне… мне самому ничего не оставалось, как подобрать выпавшее наконец из его хвоста перо и написать им эту сказку. Сказку про странного Гуся, так и не сумевшего разобраться, для чего существует в мире полезная вещь под названием Перочинный Ножик!

Под названием, которое мне и самому не очень понятно…

СИНИЙ БУМЕРАНГ

Синий Бумеранг был заграничной игрушкой: в тутошних краях таких сроду не видели. Сперва даже никто не мог выговорить его имени, потому что имя у него, прямо сказать, никуда не годится: ничего не напоминает и ничего не объясняет. Даже пришлось в словаре смотреть, что это имя значит. Там и прочитали: это, дескать, предмет, который всегда возвращается… вот как.

Прочитали и, конечно, не поверили. Особенно взрослые – они сразу стали говорить, что ничто не возвращается никогда и что всё это одни глупости. И что таких предметов, которые возвращаются, вообще не бывает.

Но предмет лежал на столе и был синий. И обещал возвращаться.

Тогда все пошли на улицу – убедиться в том, что Синего Бумеранга не бывает. А сам Синий Бумеранг при этом держали в руке – и он в руке синел и делал вид, что бывает. И бывал. Но Мама сказала, что забросит его сейчас куда подальше и что он никогда больше не вернётся. А маленький сын, От Горшка Два Вершка, немедленно заплакал и сказал, что ему жалко Синий Бумеранг и что пусть он вернется.

Тут Мама забросила Синий Бумеранг куда подальше, а он сделал в воздухе круг почёта и вернулся к ней в руки – Мама даже вся перепугалась. Потом Папа бросил Синий Бумеранг изо всех сил так далеко, как только мог, и вскоре тоже весь перепугался – потому что Синий Бумеранг и к нему вернулся. И к тому, который От Горшка Два Вершка, вернулся. Только тот, который От Горшка Два Вершка, вообще не перепугался: он-то знал, что Синий Бумеранг вернётся. И Синий Бумеранг стал жить в доме счастливой семейной жизнью.

В доме его любили, потому что он всегда выполнял свои обещания и делал как в словаре. Сказано: «возвращается» – и он возвращался.

А другое ничего и правда не возвращалось: уж за этим-то тот, который От Горшка Два Вершка, стал теперь специально следить! И очень скоро понял, что взрослые правы и ничто никогда не возвращается.

Например, один раз кот (он был до того толстый, что ему даже дали такое специально большое имя – Кирилл-и-Мефодий) забылся и сожрал синего попугайчика. И тот, который От Горшка Два Вершка, долго сидел перед котом и просил синего попугайчика вернуться – раз он тоже синий, как Синий Бумеранг. Но синий попугайчик так никогда и не вернулся назад из кота… наверное, очень обиделся.

И не только синий попугайчик – много чего никогда не возвращалось. Пропал, скажем, велосипед – и никогда не вернулся. Потерялся мамин тапочек левый – и тоже никогда не вернулся. Только Синий Бумеранг всегда возвращался. Правда, краска с него стёрлась – и он теперь возвращался не синий, а почти белый, но это всё равно. Его продолжали называть Синий Бумеранг – и многие даже удивлялись: чего это Вы его называете «синий», когда он белый!

Но однажды, наверное, устал и Синий Бумеранг. Тот, который был уже От Горшка Довольно Много Вершков, запустил его совсем далеко в небо… и пропал с тех пор Бумеранг. Ветер был сильный… даже некоторые синие бумеранги с таким не справились бы. А наш Бумеранг был почти белый – и он уж точно не справился. Тот, который От Горшка Довольно Много Вершков, долго ждал его, но не дождался. И ушел домой. А Родители сказали:

– Теперь видишь? Мы же говорили, что ничто никогда не возвращается… Вот и от тебя детство ушло– вместе с Синим твоим Бумерангом. Ушло и уже никогда не вернется.

Скоро того, который От Горшка Довольно Много Вершков, вообще перестали так называть… а потом вообще стали называть Инженер-Конструктор-Точного-Машиностроения. Это было большое имя – ещё больше, чем у толстого кота Кирилла-и-Мефодия, – и оно очень смешило того, который… м-да, который его носил. Но он всё равно носил его с удовольствием, потому что строил разные хитроумные машины. Хитроумные машины эти должны были отправляться в неведомые дали и возвращаться назад. И они даже сначала возвращались, но потом переставали и тоже не возвращались – как всё вокруг. Как детство, как юность, как зрелость… как Синий Бумеранг.

– Береги каждую минуту твоей жизни, – говорил Инженер-Конструктор-Точного-Машиностроения, который теперь носил ещё одно имя, тоже довольно большое – Дедушка-по-Маминой-Линии, – своему внуку. Внук его был маленький – от горшка два вершка. – Береги каждое мгновение… потому что ничто никогда не возвращается. Всё проходит, всё исчезает, всё улетучивается. Жизнь – это место, где со всем прощаются навсегда.

Но Маленький Внук не верил Дедушке-по-Маминой-Линии: тот был всегда очень грустный, а грустным – чего верить? И ещё Дедушка-по-Маминой-Линии всё время читал газеты – тем, кто читал газеты, Маленький Внук тоже не верил.